Первый раз за вечер он замолчал. Мы катили в Челси в полной тишине, прерываемой только моими редкими замечаниями типа «здесь налево» и «на следующем повороте направо», — за весь вечер я столько не говорила. Когда мы подъезжали к дому, я внезапно поняла, что не хочу говорить Мейсону, где живу, и отправила его на соседнюю улицу.
Припарковав машину. Мейсон неожиданно накинулся на меня, даже не дождавшись, пока я сквозь алкогольный туман расстегну ремень безопасности. Да, роли поменялись, подумала я, в то время как он пытался как можно плотнее прильнуть ко мне губами и всем телом. Мейсон делал то, что должна была бы делать я.
Отодрать присосавшуюся пиявку было бы не намного сложнее, но мне все же удалось выйти из клинча.
Не обратив особого внимания на то, что я выворачиваюсь как кошка, которая не хочет, чтобы ее гладили, Мейсон радостно уставился на меня, словно увидевший лакомство сенбернар. По всей видимости, недвусмысленно высказанное намерение поцеловать меня не позволяло ему предположить, что мне не нравится, когда мне облизывают гланды.
Мейсон явно заводится с пол-оборота.
К сожалению, этого нельзя сказать обо мне.
Удобный случай постучал в дверь, но я не открыла.
Ларри выбыл из игры, после того как стало ясно, что я не хочу — фу, и еще раз фу! — спать с ним. Первый удар.
На мой взгляд, Мейсон даже не вступил в игру.
Удар два.
Почему? Он не урод. У него накачанная фигура. Он не женат платежеспособен. Тридцать две женщины сочли его достаточно привлекательным, чтобы переспать с ним, чего же мне не хватает?
Да какого черта? За девочек и за пополнение моего счета.
Я сделала глубокий вдох, вдавила открывшего от удивления рот Мейсона в сиденье и поцеловала его так, будто от этого зависела моя жизнь.
Он был настолько потрясен этой сменой тактики, что поначалу даже не отреагировал. Просто лежал, как дохлая рыба, с приоткрытым ртом и выпученными глазами.
Простите, но целовать палтуса с явными признаками трупного окоченения я не могу. Возможно, это была не такая уж хорошая идея.
Я закрыла глаза, сдавшись, и была вознаграждена слабым движением где-то там внизу, вялым шевелением губ, поначалу неуверенным, но быстро набирающим силу, и вот он уже целует меня так же крепко, как до этого я его.
Нужно отдать должное, целуется он хорошо. К собственному удивлению, я почувствовала слабые проблески возбуждения. Наконец-то! Я открыла глаза.
Глаза Мейсона были прикрыты. Знаете, какое выражение появляется на морде у пса, когда вы чешете правильную точку на его животе? Проблески приказали долго жить. Я закрыла глаза и сосредоточилась на поцелуе, постаравшись отвлечься от объекта. Мои старания были вознаграждены, и приятное пламя опять стало разгораться. Но стоило мне снова взглянуть на него, как чувство гасло так же быстро, как и в первый раз.
И тут я поняла, в чем дело. Физически он может меня возбуждать, но мой мозг упорно отказывается принимать участие в играх.
У него были умелые руки, легко пробегавшие по моей спине, и мое тело с удовольствием реагировало на прикосновения, как двигатель, который отладил хороший механик. Но то, что он разбирается в двигателях, вовсе не значит, что он может сесть за руль и отвезти тебя в сказочную страну.
Я еще раз провела эксперимент с глазами. Да, точно. Закрываю глаза — возбуждаюсь. Открываю глаза — возбуждение исчезает.
Дьявол. Это не входило в планы. Как мужчины делают это? У них что, переключающая кнопка есть? Как бы там ни было, я не могу позволить своему либидо взять верх. Может, это приятно, но точно неправильно. Этот мужчина не кажется мне привлекательным. Черт побери, мне он совершенно не нравится, так что, ради всего святого, я здесь делаю? Осталось только одно. Я поступила как настоящий журналист, извинилась и ушла.
Серена и Эмз сидели на диване, накрывшись одеялом, ели попкорн и смотрели кассеты со старыми сериями «Друзей». Они поставили на паузу ссорящихся Росса и Рейчел и выжидающе воззрились на меня.
— Ну? — хором спросили они, когда я захлопнула дверь и уселась напротив.
Я помотала головой. Выражение моего лица без слов объяснило ситуацию.
— Ладно, — так же хором ответили они, протянули мне попкорн, освободили место под одеялом и запустили видео.
* * *
— Да, мама, у меня все в порядке.
— Нет, мама, я не хнычущая, отупевшая, несчастная, нечесаная лахудра. Жизнь прекрасна.
— Конечно, без Макса жизнь тоже возможна. Я самый счастливый человек на свете.
— Конечно, я счастлива. Разве я стала бы тебе врать?
— Да, я знаю, что год назад Джем разошелся с Элисон.
— Нет, я не пыталась быть похожей на него.
— Да, ты уже говорила мне, что дочка миссис Кемпсон недавно родила второго ребенка. Четыре раза.
— Ну может тебе стоит усыновить кого-нибудь!
— Нет… нет… прости, я вовсе не озлоблена. Я в порядке, о'кей?
— Да, спасибо, это будет здорово. Конечно, я заеду, когда смогу, но сейчас так много работы, и приглашений на всякие мероприятия целая куча… Ты ведь знаешь, как это бывает.
— Я знаю, что ты волнуешься, но я не утрирую, честно.
— Да, ты тоже.
— Буду, честное слово.
— Хорошо. Скоро позвоню. Пока.
— Да, конечно. Пока.
— Мама, пожалуйста, не плачь.
— Да, конечно. Пока.
— Хорошо, мама.
— Ладно.
— Ты тоже.
— Пока.
— Да, я обещаю.
— ПОКА!
Я с такой силой швырнула трубку, что где-то в глубине телефона жалобно звякнуло.
Почему разговаривать с родителями так сложно?
Мама пережила мой разрыв с Максом гораздо тяжелее, чем я. Слава богу, она живет достаточно далеко и не может появляться здесь каждые пять минут. Ее горя вдобавок к моему я бы точно не перенесла. Горя. Да, думаю, это правильное слово, потому что, несмотря на мою браваду ради маминого утешения, я все еще тоскую по Максу.
Сейчас я на том этапе, когда, несмотря на ненависть к нему за все, что он сделал, мне ужасно его не хватает. Не знаю, тоскую ли я по нему или по нашему дому, по всем тем вещам, которые мы делали вместе. Все это трудно объяснить, но я чувствую себя ужасно несчастной и одинокой.
С другой стороны, это пойдет на пользу моей писательской карьере, — говорят, пережитые страдания рождают великие книги.
Кстати, кроме работы на «Санди бест», я еще пишу роман десятилетия. И сейчас мне лучше было бы сидеть за компьютером и выражать свои эмоции в сорока главах чего-нибудь значительного.
Хотя лично я считаю, что страдания только способствуют увеличению продаж шоколада и спиртного.
Мне хочется одного — сидеть перед телевизором с самой большой коробкой конфет «Черная магия» и большой бутылкой водки.
