Джулио уперся спиной в ограду и, сняв руку с эфеса, спокойно полез за кошельком.
Судя по оружию, налетчики представляли сословие, которому правила благородного поединка известны в пересказе.
– Много не давайте, эчеленца, – прошипел Робертино.
Луна отсвечивала от глади канала, и в слабом ее мерцании лица казались мертвенно-бледными.
Главарь, почуяв немое согласие жертвы, осклабился и подошел ближе, уложив дубинку в сгиб локтя. Со лба под обрез шевелюры уходило черное уродливое клеймо.
Кошелек застрял в кармане, Джулио, морщась, выпрастывал его изо всех сил. Главарь, вглядываясь недовольно, склонился.
Джулио молниеносным аперкотом двинул снизу так, что хрястнули зубы. И, прыжком обогнув клонящееся, как Пизанская башня, тело, кинулся на опешившую троицу, на ходу выхватывая шпагу.
Однако троица оказалась не робкого десятка. Ближний отпрыгнул в сторону, и дубинка свистнула в вершке от лица рыцаря.
Наследный герцог миланский, не приученный к обращению с таким вульгарным оружием, в отчаянии выхватил из-за пояса на подмогу нож. И тут же получил по запястью удар, от которого не только выронил нож, но и кисть безвольно обвисла на суставе. "Опять левая", – мелькнуло в голове.
Однако тут же, рядом с ножом, на землю рухнула дубинка: Робертино, наскочив сбоку, в стремительном туше засадил зонтом налетчику под ребро, тот охнул и, выпустив оружие, обеими руками схватился сбоку за грудную клетку.
– Номер один! – крикнул Робертино.
Двое оставшихся пытались в свою очередь ошарашенно разглядеть, что за вид оружия поверг наземь товарища. Сомнение, как известно, есть первый симптом поражения.
Оказалось: если что и могло противостоять русским дубинкам, понаторевшим вышибать деньги на берегу Лиговского канала, так это английский зонт.
Тут позади Джулио немо поднялась жуткая фигура главаря: изо рта его хлестала кровь – он, вероятно, прокусил в момент удара язык.
Ослепленный яростью, главарь с рычанием вцепился сзади Джулио в шею и сплющил кадык. Джулио тренированно ударил назад локтем, но локоть провалился в пустоту. Захрипев, Джулио резко поджал ноги, рухнул вертикально вниз и, вывернувшись винтом из удавки пальцев, всадил в полуприсяди каблук в область колен. Услышал сухой перещелк кости, и одновременно справа взвизгнул Робертино.
Джулио слепо прыгнул снизу на звук и, не разбирая, послал шпагу в нависшую над слугой черную тушу. Кончик шпаги на излете проткнул ткань, и краем глаза рыцарь увидел, как метнулась к нему сбоку последняя тень. Джулио резко прянул к земле в попытке дослать шпагу и развернуться. Забывшись, оперся о землю деревянной левой, кисть предательски подломилась, и дикий штопор боли пробил до самых легких. Он упал лицом в грязь, почувствовав с удовлетворением, что шпага довонзилась-таки в желанную плоть, но потом завернулась вместе с рукою куда-то за спину…
Инстинктивно еще успел перекинуться на спину, чтобы в лицо принять смертельный удар. Ощутил напоследок жирный вкус русской глины на зубах – и ангел в серебристой пелерине накрыл рыцаря душистым крылом.
– Все! – потрясенно сказали из темноты.
Тут из ночи возникла новая фигура – с длинным финским ножом на отлете.
– Какая счастливая встреча! – рявкнул незнакомец, закутанный в плащ с ног до головы. – Познакомьте же меня с вашими друзьями, эчеленца! – фигура стремительно сделала круг, настойчиво разглядывая на ходу агрессоров.
Так дикий тувинский кот-манул обтекает добычу, сверля ее желтыми, ледяными глазами, прежде чем впиться в глотку. И магический кошачий ритуал лишает жертву остатков мужества гораздо вернее, чем беспорядочный силовой перевес.
Робертино, хромая, быстро проковылял и установился за спиной поверженного патрона, поводя над его головой из стороны в сторону зонтиком.
– Какая счастливая встреча! – как сомнамбула, повторил Джулио и зашевелился.
Он уперся эфесом в землю в попытке подняться на ноги, однако что-то мешало, и было нельзя понять – что именно.
– Что говорит этот человек? – слабо сказал он.
– Говорит, тоже денег хочу, – отрезал Робертино, выхватил наконец короткую рапирку из недр Жюльеновой шинели и в сердцах отбросил зонт.
Зонт упал со звуком настолько странным, что в наступившей тишине все невольно покосились в сторону звука, а Джулио окончательно пришел в себя.
Под перекрестным взглядом зонт раскрылся, словно сработала невидимая пружина, изобретенная сто лет спустя.
– К дождю, – сказал незнакомец, откидывая капюшон.
Сквозь клочья тумана в голове Джулио проступил хищный профиль Фроберга.
В этот момент, словно по сигналу, в доме напротив открылось яркое пятно двери и на улицу вышел еще один персонаж.
– Quis ibi?* – крикнул маленький человечек и ступил вперед, в темноту.
Двое грабителей засуетились и, опрокинув на себя тело главаря, принялись удаляться, странным образом сохраняя боевой порядок. Обильное количество иностранных языков на квадратный метр Санкт-Петербурга взывало к соблюдению правил международных военных действий. Несчастная жертва мальтийского рыцаря проворно ковыляла в арьергарде, стыдливо держась пятернею за раненый зад.
– Граф! – прошептал Джулио, окончательно очнувшись.
Фроберг сделал Джулио упреждающий знак, проводил глазами группу бандитов и пошел на свет.
Вцепившись рукой в одежду слуги, Джулио помог себе подняться.
Едва Фроберг вошел в пятно света, человечек удивленно воскликнул:
– Вы? А вы-то как?… А где же… – осекся.
Фроберг хищно хмыкнул и поглядел на него как священник на золото: смесь презрения с необходимым интересом.
– Да спрячьте вы кошелек, эчеленца, – шепотом сказал Робертино. – Так и норовят первому встречному сунуть. Вместо того, например, чтобы содержание слугам повысить…
Джулио только тут заметил, что продолжает сжимать в правой руке, кроме шпаги, еще и кошелек.
– Пойдемте уж, что ли, – буркнул Робертино.
Джулио поднес к глазам безвольно повисшую левую кисть. Запястье набухло до такого странного под луною цвета, что он поспешил вдвинуть руку в карман, оттопырив для этого клапан другой рукою. С болью можно было смириться. С уродством – нельзя.
Войдя в низкую прихожую, Джулио разглядел, что перед ним таки священник. Мало того – в сутане с католическим распятием на груди.
Все было так странно в этой петербургской ночи.
Священник после минутного замешательства перекрестил его и подал кисть для поцелуя.
– Зовите меня патер Грубер.
Фроберг скептически наблюдал за происходящим. А когда к патеру подошел Робертино – и вовсе отвернулся.
– Дайте камфоры, – грубо сказал Робертино, отстраняя руку священника.
– Да-да. – Грубер, как фокусник, вытащил из кармана сутаны пузырек с камфорой, а из другого – чистую тряпицу.
Когда вновь оказались на улице, Джулио, запрокинув голову, подставил лоб непроглядному русскому небу.
– Господин Фроберг, я обязан вам…
– Сочтемся, – буркнул Фроберг. – Невелика услуга – проводить в театр. Руку до утра – на лед.
– Это само собой, – вмешался Робертино.
Фроберг смерил слугу ледяным взглядом.
И только тут Джулио снова обдало валом боли – вверх от одеревеневшего было запястья.
Фроберг повернулся к Джулио, и в губах его пробудилась улыбка, какой улыбаются детям. Было бы менее неожиданно, если бы Фроберг запел.
– Не откладывая ехать к Нассау-Зигену, – сказал он.
Джулио кивнул, словно не заметив повелительного наклонения.
Фроберг проводил Джулио до самого дома. На пороге, пропустив Джулио вперед, с силой наступил Робертино на ногу.
– Вы?… – фальцетом пискнул Робертино.
Фроберг стиснул предплечье слуги, страшно заглянул ему в глаза и сунул в нос записку. Робертино машинально взял бумагу зубами. Фроберг осклабился.
– Спрячь, – процедил он.
Ни Фроберг, ни Робертино не подозревали, что из глубины Аптекарского переулка, скрытый каменной глыбой, за ними внимательно наблюдал человек в клетчатом кепи.
Поднявшись в спальню, Джулио услышал стук копыт. "Где он взял верховую лошадь?" – падая замертво на кровать, подумал кавалер Креста и Благочестия.
30
Еще во времена Василия III русская разведка по совету дьяка Василия Далматова была секретно выведена из Посольского приказа. Мотив: административно отделить дипломатов от шпионов. Но поскольку указ был секретный, и разделение ведомств – секретное, да и сами ведомства – тоже довольно секретные, обе профессии по сей день путаются в глазах публики.
Поводом к разделу послужило следующее происшествие.
Во время посольства в Польшу к Конраду Мазовецкому в 1494 году постельничий посольства – косоглазый Митька Бык Степанов, не дотерпев до Польши, был пойман в Полоцкой крепостце на исчислении орудий. Глава посольства думный дьяк Василий Далматов натерпелся стыда по самую макушку.
