Пашка недоумённо оглянулся:
— Да вроде… А чё за проблемы-то, может, пояснишь?
Рябушкин состроил морду ещё более запорную.
— Не надо бы до распоряжения, конечно, ну да чёрт с ним… — он тоскливо поглядел на маячивший рядом ларёк с соблазнительно блестящей за витриной винно-водочной продукцией. — Тут дело такое: зека беглого ловим. Особо опасного. Вам потом на собрании сообщат, а пока мы уж тут покантуемся, на свежем, так сказать, воздухе. Слушай, — он понизил голос, — эти-то коммерсанты когда обычно-то открываются, а? — он кивнул фуражкой в сторону ларька.
* * *
Серёге Горюнову по жизни никогда особо не везло. Начиная с рождения. Ибо появился на свет он не в семье министра или функционера какого, даже к торговле его родители никакого отношения не имели. Батя — токарь в инструментальном, мать — табельщица там же. Нет, нормальная семья, конечно, но и не высший уровень, даже по непритязательным петровским меркам. Днём работа, вечером пьянка. Только со временем пьянок-то побольше работы стало. А количество, как нас классики марксизма учат, непременно в качество перерастает. Ну и переросло один раз окончательно: зашиб по дури Серёгин папка Серёгину мамку утюгом. Сразу и наглухо. Сам же милицию вызвал, сам же с ними и уехал. И сгинул где-то в лагерях.
Остался Серёга исключительно на бабкином попечении… А со старухи какой спрос? Ладно, если покормить не забывала, хотя и такое случалось. Ей бы за собой уследить, а не то чтобы за внуком. Так что с малолетства стали Серёгиной семьёй друзья-товарищи, улица-мама и папаша-беспредел. Учителя на него тоже махнули рукой — не справлялись: было в глазах молодого зверька что-то такое, что заставляло вчерашних выпускниц педучилища судорожно сводить колени, а матёрых заслуженных учителей непроизвольно сжимать кулаки.
На первую ходку Серёга ещё в пятнадцать лет отправился. В автобусе его тогда взяли на кармане. Ну и правильно: не умеешь воровать — не берись, тем более с такими-то ручищами. Удивительно, что вообще в карман влезть ухитрился… По большому-то счёту можно было бы дело на тормозах спустить, тем более что первоход, да и сумма в кошельке была копеечная, но не спустили. Достал к тому времени Серёга уже всю детскую комнату милиции в полном составе.
Вернулся через два года. И уже не зверьком — зверем. "Малолетка" — это вам не ПТУ и не пионерлагерь, там воспитатели и правила пожёстче. И Серёга тоже очерствел. Бабка к тому времени уже дуба дала, так что остался Серёга совсем один на белом свете. Не считая братанов, конечно, которые всегда помочь рады.
Но фатальное Серёгино невезение и тут не отставало: через полгода снова на нары загремел, уже на "взросляк". Но по той же 142-й, то есть, считай, рецидивист. А "особо опасным" он уже на третий раз стал. Тогда и решил профессию сменить. Понял, что по карманам шарить у него не получается, ну и не фиг, значит, пытаться. Опять-таки новые рынки приложения криминальных способностей появились, благо коммерсантов всяких в середине восьмидесятых расплодилось до невозможности.
Но если уж не везёт по жизни, то это уже навсегда. Кто-то ухитрялся большие бабки делать, кооператоров крышуя, но только не Серёга. Очень быстренько его тогда вместе со всей уркаганской "мафией" повязали и снова к Хозяину отправили, уже по статье за вымогательство. Рэкетир, типа, блин, Аль Капоне этакий.
То есть с фартом воровским и удачей босяцкой как-то у Серёги не складывалось. И ведь не он один это заметил, а уже вся братва в курсе была. И погоняло "Облом" к нему со второй ходки пристало намертво. Странное вообще-то к Серёге отношение было у воров. Вроде бы и свой парень, косяков никогда не порол, по тюрьмам с малолетства, ход воровской поддерживает неукоснительно. Что блатной до мозга костей, тоже понятно, с "красными" никогда дел не имел, пойман ни на чём таком не был, даже не предъявляли ему ничего никогда. С такой биографией — хоть сейчас в законники. Но ведь невезучий же, как я не знаю что! А воры — народ суеверный и прекрасно знают, что фарт, как и неудача, — вещи очень заразные. Потому никто близко с Серёгой и не сходился, все серьёзные люди дистанцию соблюдали. Так и получалось, что окраса Серёга самого что ни на есть воровского, но ни в одной общине он серьёзного веса не имел. Ни рыба ни мясо.
После "рэкитирской" судимости залетал Облом ещё несколько раз по мелочи. Все слыхали, наверное, анекдот, когда вор квартиру подломил, всё ценное вынес, а справку об освобождении на той же квартире обронил? Так вот, не анекдот это, а реальный случай. Угадайте, с кем? Вся "Пятёрка" ржала до истерик.
Только вот в последний раз попал Серёга по-крупному и надолго. А начиналось всё мирно: собрались на хате одной. Выпили. Много. Потом, как водится, орать начали, в стенку кулаками молотить, людей разных знакомых обсуждать. Мужику из соседней квартиры — работяге какому-то — это наскребло, он и высказал всей честной компании, что об их игрищах приблатнённых думает. А компания огорчилась не на шутку. Схватили мужика за шиворот, по башке дали и в хату затащили. Там ещё раз морду набили, вилку в брюхо воткнули и пакет целлофановый на голову надели, чтоб осознал, на кого тявкает. Потом, как водится, ещё выпить отошли, заговорились за жизнь, а когда про соседа-то вспомнили, поздно уже было. Тот посинел уже весь под пакетом и признаков жизни не подавал. Ну что ж, бывает. Порешили тогда Серёга с друганами, как стемнеет, труп с откоса сбросить, а там пусть следаки разбираются, работа у них такая. Жмурика пока под кровать запихнули, а сами пить продолжили. Там-то их мусора, которых жена соседа вызвала, и повязали — прямо на трупе.
Крутили их тогда жестоко. За Облома сам капитан Малютин взялся. Это ведь только в последнее время Малюта Рыжий в гору пошёл, после того как маньячину какого-то придурковатого завалил, а тогда в замначах убойного отдела глухо сидел, без всякой перспективы. Но ментом свирепым он уже тогда был. И расколол всех — и Облома, и подельников его — вчистую. Получалось так, что светило ребяткам вплоть до высшей меры.
А потом чудеса начались. Как-то неожиданно начала превращаться статья 105(2) в статью 105(1). И, что интересно, превратилась в конце концов. Посредством проданной новенькой "десятки". Чудны дела твои, господи.
Но сидеть кому-то всё равно надо, так ведь, да? И отбывать наказание выпало, естественно, Серёге. А ведь это не год-два, как он привык, тут уж как прокурор тринадцать лет запросил, так и дали, без всяких надежд на УДО и амнистии разные — не та статья.
Оно, конечно, для Облома зона — это дом родной и знакомых там куда больше, чем на воле. Но тринадцать лет — это тринадцать лет. Когда тебе уже под полтинник, читай: пожизненное. А если и выйдет он когда-нибудь, что вряд ли, что от былого Серёги останется-то? Разве только невезение… Нет, сам-то Облом давно уже смирился с тем, что ласты он за колючкой склеит, но хотелось ему перед смертью вольным воздухом ещё немного подышать, на мир без решек посмотреть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
