- Ладно тебе охи разводить, - сказал командир. - Хорошо, что хозяин. Значит, слово твердое. В соревновании, может, в первую тройку войдем. Так что нечего нам на судьбу плакаться. Все в порядке будет. Я даже рад.
Но Григория такими речами убедить было нельзя.
- И ведь ничего не боится, совершенно. Открыто берет, спокойно, как свое. Что там законы какие-то... Они для глупцов, - пренебрежительно сказал Григорий. - А здесь один закон - что я желаю. Угрызения совести, стыд, какие-то чувства... Он их не знает. Нет, - медленно покачал головой Григорий: - Страшный человек этот Прокопов, страшный.
13
Постучав в дверь, Андрей распахнул ее, как только услышал слабое, приглушенное войлочной обивкой "да".
Наташа лежала на неразобранной постели, прикрывшись до пояса большим клетчатым платком. Чтобы лучше видеть входящего, она неловко закинула голову и улыбнулась, увидев Андрея.
- Извини, я сейчас встану. Что-то устала нынче.
Но Андрей остановил ее, не позволил подняться.
- Лежи. Я здесь сяду. О! У тебя, кажется, температура, - произнес он, положив ей руку на лоб. - Так что лежи и не прыгай.
- Тоже мне врач, - счастливо зажмурилась Наташа. - Придумаешь... Температура... Просто, я сегодня устала, и все. - Но осталась лежать, словно не могла осилить руку Андрея.
- Ты чего не приходил?
- С побитой физиономией не хотелось показываться.
- Правда, ты Ваню Судака простил? Говорят, ему ничего не будет.
- Правда.
- А я бы в жизни не простила. Пусть бы посидел, гад проклятый, - она подняла голову, глаза ее недобро горели. Вынув руку из его ладони, Наташа притянула Андрея к себе, губами тронула больное место у глаза. Потерлась щекой о его бороду, пробормотала чуть слышно: - А ты не колючий... Мя-яконький, как мышка. Бородач...
Она снова легла и, вспомнив, засмеялась.
- У геологов вчера я видела дядьку. Вот борода! Большая, до пупа. Рыжая.
- Она у него фальшивая и крашеная. А у меня своя.
- Сам ты крашеный. Хвастун. Слушай, это вам, что ли, разметку делают возле школы и за столовой?
- Нам. То ничего не давали, а сейчас прямо на выбор. Две мастерские, баня, спортзал, пожарное депо, ледник - глаза разбегаются.
- Ну и берите все.
- Тогда нам до нового года не уехать. Ты вот строитель, можешь объяснить, почему нам раньше ничего не давали, а сейчас пожалуйста.
- Не знаю. Я здесь недавно. А в общем-то дай вам все сразу, так вы самую денежную работу сделаете, а мелочовку местным оставите. Нельзя же своих без заработка оставлять.
- Это ты зря... Мы бы все до конца довели.
- Но в конторе то стекла нет, то кирпича, то еще чего. Местным не к спеху, они и подождать могут. А вам вынь да положь. Иначе начальство виновато. Вы же за одно лето хотите все сделать. Пусти-ка, я все же встану, и тебя покормлю, и сама поем.
- Хочешь, я к нашим девчатам схожу, принесу тебе чего-нибудь.
- Ладно, - согласилась Наташа. - Нанимаю тебя в няньки, только, чур, без девчат. Сам будешь готовить. Все в столе. Разогрей колбасный фарш и чаю вскипяти. Сможешь?
- Тоже мне, - презрительно хмыкнул Андрей, поднимаясь. - Фарш... Чай... Да я могу тебе такой супец сотворить - плакать будешь. От счастья, конечно. Жаль, что в этой дыре мяса нет, одни консервы, а то бы я тебя удивил.
- Ой, хвастун, хвастун... Будет мясо. Скоро охота пойдет. Посмотрим, на что ты способен.
- Да-а-а! Наташа! Жаль, что ты заболела. У нас ведь послезавтра выходной. Я думал, в тайгу пойдем, побродим. Обидно, - сказал Андрей и отвернулся, чтобы скрыть улыбку.
- Что-о-о?! - клетчатый платок взмыл в воздух, и Наташа, шлепая босыми ногами, подбежала к Андрею. - Кто больной?! - ухватила его за ухо.
- Теперь, конечно, я. Травмированный, - заскулил Андрей, пытаясь вырваться.
- То-то же. А ты не врешь? Правда, вы не будете работать?
- Ложись, ложись, правда.
- Ой, как здорово, - снова легла Наташа. - А я, знаешь, Андрюша, ни разу в тайгу не ходила. Даже по ягоды. А ты?
- А я когда? Ехали, радовались: тайга! охота! Ребята ружей набрали, припасов. А сами носа из поселка не высунули. Наработаешься - и не до тайги.
Андрей у плиты быстро управился и, постучав ножом по тарелке, предупредил:
- Внимание! Подаю на стол. Руки мыла?
- Так точно! - с готовностью протянула Наташа ладони.
- Тебя, больная, с ложечки?
- Сама справлюсь, ты тоже ешь, не модничай.
Вдвоем они расправились с ужином быстро, а когда Андрей, вымыв посуду, подошел к кровати, Наташа лежала, натянув клетчатый платок до подбородка, и глаза ее были закрыты.
Услышав его шаги, она, не открывая глаз, выпростала из-под платка руку, проговорила:
- Садись. Вот здесь, - и пододвинулась, освобождая ему место.
- Наверное, я пойду, спи, - сказал Андрей нерешительно.
Она, все так же, не открывая глаз, нащупала его руку и потянула, усаживая Андрея рядом с собой.
- Мы далеко-о-о пойдем, на целый день, да-а, - пробормотала она, не выпуская его руки и прижимаясь к ней горячей щекой. - На це-елый день...
- На целый день, - согласился Андрей.
- На медведя пойдем, - прошептала Наташа. - У тебя же ружье есть? - и ресницы ее шевельнулись, словно хотели, но не смогли подняться.
- Найдется ружье... - так же тихо ответил Андрей, боясь спугнуть Наташин сон, который был уже рядом.
- Мне дашь пострелять...
- А как же: ты и будешь главным охотником. Как-никак северянка.
- Я могу-у... Не веришь? - шевельнулась она.
- Верю, - почти про себя проговорил Андрей, - верю... Спи.
Глубоко вздохнув, словно жаль ей было оставлять навсегда этот сегодняшний хороший день, возврата и повторения которому не будет, Наташа замолчала, голова ее, лежащая на руке Андрея, потяжелела.
За стеной, далеко, в стороне общежития, кто-то пел или кричал, а в углу комнаты, возле шкафа, с каждой минутой все громче и яростнее принималась за свое ночное дело нахальная мышь.
Андрей прислушался: ему почудилось, что за стеной дома кто-то ходит, и он впился глазами в черный прямоугольник окна над занавеской: не покажется ли чья голова. Скорее не слух, а возбужденное воображение подсказало ему, что кто-то чиркнул спичкой, потерся о стену.
Андрей напрягся, и судорога впилась в ногу. Он осторожно, боясь потревожить Наташу, нагнулся, свободной рукой потер занемевшие мышцы.
Наташа же спала, тесно прижавшись щекой к его ладони, и губы ее иногда шевелились. А рука покойно вытянулась вдоль тела, отпустив Андрея, словно поверив, что он никуда не уйдет.
14
Метрах в восьмидесяти от школы, на площадке, отступившей от тайги самую малость и наскоро расчищенной бульдозером, свежевыструганные колышки вычертили прямоугольник.
С трудом выдирая сапоги из раскисшей земли и оскальзываясь, Славик обогнал ребят и, выбежав на середину площадки, торжественно провозгласил:
- Здесь будет город заложен!
- Школьная мастерская, - уточнил Володя. - Слушай, народ, буду задачу ставить.
Ребята смолкли. Несмотря на то, что все было обговорено, Володя в волнении сдвинул на затылок пилотку и открыл было рот, но торжественный момент испортил Скоба. Поскользнувшись, он шлепнулся на землю и тотчас вскочил с невиданной доселе резвостью, а затем, опомнившись, всегдашними ленивыми движениями начал соскребывать щепкой грязь с брюк и куртки.
- Неудобие, - пожаловался он сам себе... - и не упади. Видимо, придется быть поосторожнее.
Торжественность как рукой сняло: хохотали минут пять, а отсмеявшись, принялись за Скобу.
- Бугор, накажи его за хулиганство на митинге.
- Не успел на работу выйти - отдыхать ложится.
- Не стоит отряхиваться, вид у тебя героический.
- Иди, дорогой, переоденься, - махнул рукой бригадир. Скоба поскреб затылок, оглядел себя, тяжело вздохнул:
- Видимо, останусь...
- Иди, иди, герой!
- Не могу. Неудобие выходит. Столько ждал этого дня, не могу.
- Пусть остается. Случай, можно сказать, такой, что не каждый день бывает.
- Тогда за работу.
- Стой, бугор, для истории давай запечатлимся, - вспомнил про фотоаппарат Славик.
- Пленка-то хоть есть?
- Закрой рот. А то выйдешь на историческом кадре дураком. Внимание! Разбегайсь!
- Итак, народ, задача: сделать до обеда ямы под фундамент. Глубиной полтора метра. Петя-маленький будет ходячим метром. У него рост подходящий, как скроется под землей - глубина нормальная.
- А пока мне можно отдыхать? - с безмятежной улыбкой спросил Петр.
- С самой большой лопатой в обнимку.
Каждая лопата давалась с трудом. Под тонким слоем раскисшей студенистой земли, которую Андрей не выбросил, а скорее выплескал, лежала тестовидная глинистая масса, и приходилось тужиться изо всех сил, чтоб вонзить в нее лопату, а затем осторожно, опасаясь сломать подозрительно потрескивающий черенок, отделить кусок клейкой, теперь уже намертво прикипевшей к лопате земли.
Андрей торопился, и ошметки грязи летели по сторонам, щедро оседая на лице и одежде.
Разговоров не было слышно, лишь посапывание, тяжкие вздохи, хлюпанье и чавканье мокрой земли, чертыханье, когда ошметок грязи попадал в лицо.
