– Три кофе, – бросил Среда Тени, направляясь в сторону туалета.
Заплатив за три кофе, Тень принес чашки Чернобогу, который, подсев к старому негру, курил сигарету, спрятав ее в кулаке, словно боялся, что его поймают. Негр же счастливо играл своим мороженым, по большей части игнорируя тлеющую сигариллу, но, когда Тень приблизился, взял ее, глубоко затянулся и выдул два кольца дыма – сперва большое, потом второе, поменьше, которое аккуратно прошло сквозь первое – и ухмыльнулся, словно был невероятно доволен собой.
– Тень, это мистер Нанси, – представил негра Чернобог. Поднявшись на ноги, негр резко выбросил вперед руку в канареечной перчатке.
– Рад познакомиться, – сказал он с ослепительной улыбкой. – Я знаю, кто ты. Ты ведь работаешь на одноглазого старикана, да? – Он слегка гнусавил, в речи его слышался отзвук патуа, вероятно, уроженца Вест-Индии.
– Я работаю на мистера Среду, – ответил Тень. – Садитесь, пожалуйста.
Чернобог затянулся сигаретой.
– Сдается мне, – мрачно произнес он, – мы так любим сигареты потому, что они напоминают о приношениях, что ради нас сжигали когда-то, как поднимался некогда дым, когда люди искали нашего одобрения или милости.
– Мне никогда ничего такого не жертвовали, – возразил Нанси. – Лучшее, на что я мог надеяться, это на груду фруктов, может быть, на козлятину с карри, какой-нибудь холодный хайбол и на крупную толстуху с большими титьками для компании.
Сверкнув белозубой усмешкой, он подмигнул Тени.
– А сегодня, – тем же тоном продолжал Чернобог, – у нас нет ничего.
– Ну, положим, и я получаю уже не столько фруктов, как раньше, – сказал мистер Нанси, сверкнув очами. – Но в мире по-прежнему ни за какие деньги не купишь хоть что-то, что сравнилось бы с толстухой с большими титьками. Кое-кто поговаривает: сперва неплохо осмотреть большой зад, но и титьки холодным утром заводят мой мотор.
Нанси хрипло, с отдышкой расхохотался дребезжащим добродушным смехом, и Тень обнаружил, что, против воли, старик ему нравится.
Вернулся из туалета Среда и, здороваясь, пожал Нанси руку.
– Тень, съешь что-нибудь? Пиццу? Или сандвич?
– Я не голоден, – ответил Тень.
– Позволь мне кое-что тебе сказать, – вмешался мистер Нанси. – От обеда до ужина время течет долго. Если тебе предлагают еду, скажи «да». Я уже давно немолод, но могу сказать вот что: никогда не отказывайся от возможности поссать, поесть и заполучить на полчасика шлюшкину дырку. Сечешь?
– Да. Но я правда не голоден.
– Ты у нас большой, – продолжал старый негр, уставившись в серые глаза Тени своими стариковскими, цвета красного дерева, – хайбол пресной воды, но должен тебе сказать, особо смышленым ты не кажешься. Ты мне напоминаешь моего сына, глупого, как тот дурень, который на распродаже две дури купил за одну.
– Если вы не против, я сочту это за комплимент, – ответил Тень.
– То, что тебя назвали тупицей, как человека, который проспал в то утро, когда раздавали мозги?
– То, что вы сравниваете меня с членом своей семьи.
Мистер Нанси раздавил в пепельнице сигариллу, потом стряхнул с желтой перчатки воображаемую частичку пепла.
– Если уж на то пошло, ты не самый худший из всех, кого мог выбрать старик Одноглазый. – Он поглядел на Среду. – Ты знаешь, сколько нас будет сегодня вечером?
– Я послал весточку всем, кого смог отыскать, – сказал Среда. – По всей видимости, не все смогут явиться. А некоторые, – тут он бросил едкий взгляд на Чернобога, – возможно, не захотят. Но думаю, с уверенностью можно ожидать несколько десятков персон. И молва распространится.
Они прошли мимо витрины с доспехами («Викторианская подделка, – провозгласил Среда, когда они проходили мимо экспозиции за стеклом, – дешевка. Шлем двенадцатого века на копии семнадцатого, левая латная перчатка пятнадцатого века».), а потом Среда толкнул дверь с табличкой «Выход» и повел их вокруг здания («Все эти то внутрь, то наружу не по мне, – проворчал мистер Нанси. – Я уже не так молод, как раньше, и вообще родом из более теплых мест».) по крытому переходу, через еще одну дверь выхода – и они оказались в зале карусели.
Играла каллиопа: вальс Штрауса, волнующий и временами диссонансный. Стена напротив была увешена древними карусельными лошадками. Их было тут несколько сотен; одни давно нуждались в покраске, другие – в том, чтобы с них смахнули пыль. Над ними висели десятки крылатых ангелов, изготовленных (что было довольно очевидно) из женских манекенов. Одни обнажили бесполые груди, другие потеряли крылья и волосы и глядели из темноты слепыми глазами.
А еще здесь была Карусель.
Согласно табличке, это была самая большая карусель в мире. На другой табличке стояли цифры: сколько она весит, сколько тысяч лампочек в люстрах, которые в готическом изобилии свисали с карусели. А еще ниже шла надпись, запрещающая забираться на карусель или садиться на животных.
Но какие тут были животные! Против воли пораженный, Тень уставился на сотни изображенных в полный рост существ, хороводом выстроившихся на платформе. Реальные существа, мифические звери и всевозможные их сочетания. И ни одно существо не походило другое. Тут были русалка и тритон, кентавр и единорог, два слона – огромный и крохотный, бульдог, лягушка и феникс, зебр, тигр, мантикора и василиск, впряженные в колесницу лебеди, белый бык, лиса, моржи-близнецы, даже змея, – и все они были ярко раскрашены и казались более реальными, чем зал вокруг них. Все они кружились на платформе под подходящий к финалу вальс. Начался новый вальс, а карусель даже не замедлила ход.
– Для чего она? – спросил Тень. – Я имею в виду: да, она самая большая в мире, сотни животных, тысячи лампочек, и она все время вращается, но ведь никто никогда на ней не катается.
– Она здесь не для того, чтобы на ней катались, во всяком случае, она не для людей, – сказал Среда. – Она здесь для того, чтобы ею восхищались. Для того, чтобы быть.
– Как молитвенное колесо, которое все вращается и вращается, – сказал мистер Нанси. – Накапливая силу.
– Так где мы встречаемся? – спросил Тень. – Мне казалось, ты говорил, будто мы встречаемся здесь. Но кроме нас, тут никого нет.
Среда вновь раздвинул губы в жутковатой усмешке.
– Ты задаешь слишком много вопросов, Тень. Тебе платят не за то, чтобы ты задавал вопросы.
– Извини.
– А теперь стань сюда и помоги нам забраться наверх, – сказал Среда, подходя к платформе как раз со стороны таблички, запрещавшей кататься на карусели.
Тень хотел было что-то сказать, но передумал, и только подсадил стариков, одного за другим, на бортик. Среда показался ему крайне тяжелым, Чернобог взобрался сам, только оперся на плечо Тени, а Нанси словно и вовсе ничего не весил. Вскарабкавшись на платформу, старики едва ли не вприпрыжку двинулись к животным.
– Ну, – рявкнул Среда. – Ты разве не идешь с нами?
Поспешно оглянувшись по сторонам, чтобы удостовериться, что поблизости нет никого из смотрителей Дома на Скале, Тень не без замешательства вскарабкался на борт Самой Большой в Мире Карусели. Забавно, что его намного больше встревожило это нарушение правил, чем пособничество и содействие в ограблении банка.
Каждый из стариков выбрал себе скакуна. Среда забрался на золотого волка. Чернобог оседлал бронированного кентавра, лицо которого скрывалось под стальным шлемом. Нанси со смешком скользнул на спину огромного, поднявшегося в прыжке льва, которого скульптор изобразил с задранными передними лапами и разинутой пастью. Он похлопал льва по боку. Вальс Штрауса величественно нес их по кругу.
Среда улыбался, Нанси весело хохотал, по-стариковски кудахтая, и даже мрачный Чернобог будто наслаждался скачкой. Тени показалось, словно с плеч его свалился тяжкий груз: три старика веселились, катаясь на Самой Большой в Мире Карусели. Ну и что, если их всех вышвырнут отсюда? Разве оно того не стоит? Разве оно не стоит возможности рассказывать, что катался на Самой Большой в Мире Карусели? Разве не стоит того скачка на восхитительном монстре?
Тень осмотрел бульдога и существо из моря, слона с золотым паланкином, а потом вскарабкался на спину созданию с головой орла и телом тигра и вцепился что было сил ему в шею.
«Голубой Дунай» журчал, звенел и пел у него в голове, огни тысяч лампочек мерцали и преломлялись, и на мгновение Тень снова стал ребенком. Чтобы стать счастливым, надо только прокатиться на карусели. Он застыл неподвижно на спине орла-тигра в центре мироздания и дал миру кружиться вокруг него.
Тень услышал собственный смех, поднявшийся вдруг над вальсом. Он был счастлив. Словно и не было вовсе последних тридцати шести часов, словно его жизнь растворилась в мечтах маленького мальчика, который катается на карусели в парке у Золотых ворот в Сан-Франциско, в первую свою поездку домой в США, настоящий марафон на корабле и в машине, и мама с гордым видом наблюдает за ним, а сам он лижет тающее эскимо, крепко держит палочку, надеясь, что музыка никогда не закончится, карусель никогда не замедлится, скачка не прекратится. Он кружился, кружился. Еще круг и еще…
