И три – Зеб звезд с неба не хватал. В отличие от Адама, которого старый пердун послал учиться в Спиндлтопский университет в надежде, что Адам продолжит семейный бизнес на ниве мошеннической религии. Предметы, в которых специализировался Адам, назывались «петротеология», «гомилетика»[4] и «петробиология» – последняя, насколько понял Зеб, подразумевала изучение биологии с целью ее последующего опровержения. Для этого требовалась определенная интеллектуальная гибкость, которой – на это и намекал преподобный – недоставало Зебу. Его уровень – работа гребца на галерах.
– По-моему, это просто чудесно, – сказала Труди. – Зеб, ты должен быть очень благодарен папе за то, что он для тебя так старается. Не у каждого мальчика такой папа.
«Улыбайся», – приказал себе Зеб.
– Я знаю, – сказал он вслух. На каком-то из вымерших языков слово «улыбка» звучало «глимлаг», почти как «глумление». Зеб читал всякие такие вещи в Интернете, когда не был занят казнями исторических персонажей.
Пока Адама не было, Зеб по нему скучал – он подозревал, что это взаимно. С кем еще они могли поговорить о неправдоподобном нагромождении слоев в их жизни? Кто еще мог оценить дико смешную пародию на молитву преподобного, обращенную к святому Луке-Лукойлу?
В разлуке они не пользовались эсэмэсками, не звонили друг другу по телефону и вообще избегали любых электронных сигналов: Интернет, как известно всем, протекает похуже пациента, изъеденного раком простаты, а преподобный наверняка шпионил – если не за Адамом, то за Зебом уж точно. Но когда Адам приезжал на каникулы, все становилось, как раньше. Зеб приветствовал его амфибией в башмаке, или членистоногим в коробочке для запонок, или парой репьев, хитроумно засунутых спереди в трусы. По правде сказать, эти шутки обоим давно уже приелись и были вызваны скорее желанием вспомнить детство золотое.
Потом они шли на теннисный корт и притворялись, что играют, а сами перекидывались обрывками фраз над сеткой, обмениваясь информацией. Зеб хотел знать, переспал ли Адам уже с кем-нибудь, и Адам искусно увиливал от ответа. Адам же хотел знать, много ли Зеб уже выдоил из Церкви и сложил на тайных счетах, поскольку у братьев был твердый план – сбежать из магического круга, нарисованного преподобным, как только у них накопится достаточно денег.
Шли последние каникулы Адама – в следующем семестре он уже должен был получить диплом. Зеб в резиновых медицинских перчатках сидел за домашним компьютером преподобного и что-то мурлыкал себе под нос, а Адам стоял на стреме у окна – вдруг вернется преподобный на своей прожорливой тачке олигарха или Труди на своем хаммереныше.
– У тебя руки Шилицци, – сказал Адам ровным голосом, каким он владел мастерски. Что это было – восхищение или всего лишь констатация факта?
– Шилицци? – переспросил Зеб. – Ёптыть, старый хрен опять доит церковные счета, только теперь уже по-крупному! Глянь-ка!
– Мне бы очень хотелось, чтобы ты не сквернословил, – кротчайшим тоном заметил Адам.
– И тебя в рот и в жопу, – бодро отозвался Зеб. – И складывает в банк на Большом Каймане!
– Шилицци был известным преступником-джентльменом в двадцатом веке. Медвежатником, то есть взломщиком сейфов, – продолжал Адам, который, в отличие от Зеба, интересовался историей. – Никогда не пользовался взрывчаткой – работал исключительно руками. Он вошел в легенду.
– Похоже, старый пердун намылился соскочить, – заметил Зеб. – Сегодня он тут, а завтра – вжик, и уже посасывает мартини на тропическом пляже, и блондинки с почасовой оплатой вылизывают ему разные отверстия организма. А вылюбленная паства осталась на морозе без штанов.
– Только не на Большом Каймане, – сказал Адам. – Каймановы острова почти целиком ушли под воду. И все эти банки передислоцировались на Канары; там гор больше. Но сохранили названия корпораций, напоминающие о Большом Каймане. Верность традициям, надо полагать.
– Интересно, а Труди-Груди он тоже с собой возьмет? – Зеба удивили неожиданные познания брата в банковском деле. Впрочем, Адам часто его удивлял неожиданными познаниями в самых разных областях. Никогда нельзя было знать заранее, что именно он знает.
– Не возьмет, – сказал Адам. – Она стала слишком много требовать в смысле денег. И еще она подозревает о его планах.
– А ты-то откуда все это знаешь?
– Обоснованная догадка. Язык тела. За завтраком она его разглядывает, этак прищурившись, когда он не смотрит. Она пилит его, чтобы он взял наконец отпуск и повез ее отдыхать. И еще она чувствует, что он сдерживает ее амбиции в плане декора интерьеров; ты видел, какая у нее собралась коллекция из образцов обоев и краски? Труди устала кривляться перед паствой, играя ангелическую супругу. Она считает, что вложила много труда в семейный успех, и хочет увеличить свою долю пожинаемых плодов.
– Как Фенелла, – заметил Зеб. – Та тоже хотела больше, чем ей готовы были дать. Но она хоть вовремя унесла ноги.
– Она не унесла ноги, – сказал Адам, опять ровным голосом. – Она под альпийской горкой.
Зеб повернулся к нему вместе с эргономическим вращающимся компьютерным креслом преподобного.
– Она… что?
– Едут, – сказал Адам. – Оба сразу, колонной. Выключай компьютер.
Пропажа и кража
– Повтори, что ты сказал, – потребовал Зеб, как только они оказались на теннисном корте, за пределами слышимости. Они стояли рядом, подавая мяч через сетку или, гораздо чаще, в нее. Их комнаты прослушивались – Зеб обнаружил это много лет назад и теперь забавы ради скармливал дезинформацию через свою настольную лампу, получая ее обратно через компьютер преподобного. Он счел за лучшее прикинуться дураком и оставить жучки на месте.
– Под альпийской горкой, – повторил Адам. – Фенелла.
– Ты уверен?
– Я смотрел, как они ее зарывают. Из окна. Они меня не видели.
– Но это… может, тебе приснилось? Ты же был только что из мамкиной…!
Адам пригвоздил его холодным взглядом: он не только не одобрял сквернословия, но еще и никак не мог к нему привыкнуть.
– То есть я хочу сказать, ты был совсем маленький, – поправился Зеб. – Дети часто придумывают всякое.
Его трясло, и он едва соображал. Такое с ним редко бывало.
Если Адам говорит правду – а с чего бы ему врать? – это полностью меняло представления Зеба о самом себе. Фенелла придавала форму его прошлому, а также и будущему, и вдруг оказалась скелетом; все это время она была мертва. Значит, его нигде не встретит тайный помощник-хранитель; у него никогда не было такого помощника. Ему не суждено в один прекрасный день отыскать заботливую родственную душу – после того как он найдет знак «Выход», подберет отмычки к невидимым замкам и разрежет колючую проволоку, которой преподобный обмотал его загон. Он вынужден лететь с подбитым крылом, в одиночку, если не считать брата – сиамского близнеца, точно так же раненого, с которым они срослись головами. Вполне возможно, что братец в один прекрасный день решит на самом деле стать святошей, которого играет. Способности к этому у него есть. И тогда плавать Зебу в Вакуумвилле, в темноте и холоде, подобно астронавту в каком-нибудь старинном фильме про космос, отмеченном пятью помидорами[5]. Зеб запулил мяч в сетку.
– Мне было почти четыре года, – тон Адама подразумевал «я так сказал – значит, это незыблемая истина». Его голос был слишком похож на голос преподобного, и Зебу стало не по себе. – Я прекрасно помню то время.
– Ты мне никогда не рассказывал! – Зеб был оскорблен: Адам счел его недостойным доверия. Это ранило. Предполагалось, что они работают в команде.
– Ты бы проговорился. И тогда – кто знает, что они сделали бы, – он подкинул мяч и ударил по нему. Мяч улетел за сетку. – Тогда и ты мог бы попасть под альпийскую горку. Не говоря уже о том, что и я – тоже.
– Стой! Они? Ты хочешь сказать, что эта блядь ему помогала?
– Я тебе уже сказал. И не нужно ругаться.
– Прости, бля, вырвалось, – еще не хватало слушаться указаний Адама по культуре речи. – Добродетельная Труди?
– Видимо, ей тоже должно было что-то перепасть, – на сей раз тон Адама гласил «я выше твоих провокаций». – Хотя бы материал для шантажа. А может, она хотела убрать Фенеллу с дороги. Я предполагаю, что она была уже беременна тобой. Церковь ПетрОлеума не поощряет развод. Ты же знаешь, что во время венчания жениха и невесту мажут священным каменным маслом.
Ну вот, теперь смерть Фенеллы оказывалась на совести Зеба. Ведь это он легкомысленно позволил себя зачать.
– Как они это сделали? Эти двое? Подсыпали ей мышьяку в чай? Или…
Не голову же они ей отрубили, подумал он, стыдясь сам себя. Это даже для них было бы слишком.
– Не знаю. Мне было всего четыре года. Я только видел, как они ее зарывали.
– Значит, все эти истории про шлюху-наркоманку, бросившую своего ребеночка и так далее…
