Мужчины заметили ее появление и одновременно глянули на нее: доктор внимательно и холодно, Крис виновато. Потом Крис отрицательно мотнул головой, что-то сказал доктору, торопливо встал и отошел к столу, где играли в «фараона». Доктор остался сидеть, задумчиво постукивая пальцами по столешнице.
Странное дело. Непонятно почему, но странное.
За два дня полета Элли куда ближе сошлась с тетей Дженни, чем с ее племянником. После того как Красавчик Крис понял, что его мужские доблести не привлекают Элли, он тоже утратил к ней интерес.
Однако как бы он не сболтнул лишнего о девушке, которая ворвалась в его каюту и спряталась под койку! Надо бы с ним поговорить.
Элли спустилась на техническую палубу, прошлась возле двери в трюмы и выхода на галерею, но скоро ее вежливо турнули механики и велели вернуться к себе.
Повздыхав, пошла в каюту.
И как только открыла дверь, насторожилась. Чутье, которым она обзавелась за три года проживания в «Электрической стрекозе», било набат.
В ее каюте кто-то побывал!
Она огляделась и успокоилась: приходила горничная. Вещи аккуратно разложены, пыль протерта, на крючке висит новое полотенце.
Но что это? Сердце Элли часто забилось.
На столике у иллюминатора лежал букет орхидей. Розовых, хрупких, с нежной фиолетовой сердцевиной. В столовой выставляли более простые сорта.
Почему горничная принесла ей в каюту орхидеи? Неужто каждый пассажир первого класса получил такой дорогой подарок? Авиеткой доставили лишь два ящика, только и хватило украсить столовую и салон.
Да нет же: это был подарок лично для нее! От человека, который имел право взять лучшую орхидею из посылки. И уж точно, этим человеком не был жизнерадостный живчик Блоб.
Капитан Ларсен. Эвклид... Это подарок от него. Он прислал ей орхидеи.
Элли взяла букет, мысленно произнесла так не подходящее капитану имя и вдруг разволновалась.
Кто бы мог подумать, что капитан способен на такой поступок!
– Это лишь знак благодарности за приятную компанию в небе и красивую песню, – вслух сказала себе Элли и бережно погладила пальцем тонкий лепесток.
С цветами на столе каюта стала выглядеть куда уютнее.
Элли улеглась на койку, погасила свет, но опять не могла уснуть. Сначала она вспоминала события дня, и то счастливо улыбалась, то тревожилась. Тишина и одиночество по-прежнему угнетали. Она вновь подумала, не выбраться ли ей на ночную прогулку, но вспомнила о запрете капитана.
Элли ворочалась с боку на бок, взбивала ставшую горячей подушку. Сквозь стену соседней каюты время от времени доносилось тоненькое поскуливание. С наступлением ночи лисичка тоже начала волноваться и тосковать.
Было слышно, как вставала тетя Дженни, чем-то гремела, тихо говорила, но лисичка скулила, тявкала все громче и не желала успокаиваться – как будто тоже чувствовала приближение шторма.
Элли поднялась, оделась и отправилась в каюту соседки. Стрелки показывали два часа ночи.
Постучала в дверь и тихо произнесла:
– Это я, Элли!
Дверь открылась. В проеме показалось растерянное и чуточку сердитое лицо тети Дженни. Ее обычно идеально уложенные седые волосы были взлохмачены. А еще оказалось, что тетя Дженни спит в мужской полосатой пижаме.
Локтем она прижимала к себе лисенка. Зверек вертелся и пытался цапнуть руку острыми зубами.
– Фанни никак не успокоится, – пожаловалась тетя Дженни сиплым спросонья, низким голосом… – Уж не знаю, что делать. Вдруг услышат? Я собираюсь влить ей в пасть полрюмки ликера.
– Пожалуйста, не надо! Это может ей навредить. Ребенок истомился сидеть взаперти. Это же животное, ему нужно двигаться. Давайте дадим ей немного свободы. Я с ней поиграю.
Тетя Дженни не успела ответить: Фанни извернулась и вонзила зубки в подмышку своей временной хозяйки.
Тетя Дженни ойкнула и деликатно выругалась, а лисичка прыгнула на пол, прижала уши и юркнула через приоткрытую дверь в коридор. Секунда – ее и след простыл, лишь мелькнул в проеме кончик рыжего хвоста.
– Беда, катастрофа! – всплеснула руками тетя Дженни. – Надо ее поймать, пока ее не увидели!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Я сейчас ее верну! – виновато сказала Элли и помчалась за беглянкой в коридор.
* * *
Ловить хитрого зверя в тускло освещенных коридорах дирижабля оказалось нелегким делом. Лиса удирала со всех лап. Юлила, запутывала следы, ловко перебегала от одного укрытия к другому. Ей нравилось это развлечение и она не хотела, чтобы оно быстро закончилось.
Элли приходилось бежать на цыпочках, чтобы не разбудить звуками шагов других пассажиров. Да еще она постоянно озиралась и прислушивалась – не попался бы кто из экипажа!
Однако понемногу ее охватил азарт охоты. Вряд ли кому раньше выпадало гнаться за лисой по ночному дирижаблю. Жизнь порой подбрасывает чертовски неожиданные приключения!
Дело осложнилось, когда лисенок нашел лестницу и ринулся на нижние палубы. Перебегал из отсека в отсек, все дальше углубляясь в лабиринты переходов. Оставалось надеяться, что рано или поздно попадется тупик с запертой дверью, и уж тут-то надо не оплошать.
Часть освещения была погашена, и коридоры полнились тенями. Сейчас, когда пассажиры спали, в отсеках слышались лишь «дыхание» дирижабля – легкое потрескивание металла и целлулоида, поскрипывание резины, стук механизмов и ставший уже привычным гул моторов.
– Да чтоб тебя! – тихо выругалась Элли, когда лисенок нырнул в отсек, где располагались каюты матросов и механиков.
К счастью, здесь тоже было пусто. Из-за дверей доносился могучий храп. Но одна дверь в конце коридора была приоткрыта, оттуда лился неяркий свет, и лисичка, потянув воздух носом, нырнула в щель.
Элли скрипнула зубами от досады. Теперь точно крышка! Вот-вот раздастся ругань и крик, лисенка поймают, и тогда Пулкинсу не поздоровится!
Но пока все было тихо. В каюте негромко беседовали двое, смеялись, отпускали соленые шутки.
Элли на цыпочках подкралась к двери и заглянула внутрь.
В кубрике за длинным столом сидели два матроса и ужинали. Один из них был знаком Элли. Луц, вспомнила она.
Луц выложил на тарелку куски жареной курятины, поставил тарелку на край скамьи, а сам занялся термосом. Пыхтел, скручивая неподатливую крышку, и не заметил, как из-под скамьи показался черный нос, жадно обнюхал тарелку и затем острые зубки деликатно ухватили самый жирный кусок.
Куриная ножка шлепнулась на пол и исчезла под скамьей.
Наконец, матрос справился с крышкой и налил в нее дымящегося чая.
– Будешь? – он предложил напиток своему товарищу. – Тильда плеснула туда грогу для сугрева.
– Не, – отказался второй матрос. – Капитан на обходе. Он мигом унюхает, чем мы тут согревались. А вот перекусить не откажусь. Что там у тебя, Луц?
– Бери, – Луц, не глядя, взял тарелку и протянул другу, но тут увидел, что ее содержимое уменьшилось вдвое.
Его рука застыла на полпути. Луц понес тарелку к лицу, придирчиво осмотрел ее и осторожно понюхал. Потом глянул на пол, но пропавшей ножки не нашел. Лисенок уже утащил ее в угол за шкаф.
– Что за дела? – озадачился матрос. – Кто спер мои харчи?
– Ты о чем?
– Тут было два куска курятины, – Луц ткнул тарелку в лицо напарнику. – Теперь один. Я не брал. Ты тоже. Вопрос: где он?
Второй матрос озадаченно заозирался, заглянул под стол, почесал макушку.
– Луц, ты слыхал байки про Голодного Юнгу? – спросил он полушепотом.
– Что за байки?
– Эта дурында – ну, «Горгона» – ужасно огромная, так?
– Ну.
– В ее переходах сам черт заблудится. Даже я плохо знаю все ее закутки.
– И что? – начал раздражаться Луц. – У меня тут снедь пропадает невесть куда, а ты мне про черта толкуешь.
– Вот именно, что про черта. Говорят, когда «Горгона» еще строилась и стояла в ангаре, один юнга с другого судна решил забраться внутрь и побродить по палубам. Он заблудился и не нашел выхода. Так и сгинул невесть где. Может, в трюме заплутал, может, в машинном отделении. Или залез куда не следует и не смог выбраться. Помер от голода. И теперь его призрак того... с нами летает. Но он вечно голодный, смекаешь? Тильда мне сама говорила, что слышала его у себя на камбузе. Он ночью хлопал дверцами буфета, а утром там недосчитались печенья. Может, это он твоей курицей угостился? Ну, призрак?
