Во-вторых, впервые за все четырнадцать лет противостояния с Россией (с начала XXI века) США оказались не в состоянии самостоятельно оппонировать Москве и начали сколачивать коалицию союзников, первым делом вовлекши в конфликт Европейский Союз. Это означало, что в результате всех предыдущих удвоений ставок и поражений США наконец оказались в том же положении, что и Россия. Этот конфликт для них последний. Если они не выигрывают все, они все проигрывают. Даже добрая воля России и Китая и незаинтересованность всего мира в подобного рода потрясениях уже не смогут спасти США в случае поражения от экономического краха и весьма вероятного политического развала. Этим определяется принципиальность и ожесточенность конфликта.
В-третьих, решение США втянуть ЕС в конфликт на своей стороне привело к тому, что украинский кризис стал борьбой не за Украину, а за Европу. Подспудно эта борьба шла и раньше, но она велась закулисно, неспешно, перетягивание политического каната могло продолжаться еще долгие годы и даже закончиться каким-то компромиссом (возможно, временным). Вывод Европы на доску в качестве приза за победу в украинском кризисе сразу придал этой борьбе краткосрочный (вопрос должен решиться быстро) и принципиальный (компромисса быть не может) характер. Поскольку же США располагали в ЕС значительно более прочными позициями, чем Россия, впервые удвоение ставок было произведено Москвой. По инициативе России, начавшей демонстративно менять свои экономические приоритеты и в ответ на несговорчивость ЕС в инициативном порядке отказываться от перспективных совместных проектов, вводя в них на место ЕС реальных и потенциальных европейских конкурентов, конфликт принял открытый глобальный характер. И поскольку США мобилизовали против России евроатлантических союзников, Москва также вынуждена была приступить к мобилизации по принципу «будущий прекрасный новый мир против загнивающего Запада». Борьба гигантов (РФ и США) окончательно превратилась в борьбу коалиций.
Давно ведущаяся в информационной, политической и экономической сферах Третья мировая война прошла тот рубеж, когда могла закончиться компромиссным миром, а ставки выросли настолько, что казавшееся вчера невозможным прямое столкновение ядерных держав сегодня обсуждается как вполне вероятный сценарий и это никого не удивляет и даже уже не шокирует.
Глава 7
Борьба за Европу
Даже после активизации украинского кризиса в феврале 2014 года Россия все еще пыталась избежать такого варианта развития событий, пытаясь договориться если уж не с Америкой, то с ЕС, предлагая компромиссные варианты, демонстрируя готовность к серьезным уступкам. Такой подход объясняется тем, что установление отношений стратегического экономического партнерства между Россией и ЕС (хотя бы в виде зоны свободной торговли между ЕАЭС и ЕС), с учетом укрепления партнерских связей России с Китаем, Индией и странами Юго-Восточной Азии, гарантировало экономическую самодостаточность и неуязвимость Евразии, ее господствующее положение в мировой экономике. Дальнейшая экономическая, а за ней и военно-политическая интеграция становилась неизбежной. На этом фоне любые решения по странам Восточной Европы, включая западные республики бывшего СССР, становились временными и непринципиальными. Так или иначе, в составе ЕС или ЕАЭС, они оказывались в одном военно-политическом и финансово-экономическом пространстве. Выбор той или иной интеграционной модели (ЕС или ЕАЭС) играл существенную роль только для делавшего выбор государства (те или иные временные экономические преимущества или потери) и то лишь на кратко– или среднесрочном отрезке времени. С включением интеграционных механизмов на пространстве от Атлантики до Тихого океана эти временные решения аннулировались, поскольку новые договоренности включали действие интеграционных механизмов более высокого уровня, нивелируя государственные границы, суверенитеты и экономические модели лимитрофов. Они автоматически вписывались в новую евро-российскую политико-экономическую систему, как Сан-Марино автоматически вписывается в политико-экономическую систему Италии, а Монако – Франции.
Политико-экономический союз России и ЕС создавал замкнутую ресурсно-производственную систему, надежно защищенную в военном плане. Москва и Брюссель, каждый в отдельности подталкиваемые своей ролью в мировой экономике и военно-политическим потенциалом к официальному переходу в состояние сверхдержавы, резонно считали, что на данном этапе такой переход, совершаемый в одиночку, потребует неоправданно больших издержек и отвлечения огромных ресурсов от решения внутренних проблем. Объединившись, они получали возможность перейти в состояние конфедеративной сверхдержавы совместно, моментально и без усилий. Механическое складывание потенциалов и минимальное взаимовыгодное координирование внешнеполитической и экономической деятельности автоматически выводило новое образование на качественно новый уровень. Совершался классический диалектический «переход количества в качество».
Новое образование обладало бы всеми наиболее современными технологиями, неограниченной универсальной ресурсной базой, самым мощным в мире ВПК и крупнейшими вооруженными силами, которые, правда, еще пришлось бы приводить к одному знаменателю. Внутренний рынок (около восьмисот миллионов человек только на старте) по своей емкости далеко превосходил бы рынок США, приближаясь к рынку Китая, а по покупательной способности был бы самым привлекательным рынком мира. Сложение потенциалов России и ЕС также позволило бы значительно повысить рентабельность промышленной, в том числе высокотехнологичной, продукции, а значит, и ее конкурентоспособность на мировых рынках. Сложение потенциалов сельскохозяйственных производителей дало бы возможность такому объединению стать гарантом продовольственной безопасности планеты. Научный и культурный потенциалы объединения также были бы не просто конкурентоспособными, но имели бы все основания задавать тренды развития мировой науки и культуры. Создав евро-российский союз на базе ЕС и ЕАЭС (ЕАС), Брюссель и Москва создали бы «в одном флаконе» глобальный научный и культурный центр, глобальную мастерскую и глобальную житницу, сидящие на глобальной кладовой природных ресурсов.
Есть все основания считать, что Китай, Индия и страны Юго-Восточной Азии были бы заинтересованы на равных правах интегрироваться в данную систему. Россия не случайно собралась строить ЕАЭС (ЕАС) на принципах Евросоюза. Создание конфедеративного по форме, но экономически достаточно централизованного объединения позволяло не только обойтись без сложностей в ходе интеграции с ЕС (объединять аналогичные структуры всегда проще), но за счет своей универсальности представляло более привлекательную и перспективную глобальную модель, чем действующая, предполагающая единоличное лидерство США. Объединение в ней двух (Россия и ЕС), а в перспективе (с Китаем) трех глобальных центров силы, вынужденных согласовывать свои действия, наличие у каждого такого центра силы собственной сферы жизненных интересов, а значит, и собственных союзников, чьи интересы он должен был отстаивать, предполагало многополярность модели, а следовательно – ее большую сбалансированность и возможность для каждого, даже третьестепенного и слабого государства в ее рамках рассчитывать на учет его интересов при выработке стратегических решений.
Понятно, что создание такого объединения предполагало постепенную, но достаточно быструю ликвидацию военного присутствия США на европейском континенте (Европа переходила под российский военный, в том числе ядерный, зонтик), а также резкое сокращение их экономического и политического влияния в Европе и в мире. Естественно, что и доллар (хоть и не сразу) потерял бы позиции мировой резервной валюты. Фактически США принуждались к пересмотру избранной в начале нулевых стратегии борьбы с кризисом. Им пришлось бы перейти от попытки поддержания (за счет дестабилизации и ограбления планеты) агонии системы к отказу от позиции мирового гегемона и началу долгого и сложного реформирования собственной экономики и политики с целью вписаться в новую многополярную мировую политико-экономическую систему. Хочу напомнить, что идею многополярности как разумную альтернативу оказавшейся неэффективной однополярности российские руководители продвигали на всех международных саммитах последние восемь-десять лет.
В Москве прекрасно знали об американских фобиях, связанных с утратой мирового лидерства. Знали и то, что опасения американской элиты – что США, утратив политическую гегемонию и лишившись возможности печатать мировую резервную валюту, утратят и возможность поддерживать уровень жизни собственного населения, а значит, подорвут социальную стабильность внутри страны – имеют под собой реальную почву. Исходя из этого, российские руководители неоднократно заявляли об отсутствии планов резко отказываться от доллара как от мировой резервной валюты. О возможности замены его корзиной валют говорилось как о далекой перспективе. На первом же этапе предлагалось установление некой формы международного контроля над долларовой эмиссией. Контроль был необходим для того, чтобы при помощи неограниченной эмиссии мировой резервной валюты США не перекладывали безответственно свои проблемы на плечи других государств и не экспортировали кризис.
