справляюсь.
Она снова выглянула в щелку: в номере Далтон положил голову на сложенные руки. По ящику показывали процесс над каким-то диктатором, заливая для поднятия градуса зрителям в головы смесь правды и западного оппортунизма, приправленную расизмом и лицемерием. Парисе вдруг отчаянно захотелось вафель. И другого мира.
А еще у нее возникло чувство, что она знает, куда сегодня отправился Нотазай, самопровозглашенный поборник прав человека, вместо того чтобы встретиться с ней в чешском консульстве.
– У тебя точно все хорошо? – спросил Насер и, не дожидаясь ответа, добавил: – Я бы хотел повидаться, если можно.
Париса снова посмотрела на себя в зеркало, прикидывая, что случится, если она оставит кровь. Будут ли ее по-прежнему считать прекрасной? Возможно, да.
– В Париж не собираешься? – нерешительно спросила она, подталкивая Насера к мысли, будто она все еще там, где он ее бросил.
– Я приеду к тебе куда угодно, – ответил Насер.
Париса прикусила щеку изнутри, обдумывая предложение, и снова выглянула в щелку. Сюжет в новостях помог ей определиться с новым направлением, но это не значило, что нельзя сделать небольшой крюк по пути. Неволя, академическая, да и любая другая, закончилась. Теперь Париса вольна поступать как вздумается, быть кем захочет и там, где ей нужно. Это была свобода, завоеванная с большим трудом, которую Париса постоянно – если не считать этого момента – всеми силами старалась воспринимать как должное.
– Пожалуй, я тебя сама навещу. Знаешь, странное дело, – добавила Париса кокетливым тоном, который дался ей пугающе легко, – мне жутко хотелось бамии с тех пор, как…
– Нет, – твердо перебил Насер и тут же, смягчившись, уточнил: – Не сейчас. Прости, милая.
Должно быть, не ожидая такой резкости, Париса вздохнула слишком шумно, потому что Далтон оторвался от созерцания новостей – там какой-то идиот-американец рассуждал о выборах – и глянул в ее сторону. Париса отвернулась, поборов инстинктивное желание понизить голос, и прикрыла дверь ванной. Посмотрела в зеркало.
– Нас, ты беспокоишься за меня или за себя?
– Всегда думаю только о тебе. – Он продолжал говорить в приподнятом тоне. – Так ты по-прежнему в Париже? Можем встретиться в любом отеле, в каком захочешь. В самом пафосном.
Она оторвала взгляд от логотипа отеля на банном халате, ворохе роскошного турецкого хлопка, валявшегося на полу.
– Нет, не там.
– Значит, в кафе? В том самом, где мы виделись?
– Это было годы назад, Нас. Я даже не знаю, на месте ли оно.
– Я его помню. Найду.
Она подумывала отвертеться. Какое-то время казалось, что сказать «нет» будет просто.
– В котором часу?
– Может, в восемь утра? Устраивает?
– У тебя же заседание, нет?
– Да, ну теперь, значит, будет встреча с тобой. – Он ненадолго перешел на арабский и затараторил, веля кому-то там замолчать и выйти вон. Затем снова обратился к Парисе: – Eshgh[10]?
Она с трудом приняла это увещевание.
– Да?
– Мне пора. До утра, ладно?
– Нас. – Парисе вдруг стало холодно, и она скрестила на груди руки. Хотела задать вопрос, даже два, но потом решила опустить их. – Может, попозже? Скажем, в одиннадцать?
Немного помолчав, Насер ответил:
– Хорошо, значит, в одиннадцать. Только обещай, что придешь.
Париса моргнула. Потом еще.
– Ладно.
– Обещаешь?
– Да, Насер, обещаю.
– Я тебя люблю. Не отвечай так же, я распознаю ложь. – Он со смехом завершил вызов, а Париса осталась стоять посреди душевой, даже не сознавая, что до сих пор смотрит на свое отражение, но тут открылась дверь.
Далтон подошел сзади, обнял ее, и она отложила телефон на стойку.
– Я не знал, что ты поддерживаешь связь с мужем, – произнес он ей на ухо размеренным, терпеливым тоном, принадлежавшим той его версии, которая умела хранить секреты.
– Общаемся время от времени. – Париса взглянула на струи душа. – Сейчас я отмоюсь, а потом мы едем в Париж.
На лице Далтона вновь промелькнула тень юношеского задора. Он будто смеялся над Парисой.
– Мы же охотимся за Нотазаем, – вслух напомнил Далтон. – Несмотря на мои активные возражения, смею добавить.
Парису затрясло от раздражения.
– Значит, ты ничего не теряешь. Раз уж это пустая трата времени.
Далтон пожал плечами.
– Я не называл это тратой времени. Я лишь говорил, что Нотазай послужит твоим интересам не больше любого другого врага. У Форума нет того, что тебе на самом деле нужно, то есть архивов.
Внезапно разозлившись на себя, Париса вошла под струи воды. Бардак в номере, кровь на руках, время, которое потребуется на сборы… Как она могла быть такой беспечной? Прошло-то всего два года, а она уже забыла, что ей непозволительно устраивать беспорядок.
– Париса. – Далтон по-прежнему ждал от нее ответа. Она со вздохом потянулась за флаконом шампуня.
– Сегодня мне не надо искать Форум, Далтон. Я могу их найти где угодно и когда угодно. – Довольно скоро Нотазай прибудет в Нидерланды вербовать новых адептов. А если нет, то в конце концов он отправится назад в свою штаб-квартиру, и тогда же они с Далтоном вернутся в Лондон. – А захватывать архивы нет смысла, пока у нас на руках нет всех инструментов.
Аромат шампуня на время принес облегчение, однако Далтон заговорил снова:
– Ты его бросила.
– Что? – рассеянно спросила Париса.
– Ты его бросила, – повторил Далтон. – И вот опять послушно торопишься на его зов?
– Чей, Нотазая?
– Нет, мужа. – Далтон словно бы поддевал, и Париса некоторое время делала вид, будто не слышит его, молча намывая голову. Ее мутило. В висках снова застучало от боли. Дум. Дум.
Париса нанесла кондиционер по всей длине волос.
– Мы с Насером не разговариваем, – наконец ответила она, и если Далтон не понимал, что к чему, то ей все было очевидно. Насер бы не стал никуда ее звать, не будь дело очень, очень срочным.
Она намылила руки куском французского мыла, терла их, смывая кровь несостоявшихся убийц, пока вода у ног не приобрела нежный розоватый оттенок.
– Он причинил тебе боль, – напомнил Далтон, и Париса отстраненно заметила, что стиснула зубы.
– Я не говорила, что он…
Слова застряли у нее в горле. Она будто услышала голос Каллума: «Они причинил тебе боль?»
«Кто?»
«Все».
А потом голос Рэйны спросил: «Ты просто неспособна любить, да?»
И снова Далтон: «Мне все равно, все равно, кого ты любишь…»
– Все сложно, – пробормотала в конце концов Париса, перекрывая воду. Потом еще минуту стояла в тишине, окутанная клубами пара. Дверь ванной открылась и снова закрылась.
К тому времени, когда она вышла из душа, Далтона уже не было в номере. Париса вздохнула, как она сама себе сказала, с облегчением, затем зажгла яркие лампы над
