— Ты видела бумаги. Какие бумаги?
Могу сказать, что она подавила ярость, но позже припомнит мне это проявление неуважения.
— Документы, которые закрыты на замок в ларчике у тебя в студии, мама. Перестань разыгрывать дурочку.
В глазах Синтии застыло напряжение; моя грубость пересилила ее любопытство.
— Я никогда в жизни не разыгрывала из себя дурочку, Нина. С чего ты вообще…
— Мне нужно знать правду. — Я не сводила с нее глаз.
— Я никогда не вникала в дела твоего отца, — сказала мама и отвернулась.
— Но тебе известно, о чем я говорю, когда произношу слова «Порт Провиденса», не так ли? — Я впилась в нее обвиняющим взглядом.
Синтия едва заметно кивнула.
— Нина, это то, о чем тебе лучше говорить, что ничего не знаешь. Забудь все, что ты видела, — прошептала она.
— Забыть… — Я была в шоке. — Мой отец был… преступником? Вором? — Я скривилась от омерзения. — Он обкрадывал партнеров, товары которых перевозил на судах, он продавал вещи на черном рынке, занимался контрабандой и использовал копов… офицеров полиции, чтобы те покрывали его грязные делишки, мама! И он собирал на них компромат, чтобы они не смогли свидетельствовать против него! — Ярость кипела не только в моих словах, но и в глазах. — Все, что у нас есть, куплено на кровавые деньги. Джек приказывал избивать людей… и даже убивать.
Синтия смахнула со щеки слезу и опустила глаза. Это меня обезоружило. Свою мать я видела плачущей от силы несколько раз, и то лишь после аварии и смерти Джека.
— О, Джек, — прошептала она, медленно покачивая головой, и посмотрела на меня сочувственным взглядом. — Ты не должна была увидеть эти бумаги, Нина. Твой отец так старался оградить тебя от этой стороны своей жизни. Не прошло и полугола с его смерти, как я уже предала его.
Синтия встала и неспешно пошла к двери.
Я резким движением отодвинулась от стола и крикнула ей вслед:
— Скажи мне, что я ошибаюсь, мама! Мне нужно, чтобы ты сказала: это ошибка!
Я скорее умоляла, чем требовала, а ведь собиралась говорить с ней твердо.
Синтия не обернулась; она утерла еще одну слезу и вздохнула.
Я глубоко вдохнула и собралась с силами, чтобы сказать:
— Чарльз Доусон требует эти бумаги.
— Он знал, где они? — взвизгнула Синтия и резко развернулась.
Во мне снова вспыхнула ярость.
— Ты знаешь его?
— Он работал на твоего отца, — ответила мать, в задумчивости нервно водя пальцами по губам.
Я села на стуле прямее, мышцы затекли.
— Почему он преследует меня, мама? Тебя это совсем не тревожит?
— Нина, дорогая, — проговорила мама мягким голосом, — я же сказала тебе. Твой отец делал все возможное, чтобы его дела никоим образом не затрагивали тебя. Я понимаю, ты была напугана, но тебе ничто не угрожало, это я гарантирую.
— Что это значит? Почему никто не отвечает мне прямо?
Синтия чуть опустила голову и выгнула брови. Она делала так, когда я была маленькой.
— Тебе не кажется, что с сегодняшнего вечера о некоторых вещах лучше не говорить?
Моей первой реакцией явилось желание закричать на нее и потребовать ответа, но ведь она была права. Сегодня я потеряла отца вторично; благоговение перед ним, которое я ощущала, сменилось болезненным разочарованием. Это было даже хуже, чем потерять его, когда он умер. Все мои представления о нем рухнули в одночасье. Он больше не был в моих глазах богом, он стал просто человеком — испорченным, коррумпированным человеком.
Я обдумала предложение Синтии и кивком выразила согласие.
Она подняла вверх мой подбородок:
— Прости меня, моя любимая.
— Мне надо убраться отсюда, — буркнула я, уворачиваясь от ее прикосновения.
Все, что я знала, оказалось ложью. Я пошла за своим пальто.
— Куда ты собралась? — крикнула мне вслед Синтия.
— Прогуляться, — отозвалась я, напяливая шапку и всовывая руки в перчатки.
— На улице холодно, Нина! Будь разумной! Пожалуйста, позволь Роберту отвезти тебя!
Я забросила на плечо сумочку и толкнула входную дверь:
— Пойду на остановку и сяду в автобус до «Брауна». Позвоню, когда доберусь.
Выходя, я старалась не смотреть в ее умоляющие глаза. Дверь за мной с громким стуком закрылась.
В лицо ударила зима. Ледяной воздух не давал нормально дышать: ноздри и гортань обжигало при каждом вдохе. Поднялся ветер, и меня захлестнул вихрь крупных снежинок. Волосы били меня по лицу, и пришлось щуриться, потому что иначе я ничего не могла разглядеть.
Я пыталась разобраться в новостях, но злость и пронизывающий до костей холод не давали мне рассуждать разумно. Дойдя до конца подъездной дорожки, я вырулила на улицу, перебирая ногами так быстро, как только могла. Родной дом превратился в гнилое болото, где царствуют скандалы, порок и упадок. Я не могла заставить себя оглянуться, хотя даже не собиралась возвращаться.
Когда обжигающие порывы ветра почти перестали ощущаться, потому что лицо онемело, я услышала рядом с собой шуршание шин, но не сбавила шага. У меня не было настроения объясняться с Робертом. Повлиять на мое решение он мог еще меньше, чем мать.
— Нина?
Я узнала этот голос. Он принадлежал единственному человеку, которого я хотела видеть. Я остановилась, его внедорожник — тоже.
— Я иду на автобус, Джаред, — сказала я, глядя вперед.
— Нет, не идешь. Я приехал, чтобы отвезти тебя домой.
Я стояла очень спокойно, лишь слегка покачивалась, когда временами налетал ветер и пытался сбить меня с ног.
— Нина, на улице мороз, — сказал Джаред, теряя терпение.
Я не шелохнулась. Тогда он открыл дверцу, вылез из машины и подошел ко мне. Мгновение он смотрел на меня, а потом согнулся и подхватил на руки. Он поднес меня к машине со стороны пассажира и прикоснулся мягкими губами к моему лбу, осторожно усадил на сиденье и немного постоял молча.
— О чем ты думала?
Я не могла произнести ни слова, чувствовала себя раздавленной; это было слишком для меня, разве можно мгновенно переварить такое.
Сев в машину, Джаред включил обогрев салона на полную мощность и поехал вперед. Время от времени он протягивал руку и убирал волосы с моего лица или нежно проводил теплой ладонью по щеке, но ничего не говорил; слышались только тихое гудение нагретого воздуха, вылетавшего из вентиляционных отверстий, да шуршание шин по дороге.
«Эскалада» затормозила на улице позади «Эндрюса». Джаред молча проводил меня до дверей, но, когда я взялась за ручку, прикоснулся к моему плечу:
— Нина, я понимаю, это очень трудно принять, но он любил тебя.
Я бросила на Джареда быстрый взгляд:
