— Так я ж спросила: ты новости смотрел? Там сейчас все пожарные машины города. Говорят: неисправность проводки. Нету больше гостиницы. А я так думаю: надо меньше ржать и плакать! — тоном сплетни сказала Вихрова.
* * *
Вечерняя тренировка с Мошкиным сорвалась. Злодейка Катя увела мальчика Евгешу в театр. Отряхнула с него чипсовые крошки, отобрала два ножа и кастет и посадила рядом с собой на стульчик смотреть интеллектуальную постановку про бегавших по сцене голых старых мужиков.
Не желая пропускать тренировку, Меф отправился к Чимоданову домой. После бдительного материнского фейсконтроля, который Дафна прошла легко (Меф был обыскан на предмет заныканного пива и сигарет), обоих допустили к мальчику Пете.
— Только вы осторожно! Петенька сегодня подрался! — шепнула его мать.
— Во дела! Кто подрался, Чемодан? — ошалело спросил Меф.
Дафна толкнула его локтем. Мать Чимоданова с укором посмотрела на него и поджала губы.
— Петюнчика побили какие-то молодые люди за то, что он не дал им позвонить со своего телефона!
Все произошло очень быстро: он даже не успел защититься! Я уже напечатала два заявления на бланке нашего фонда. Уж я-то знаю, как заставить милицию работать!.. Плохо, что мы не знаем их имен!
Открывая двери комнаты Чимоданова, Меф и Дафна ожидали увидеть тяжелораненого Петюнчика, стонущего на диване. Вместо этого они увидели полного энергии Петруччо, который сидел за столом и что-то строчил. Ручкой! На бумаге! Меф едва не тронулся, когда это увидел. Он вообще не подозревал, что Чимоданов знает буквы.
— Подчеркиваю: про меня не сплетничать! Занят я! — буркнул Петруччо.
— Чем же ты занят?
— Уроды, везде уроды! Пяти шагов не сделаешь! Пусть скажут спасибо, что я был без топора! — Петруччо так возбудился, что во все стороны полетели шарики слюны. — Надо сократить в городе количество уродов! Через Прасковью! У мрака же есть свои люди в правительстве? Надо… на фиг!., вживлять всем датчики на наркотики, алкоголь и агрессию! Принудительно! Чуть кого заклинило, руки распустил — хлоп! — в голове взрывается пять граммов пластита. Девушку кто обидел, она идет к столбику и нажимает кнопку — у обидчика, где надо, появляется галочка. Несколько галочек набрал — хлоп! — пластит взрывается!
Повторно услышав знакомое слово «пластит», Зудука оживился и завертел головой.
— Зачем в башке? Операции на мозге опасны. Пластит — в сережку, а сережку в хмочку уха! И тут же детонатор, который одновременно служит застежкой и усиливающей антенной! — поправил Меф.
Чимоданов недоверчиво повернулся к нему. Буслаев наметанным глазом обнаружил на его левой скуле припухлость с небольшим кровоподтеком и следом от старого медного пятака. Видно, Петруччо некоторое время пытался предотвратить образование фингала, но после махнул рукой.
Дафна коснулась виска пальцем, но, спохватившись, что это сродни осуждению, а от него темнеют перья, сделала вид, что энергично чешет бровь.
— Мысль, конечно, неплохая, но есть маленькая проблема… Вы оба первые разлетитесь, неагрессивные вы мои!
Буслаев хмыкнул. Он чувствовал, что Даф права.
— Ну допустим! А если счетчик на добро? Ну не сделал человек трех… ну пусть одного… мелкого полезного дела в день — и хлоп! — взрыв! — сказал он, задирая ее.
Дафна насторожилась. — А зачем? — спросила она.
— Ну как? Чтоб зашевелился народ!
— Гнилой план. В поступке должно быть сердце. Если человека насильно заставлять добро делать, он ero будет делать, но эйдосом потянется к мраку. Вот и получится — везде вроде бы добро, на асфальте ни плевка, к нищим очереди стоят, а эйдосы гнилые и царство Лигула.
Меф потянулся.
— Ладно. Поговорили и хватит! Вставай, мальчик Петя-чемодан, и покажи, чего ты умеешь!
Сердито засопев, мальчик Петя-чемодан вызвал топор, а Меф меч, и, расширив комнату пятым измерением, оба пошли лечиться от агрессии.
Глава 9. Выдох-вдох
Слово стало дряблым. Оторвалось от корня и увяло, как сорванная трава. Раньше человек говорил: «Я тебе голову оторву!» — шел и отрывал. Говорил: «Жизнь за тебя отдам!» — отдавал. А теперь говорит: «Я тебя люблю!», а нет даже уверенности, что он тебя хотя бы до дома проводит.
Эльза Керкинитида Флора Цахес, «Общее человековедение»
Одно получилось не так, как ожидала Гелата: Ирка ничего не забыла. Даже ненадолго. Никакого «ощущения смягчающего сна», который должен был отгородить ее хотя бы на время. Она вспомнила все сразу — в тот первый миг, когда сознание толчком вернулось к ней. Ирка попыталась сесть — у нее вышло, но зато потом, когда она попыталась свесить ноги…
Ирка не закричала. У нее не нашлось для этого дыхания. Она откинулась на подушку, накрылась с головой одеялом и пролежала долго, очень долго. Ногами больше не шевелила. Боялась.
«Это сон! Надо просто вытолкнуть себя из сна и — все!» — убеждала она себя.
Однако для сна все было слишком детально. Ирка видела пятно от потекшей ручки на пододеяльнике, да и воздух был горячий, «выдышанный». Она приподняла край одеяла. Увидела неубранные тарелки с едой, лохматящиеся закладками книги в стопке, разбросанные диски…
Где-то за стенкой, очень близко, умными голосами бормотало радио. Ирка не выдержала. Стала осторожно шевелить пальцами ног и поняла, что пальцы не слушаются. Ниже пояса ее ног вообще не существовало: придаток, привесок, протез, русалочий хвост — все, что угодно, только не ноги.
Страшное, почти забытое ощущение, когда важная часть тебя тебе не принадлежит и ее надо перекладывать руками. Детские кошмары возвращались, только на взрослом витке.
На этот раз Ирка точно завопила бы, но тут кто-токоснулся ее накрытой головы. Ирка высунулась. Из-под кровати торчала чья-то рука, шарящая по одеялу. Рука знакомая, поцарапанная, с бахромой грязи под ногтем среднего пальца.
— Кто там?
— Тшш-ш! — прошипел голос. — Это я, Багров! Твоя бабушка ничего не знает! Я забрался через окно!
Он выползал из-под кровати, как червяк, сегмент за сегментом — руки, голова, плечи. Выполз и сел на ковре, отвоевав себе пространство от дисков и книг. Сердце Ирки рванулось к нему — за жалостью, за любовью, за утешением, но мысль, что Матвей видит ее такой, обожгла бывшую валькирию.
— Уходи! Не смотри на меня!
— Ты что, серьезно?
— Оглох? Уходи!
— Не понимаешь, я…
— УХОДИ! — крикнула Ирка во весь голос.
Так крикнула, что закачалась бумажная люстра-шар. По линолеуму точно мячи запрыгали. Это застучали босые пятки Бабани.
Матвей толкнул раму, с ногами вспрыгнул на подоконник и вышагнул в окно. Секунду спустя Бабаня ворвалась в комнату. Лицо бабушки напомнило Ирке печеное яблоко — такое же красноватое, натянуто-ровное, с морщинками у глаз. При всем том Бабаня выглядела далее лучше, чем на фотографиях десятилетней давности. Она раз и навсегда сказала себе, что не имеет права стареть и умирать, потому что с кем тогда останется внучка?
— Прости! — сказала Ирка. — Сквозняк открыл окно, а я чего-то испугалась!
Бабаня кивнула. Она давно уже ничему не удивлялась.
— Ну что? Вставать будем? Надо сделать массаж!
Привычным, до автоматизма доведенным движением Бабаня сдернула Ирку с кровати, и вот она уже в кресле. Зная, как сильно Ирка не любит свои ноги, Бабаня накинула на них плед.
— Бедные ножки! Наверное, забыли уже когда и ходили! — не удержавшись, прошептала она.
Ирка отвернулась и стала смотреть в окно. Она едва могла дышать. Ее разрывало. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вытерпеть. Просто вытерпеть. Выдох-вдох.
* * *
На другой день все стали собираться к Ирке. Первыми пришли Дафна и Эссиорх. За ними Антигон под мороком безвозрастного дядечки с рыжими бакенбардами.
Бабаня носилась туда-сюда с чаем и спешила с шарлоткой. Она была довольна, что у ее внучки столько гостей. Она, правда, не совсем понимала, откуда они взялись, но потом решила, что из Интернета. Такое иногда случается: годами общаешься с неким набором букв, а потом оказывается, что это еще и живой человек.
Дафна вытеснила Бабаню с кухни и мыла тарелки. Мыла так активно, что две моментально оказались вымытыми навечно.
— Может, дальше я сама? — робко спросила Бабаня.
— Я из лучших побуждений! — самоотверженно сказала Дафна. Третья тарелка выскользнула из покрытых пеной рук и покатилась по кафелю.
Мефодий пока задерживался. Он встречался в метро с Бэтлой. Ему хотелось поговорить с ней наедине. То, что Ирка-валькирия и Ирка-из-его-детства оказались одним и тем же человеком, стало для Мефа потрясением.
Еще в первый день, когда все случилось, в набитой «Газели» он сидел рядом с носилками и недоверчиво смотрел на лицо девушки. Неужели та самая? Лицо, конечно, изменилось, но все же… Когда же услышал: «Северный бульвар», последние сомнения отпали.
