Ниночка неосторожно спрыгнула с носа лодки и попала ногой в воду. Вода была ледяная. Ниночка еле сдержала крик.
Они побежали, пригибаясь, к палатке. В башмаке у Нины хлюпало.
Пегги первой откинула полог и втиснулась в палатку. Она шепнула:
– Это я, мисс Смит.
– Что случилось? – отозвался сонный голос Вероники.
– Тише, – сказала Пегги и добавила: – Мисс Нина, входите. В палатке было так тесно. Они уселись в рядок, заняв половину палатки. У ног лежал, вытянувшись, капитан Смит. Было почти совсем темно. Пегги горячо и быстро шептала Веронике на ухо. Смит пошевельнулся, застонал. Вероника протянула ему воды.
– Но если он был здесь, – сказала потом Вероника, – то ему нечего взять.
Она приподняла голову отца, чтобы ему было удобнее пить.
– А сумка, мисс Смит? – спросила Пегги. – Сумка капитана здесь?
Раздалось шуршание – Вероника копалась в ворохе одежды в дальней части палатки.
– Ой! – сказала она наконец. – А я испугалась, вдруг в самом деле она пропала. Мне показалось, что я клала ее совсем в другое место.
Вероника достала плоскую кожаную сумку. Нажала на кнопку, но сумка не открылась.
– Заперта, – сказала она. – Вы зря беспокоились.
Она провела рукой по груди отца. Ключик был на месте, на кожаном ремешке.
– Идите, – сказала Вероника. – А то очень душно. Спите.
– Только не говорите ему, – взмолилась Ниночка. – Не говорите, что мы к вам приходили.
– Как знаете, – сказала Вероника, наклоняясь снова к отцу. Ниночка с Пегги заснули, обнявшись, чтобы не замерзнуть.
* * *
Утром на траве был иней. Костер долго не разгорался. Казак ворчал на тунгуса, что он ничего не может сделать толком. Тот добродушно огрызался.
А недалеко, верстах в шестидесяти, на склоне Урулгана, в то же время проснулась экспедиция Мюллера. Там уж на траве был не иней – настоящий снег. И ручеек, что протекал рядом с лагерем, покрылся закраинами льда. Иван Молчун быстро разжег костер. Лошади жались к палатке – ночью по соседству ходили волки, и Молчун, который спал у костра, просыпался и кидал в ту сторону головешки.
* * *
Лодки отплыли часов в семь утра. Ветер стих, снова зарядил дождик, и гребцам приходилось туго.
Пегги, как и Ниночка, воспрянувшая духом, обретя подругу, рассказывала о своем доме, потом о доме капитана Смита. Ее английский был странным, птичьим, не все понятно – но разве это важно?
Оглянувшись, Нина посмотрела на вторую лодку.
Китаец сидел, прислонившись к мачте, и читал какие-то бумаги. Прочтя, передавал их Дугласу. И движения его были столь точны и уверенны, будто он был помещиком, а Дуглас управляющим, что отчитывался за расходы.
Какие бумаги – конечно, не разглядишь.
Дуглас поднял голову, встретил взгляд Ниночки, улыбнулся, помахал ей рукой. Потом сказал что-то китайцу. Тот, оборачиваясь к первой лодке, прикрыл бумаги рукой – то ли от дождика, то ли от взгляда Ниночки.
– Вероника, – спросила Ниночка, – а что было в сумке вашего отца?
– Не знаю. А что?
– Я все думаю, – парус надулся от неожиданного порыва ветра, и Ниночка вытянула руку, защищаясь от него, – зачем китайцу было забираться в палатку?
– Это могло вам показаться.
– Нет, мне не показалось, – твердо сказала Ниночка, и Пегги, верная подруга, тут же подтвердила:
– Ей не показалось.
Мерно скрипели уключины, тунгус все время поглядывал на Ниночку. Он знал, что она своя, русская, а вот говорит на их языке – странно.
– Наверное, карты, дневник…
– Что еще? Вы не хотите сказать? Или не знаете?
– Я знаю. – Пегги выдала свою госпожу. – Там завещание капитана Смита.
– Зачем китайцу завещание отца? – спросила Вероника.
– Я не знаю. Я ничего не знаю. Но я не верю этим людям.
– А я хочу верить, – сказала Вероника, из чего нетрудно было сделать заключение, что она не верит тоже, но гонит от себя эту мысль.
Сумка лежала сверху, на сложенной палатке.
– Можно? – спросила Нина.
– Она заперта, – сказала Вероника.
– Я знаю.
Нина пощупала сумку. Кожа была толстая, свиная. Ниночка попыталась прощупать, что там внутри, – ничего не поймешь.
– Мне кажется, – сказала она, – что сумка пустая.
– Не может быть!
– Откройте и посмотрите, – предложила Ниночка.
– Без разрешения нельзя.
– Спросите разрешение, – сказала Ниночка, показав на лежащего у их ног капитана.
– Он же не слышит.
– Попробуйте. – В голосе Ниночки звучала такая спокойная настойчивость, что Вероника удивленно вскинула на нее усталые глаза: она ведь не знала, какой могла быть Нина Черникова на совещании подпольной группы боевиков.
– Отец… – сказала послушно Вероника. – Папа, ты меня слышишь?
Веки капитана дрогнули, будто он силился открыть глаза.
– Папа, можно я открою твою сумку? Я хочу убедиться, не трогал ли ее один человек.
– Да, – шевельнулись губы капитана. Потом они шевельнулись вновь, будто он хотел сказать что-то еще. Но не сказал.
Вероника оглянулась на заднюю лодку. Но оттуда никто не смотрел на них. Она поднесла сумку к груди капитана, осторожно расстегнула ворот, достала ключик и открыла сумку.
Она откинула клапан – из сумки выглянули какие-то бумаги.
Вероника вытащила их. Это были сложенные вчетверо якутские газеты за прошлый месяц.
Ниночка ничего не сказала. Пегги начала быстро спрашивать:
– Что это? Это газеты? Это русские газеты?
– Помолчи, – оборвала ее мисс Смит. Она медленно закрыла сумку и положила у изголовья отца.
– Все в порядке, – сказала она, и Ниночка поняла, что она надеется, что отец ее слышит. – Все на месте.
Тунгус смотрел на них с интересом, казак греб, глядя в воду, задумавшись. Они гребли галсами, чтобы поймать ветер, который мог им помочь. Если ветер хорошо подхватывал лодку, они сушили весла и отдыхали. Тогда казак, осторожно ступая, чтобы не раскачивать лодку и не беспокоить больного, проходил на корму и садился за руль. А когда ветер стихал или сильно изменял направление, он возвращался к веслам.
Вот и сейчас казак прошел на корму. Лодка пошла быстрее. Ниночка заглянула за борт, вода кучерявилась вдоль борта.
– Мы не одни, – сказала Ниночка. – Я поговорю с Михеем Кузьмичом. Он казак, он военный. Он нам поможет. И матросы помогут.
Вероника смотрела на нее.
– Подождите, – сказала она. – Нельзя ничего показывать. Если Лю заподозрит…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
