Остановились, выстроившись в ряд, прижимая мужчин к реке и не говоря не слова, та и другая сторона противостояния, стала нагло разглядывать друг друга. Молодцы, столько наслышанные о легендарных девах-воинах и в первые в жизни столкнувшись с ними лицом к лицу — с любопытством, замешанном на страхе, а вот интерес дев, оставался загадкой.
Кайсай, закончив с завязками штанов, медленно, не делая резких движений, обул сапожки, в голенище которых были вставлены метательные ножи, но заблаговременно решив их не касаться, от греха подальше.
Когда он наклонился, обуваясь, то, конечно, заметил, что все три наездницы отреагировали на его наклон, быстро сделав пару шагов назад, а когда выпрямился, обувшись, то сразу развёл примиряюще руки в стороны, так как слева и справа, на него смотрели две стрелы, готовые в один миг вышибить ему оба глаза, вместе с жизнью. Старшая же, положив руки перед собой и наклонив голову набок, чему-то ехидно скалилась, как бы говоря, «попались, голубчики».
— Кто такие? — грозно, но при этом не переставая ехидно кривиться, спросила она, продолжая смотреть в упор, только на рыжего.
— Идём на Дикое Поле в орду, для похода наниматься, — ответил спокойно Кайсай, опуская руки и доставая из-за спины свою косу, которую тут же принялся отжимать от воды, делая все движения медленно, чтоб не спровоцировать выстрел, вместе с тем, показывая поляницам свои мирные намерения.
Дева воительница, увидев его пышную, толстенную, рыжую косу, и оценив незатейливую, привычную для девки, но не мужика, работу, улыбнулась естественней, обмякла личиком, да, и голосом. В глазах вспыхнуло любопытство.
— Чей будешь, красавчик?
— Так ничей, красавица. Сирота я. А коль к себе возьмёшь, так твой буду.
Гордая наездница проигнорировала шутку, как и не слышала.
— С каких краёв, я спрашиваю, сирота?
Кайсай обернулся на Кулика и по его виду, понял, что на все вопросы, отвечать придётся только ему, так как белобрысый, кажется со страха обмочился, хотя может быть, просто, штаны промокли от влажного тела, но по выражению его лица, точно обмочился.
Этих боевых девок всякий звал по-разному. Кто поляницами, из-за того, что ночёвки свои по полянам в лесах ставили, да, как волчья семья на днёвках, дважды на одном месте, никогда не ночевали. Девки местные, что пищат и грезят о них, как о мечте несбыточной — златовласками зовут, а вот мужики, все поголовно, зовут их, лишь нехорошими «обзывалками». Кто мужеубийцами, кто мужененавистницами, кто людоедками, кто сучьими волчицами, кто ещё как, но ни одного доброго слова. Всё только со страхом, да, с руганью. Нагнали эти «яйцерезки» жути на мужицкую породу, ни дать, ни взять.
На сколько знал Кайсай по сказам деда, сами они себя никак не звали, а кликали друг друга, просто, сёстрами. Судя по выражению лица Кулика, тот, вообще, все их названия забыл, лишь суть этих страшных «обзывалок» в башке перемешалась. Стоит, рот раскрыл, глазами хлопает. Даже штаны, так и не удосужился завязал, на весу держит. Посмотрел Кайсай на жалкого Кулика и понял, что придётся врать, ибо мало знал о том селении, из которого они ехали:
— В трёх днях пути отсюда, — начал отдуваться за обоих рыжий, — с речки Блошки мы. С поселения, где Гаруда большаком. Шли в ближайшую орду, да, запоздали, вот теперь нагоняем.
Старшая сделала задумчивое лицо, толи, вспоминая, толи, о чём-то о своём размышляя, и не спуская своих больших зелёных глазищ с Кайсая, сделала какое-то странное движение руками, с первого взгляда, абсолютно не уместное, но обе её сестрицы, как по команде, опустили луки.
— Давно здесь? — продолжила допрос золотая, перестав улыбаться и сделав на лице эталон надменности.
— Да, только что подъехали. Вот решили с дороги сполоснуться, да, брод поискать.
— Здесь нет брода, — резко и почему-то зло, ответила боевая дева.
Кайсай, продолжая изображать из себя «наивную простоту» оглянулся, как бы оценивая ширину реки и продолжил:
— Ну, значит вплавь пойдём. Хотя водичка прохладная.
С этими словами, посчитав, что вполне надёжно усыпил бдительность дев своей неопасностью, он в очередной раз, медленно нагнулся, выдернул из-под валявшейся на песке брони свой золотой пояс с оружием и одним неуловимым движением, застегнул его на себе, после чего, даже, с каким-то облегчением выдохнул.
Дева, на его наклон дёрнулась было вперёд, но сдержалась, лишь руки к груди подняла, как хомячок при стойке и насторожилась, а увидев пояс, изобразила на своём милом личике, неподдельное удивление. Как отреагировали остальные две, Кайсай не заметил, ибо вообще на них не обращал внимание, лишь фиксируя боковым зрением, их местоположение.
Старшая, тут же стекла с коня, на котором по их обыкновению седла не было и подошла вплотную к рыжему, по виду, ни сколько его не опасаясь. Внимательно рассматривая разукрашенный пояс, потянулась к нему рукой, желая потрогать, но приподнятая рука Кайсая, недвусмысленно предупредила, что делать этого не стоит.
— Откуда такая красота? — высокомерно поинтересовалась дева, стоящая почти вплотную к воину и задирая носик, хотя глаз с пояса, так и не отвела.
— Наследство.
— И не боишься по степи с таким богатым наследством разгуливать? — опять, чуть кривясь в надменной ухмылке, продолжила она, оторвав взгляд от рассматривания пояса и вызывающе уставившись своими глазищами в его, ни только ни капли не боясь, а даже запугивая своей бесстрашностью.
— А я в наследство не только эти блестяшки получил, — тихо проговорил рыжий воин, переходя в боевой режим и в любой момент, ожидая, от рядом стоящей девы, какой-нибудь пакости, — но и умение ими пользоваться.
— Ты, бердник? — скорчила недоверие на своём красивом личике дева и её немигающие, огромные глазища стали ещё больше, как будто пытаясь утопить в себе собеседника.
— О, красавица знает, что это за пояс?
— Ещё раз меня так назовёшь, и я тебе яйца отрежу, — спокойно и буднично предупредила она.
И Кайсай, от чего-то, сразу понял, что это не бахвальство, а конкретная угроза, но, как говорится, «язык мой, враг мой», не смог удержаться.
— Но, назвать тебя уродиной у меня язык…
Он не успел закончить фразу, как у неё в руке, непонятно откуда, блеснул нож и пользуясь тем, что красавица была ниже его почти на пол головы, дева ударила им в пах наглеца снизу, вернее попыталась, надеясь, что тот, просто этого движения не заметит, заворожённый её взглядом, но не тут-то было.
Мало того, что её рука, тут же была перехвачена в запястье, так ещё, дева неожиданно потеряла землю под ногами, крутанувшись в воздухе и в одно мгновение, оказалась сидящей на прибрежном песке, а её нож, уже крутился между пальцами оборзевшего мужлана, который играясь им, в одной руке, вторую, протягивал ей, для того, чтобы помочь подняться.
Она хмыкнула и рывком, без помощи рук, поднялась с песка самостоятельно. Он тут же протянул ей нож рукоятью вперёд и дева, таким же неуловимым движением, непонятно как, его заныкала. Просто, накрыла его рукой, и он исчез.
Настала очередь округлить глаза Кайсаю, не ожидая такой прыти от молодой воительницы, но опомнился он быстро и принялся по новой её провоцировать, почувствовав уверенность и превосходство:
— Так как же к тебе обращаться, дева, если при любом к тебе подходе, ты как оголодавшая, сразу кидаешься на мои яйца.
Начальница «мужерезок» в раз, сжалась, как комок мускулов, вытянув губки в узкие бескровные полоски, глазки сузила до прищура, а её сопровождающие, как по команде, хмыкнули сдавленным смешком. Она тут же, грозно сверкнула, гневным взглядом в их сторону, те разом притихли, отворачиваясь, но продолжая, при этом, чем-то давиться. Это отвлекло золотую деву, чем воспользовался рыжий.
— Меня зовут Кайсай, — не прекращая попыток познакомиться, продолжил наглец.
Тут, наконец, в себя пришёл его спутник.
— А меня кличут Кулик, — с ноткой застенчивости и с широченной душевной простотой, произнёс он, за спиной Кайсая, обращаясь видимо к двум оставшимся наездницам, так как те, тут же встрепенулись и развернулись в его сторону, умилённо улыбаясь.
