Как сочинение массовой литературы, «Мемуары Дьявола» представляют собой своего рода прагматическое моделирование возможных действий «обыкновенного» человека. Поэтому роман Ф. Сулье, при всей фантастичности исходной фабульной интриги, погружает читателя во вполне знакомую «реалистическую» обстановку. Его заслугой является умение представить живо и в достоверных подробностях мир французской провинции, который писатель хорошо знал. Как заметил еще А. Неттеман, автор «Мемуаров Дьявола» открывает в современном ему буржуазном обществе те страшные преступления, которые раньше литература искала в руинах средневековых замков[57], тем самым прокладывая путь социальному роману-фельетону Э. Сю. Вместе с другими романтиками и Бальзаком Ф. Сулье постиг, что «нет необходимости пересекать Атлантику, чтобы найти „дикарей“ и „варваров“, которыми полна буржуазная цивилизация»[58]. Писатель столь скрупулезно описывает механику финансово-экономических отношений своего времени, старается так подробно и точно воспроизвести денежные операции, наследственные отношения, особенности избирательной системы, специфику взаимоотношений промышленников и рабочих, землевладельцев и крестьян, что впору назвать его не «вторым после Бальзака», а первым в стремлении измерить «всю силу связей, узлов, сцеплений» в политико-экономической жизни общества первой половины 19-го столетия. Референциальность, прямая информативность сведений о финансово-экономических отношениях того периода у Ф. Сулье даже выше, чем у Бальзака, уличаемого сегодня в неточностях, хотя продиктована она прежде всего установкой на массового читателя, жаждущего не только увлечься интересной историей, но и узнать полезные для себя сведения[59]. Во всяком случае писатель явно и осознанно соперничает с Бальзаком в этой области, «подхватывая темы, которые получают у него особый резонанс, пытается их разнообразить, найти оригинальную точку зрения»[60].
Книжность «дьяволиады» вполне органично вплетается в хронику французской истории от революции 1789—1794 годов до времен правления Луи-Филиппа, дополняясь вставной новеллой из событий XII века, одновременно — в нравоописательный, можно сказать «физиологический», очерк времен Империи, Реставрации, Июльской монархии. «Хроникой 1830 года» почти на стендалевский лад, но только более скромной в художественном отношении, называет «Мемуары Дьявола» А. Ласкар[61]. Но помимо этого, Сулье включает в роман любопытные размышления о современной ему литературе, вносит в него черты литературно-критического обозрения современности. Тем самым сочинение Сулье оказывается ценным документом своей эпохи, облик которой предстает перед читателем в более непосредственно отраженном, а не только преображенном виде. Именно это свойство «средних» писателей «документировать» жизнь заставляет некоторых современных исследователей говорить о преимуществе их перед «гениями» в воссоздании типичного, общераспространенного в жизни и литературе прошлых столетий.
Роман «Мемуары Дьявола» демонстрирует и бесспорное драматическое дарование его автора. Он, во-первых, не чужд стремлению ввести в повествование собственно театральные приемы, во-вторых, что даже более важно, виртуозно создает фабульное напряжение, завершающееся всякий раз не только зрелищно эффективно, но и своего рода «катарсически». Динамика развития действия, умелое связывание воедино увлекательных коллизий, зримый облик персонажей, особенно — Дьявола, то и дело меняющего обличия и всякий раз предстающего перед Арманом в новом наряде и с новым выражением лица, разговаривающего на разных социальных диалектах. Здесь Сулье также прокладывает путь «социалистическому эпосу» Э. Сю, как именуют «Парижские тайны» многие литературоведы.
Однако стоит согласиться, что тем не менее «Мемуары Дьявола» остаются лишь «романом для народа», не превращаясь в «народный роман» («populiste»), где идеалы автора сугубо демократичны и выражают «народную точку зрения»[62]. Скорее они выражают «банальную истину» заурядного человека 19-го столетия, будь он барон или плотник, фиксируют его представления о добре и зле, нравственности и развращенности, не подвергая пересмотру эти категории, но давая понять, как далека современная действительность от идеала, как торжествует в ней порок, а добродетель терпит поражение. Сулье считает возможным предостеречь своего читателя, сгущая краски, однако никак не хочет отвратить его от добродетели, как полагали некоторые рецензенты, упрекая писателя за то, что в его сочинении невинность и чистота оказываются наказаны, а порок удачлив[63]. Секрет читательского успеха «Мемуаров Дьявола» — и в этой устойчивости и однозначности нравственных оценок.
«Мемуары Дьявола» вызвали целую эпидемию дьявольщины и во французской литературе, и за ее пределами. Романы, эссе, театральные постановки конца 1830—1840-х годов были наполнены реминисценциями из Сулье. Можно назвать среди подобных сочинений «Неизданную главу из Историй дьявола» (1837) Ж. Жанена, «Нескромные признания Люцифера, записанные под диктовку его секретарем» (1842) Жоржа-Мари Дернваля, водевиль Араго и Вермона «Мемуары дьявола» (1842), фантастическую драму «Дьявольский колокольчик» (1849) Буржуа и Гервиля и т. п. В год смерти Ф. Сулье в 1847 году в театре «Амбигю» с успехом играли «Сына Дьявола», пьесу Поля Феваля и Сент-Ива. Сам Сулье пишет в 1840—1845 годах романы в духе своего шедевра — «Общая исповедь», «Неведомые драмы», «Если бы молодость знала, если бы старость могла». Однако прежний триумф для писателя уже недостижим: интерес публики отныне обращен к новому кумиру — автору «Парижских тайн» (1842) Эжену Сю.
Может показаться, что Ф. Сулье, чей лучший роман так и не был переведен на русский язык, остался практически неизвестен в России XIX века. Однако это не так. Русскому читателю были знакомы и интересны некоторые другие романы писателя, переведенные в России: «Влюбленный лев» (см.: Отечественные записки. 1839. № 11), «Призрак любви» (см.: Отечественные записки. 1840. № 3), «Маргарита» (см. Отечественные записки. 1842. № 5), «Графиня де Монрион» (1860), «Кузнецы» (1862). Имя его неизменно появлялось в обзорах современной европейской литературы, которые регулярно писали русские критики от Надеждина до Белинского: О. Сенковский относил Ф. Сулье к «молодой словесности»[64] наряду с В. Гюго, А. Дюма, А. Виньи и О. Бальзаком; В. Г. Белинский — к «даровитым людям» современной французской литературы;[65] И. А. Гончаров — к «новой школе» романистов (см.: Обыкновенная история», ч. 2, гл. 3); А. А. Григорьев — к «ярким талантам», оставившим по себе память «хоть одной замечательной книгой»[66]. Наконец, вместе с Э. Сю, Ж. Санд, В. Гюго, через посредство широкой традиции «популярного романа», обращающегося к критико-патетическому описанию общественных нравов современного общества, Ф. Сулье оказал значительное влияние на Ф. М. Достоевского[67].
О том, что молодой Ф. М. Достоевский интересовался романами Ф. Сулье писал его бывший соученик, писатель Д. В. Григорович: «Он одно время пристрастился к романам Ф. Сулье, особенно восхищали его „Записки демона“» (то есть «Мемуары Дьявола». — Н. П.)[68]. По воспоминаниям доктора А. Е. Ризенкампфа, лечившего писателя и дружившего с ним, мы также убеждаемся, что русский романист увлекался не только творчеством Бальзака, Жорж Санд и В. Гюго, но и произведениями Э. Сувестра, Поля де Кока и Ф. Сулье, выделяя в романах последнего именно «Мемуары Дьявола»[69].
Имя автора «Мемуаров Дьявола» встречается в одной из заметок Ф. М. Достоевского[70], в его повести «Дядюшкин сон», однако суть состоит даже не в этих упоминаниях, а в истоках жанровой поэтики великого русского романиста. Так, по мнению М. М. Бахтина, творчески воспринимая и «высокую» и «массовую» модификации социального романа XIX в., Ф. М. Достоевский осваивает «карнавальную» традицию в ее сочетании с «авантюрным сюжетом и острой злободневной социальной тематикой» главным образом именно через Фредерика Сулье и Эжена Сю[71]. Следы чтения романов Ф. Сулье специалисты по творчеству Достоевского обнаруживают также в конкретных сюжетных перекличках — например, в «Братьях Карамазовых» (в главе «Черт. Кошмар Ивана Федоровича»)[72], однако тема эта пока не разработана. Между тем, интересным объектом будущего исследования мог бы стать сравнительный анализ художественного воплощения темы «дьявольщины», «бесовства» в жизни общества у Ф. Сулье и Ф. М. Достоевского, он позволил бы расширить наши представления как о творчестве каждого из этих писателей, так и о формах взаимодействия элитарной и массовой литературы, о взаимовлиянии романтизма и реализма, о взаимосвязях французского и русского романа XIX века. И это — один из самых сильных аргументов в пользу публикации перевода «Мемуаров Дьявола» в серии «Литературные памятники».
