Мордред действовал со всей доступной осторожностью, говорил мало, подсчитывал вставших под его знамя союзников и каждый вечер навещал королеву.
Грустно и трогательно было наблюдать, как оживлялась королева при виде гостя, как жадно засыпала его расспросами. Мордред охотно удовлетворял ее любопытство и обо всех государственных делах сообщал ей куда более подробно, нежели Артур, которому вечно недоставало времени. Гвиневера и не догадывалась, что собеседник просто-напросто использует любой предлог для того, чтобы ее увидеть, любое средство для того, чтобы продлить встречу, добиваясь, чтобы королева привыкала видеть в нем правителя и защитника. Она всего лишь думала, что Мордред пытается развлечь ее и утешить, и платила ему признательностью, а признательность в это смутное время неуверенности, горя и страха уже граничила с нежностью (как Мордред и надеялся), а там, глядишь, недалеко и до любви… Во всяком случае, когда Мордред подносил ее кисть к губам или, расхрабрившись, сочувственно накрывал ее руку своею, Гвиневера уже не отстранялась от его прикосновений с прежней поспешностью.
Что до Мордреда, новообретенная власть, стремительная смена событий, блестящее начало давно вынашиваемых замыслов, близость давно желанной, прелестной Гвиневеры увлекали его из одного прожитого дня в следующий на волне всесилия и могущества; сомнительно, чтобы на этом этапе он сумел бы повернуть вспять. В любви, как и во многом другом, приходит время, когда воля уступает и дает свободу желанию, и тогда даже Орфей, обернувшись вспять, не вынудит любовь исчезнуть. Мордреду уже довелось увидеть, пусть на краткий миг, истинную Гвиневеру — одинокую женщину, которая боится жизни. Любому сильному ветру дано подхватить этот листок и унести в безопасное пристанище. Он станет — нет, уже стал — для нее защитой. Он был достаточно проницателен, чтобы понять: Гвиневера это видит, — и не торопил событий. Он умел ждать.
Так шли дни, ветер по-прежнему закрывал кораблям выход в Узкое море, а Мордред и Гвиневера непрестанно наблюдали за дорогой и гаванью, высматривая гонца из Бретани. И он, и она ночами вглядывались в темноту и все думали, думали, а когда наконец засыпали, то видели во сне не друг друга, но Артура.
О герцоге Константине, что вынашивал черные замыслы в своем корнуэльском замке, они и вовсе не помышляли.
Глава 7
Письмо Константина вручили Артуру в его лагере близ Оте-на. Король Хоэль, вновь ощутив бремя лет и недугов — теперь, когда битва закончилась, — отбыл домой. Артур остался один, если не считать Гавейна: в те дни племянник неизменно держался рядом с ним.
А еще король бесконечно устал. Он вернулся из недолгой карательной вылазки в горы и обнаружил, что войско близко к панике; бритты, хотя и продолжали искать его тело среди завалов мертвецов, уже уверились в том, что остались без короля. Но и возвращение его сулило мало радости: Бедуир, раненный серьезнее, нежели сочли его соратники и нежели признавал он сам, тяжко занедужил; и лекари лишь качали головами над соломенным тюфяком, где больной лежал без сознания в одном из приделов королевского шатра.
Так что Артур остался в одиночестве, и одной потерей дело не ограничилось. Бедуир умирал. Погиб Кей — старший молочный брат короля; с ним Артур воспитывался и рос. Погиб Кай Валерий, воин преклонных лет, ветеран Амброзиевых войн, друг Утера Пендрагона и Мерлина…
Список казался бесконечным, имена складывались в реестр, исторгнутый из легенд о былой славе Артура, либо просто перечисление друзей.
Из ближайшего окружения Артура один лишь Гавейн не получил ни единой раны; старший сын Лота, опьяненный радостью первой своей великой битвы и славной победы, стал для короля надежной поддержкой. К нему-то Артур, впервые ощутив бремя старости (даже будучи на много лет моложе короля Хоэля), обратился с признательностью и любовью.
Король взялся за письмо герцога. Сквозь шкуры шатра до него доносились стоны и невнятное бормотание: Бедуир метался на ложе. Говорили, что он умрет еще до зари, если жар не схлынет.
И снова письмо. Мордред… объявил себя верховным королем, ведет переговоры с Кердиком, собирает королей Уэльса и севера…
— Ну что ж, — нахмурился Артур; голова его раскалывалась от боли, и слова растворялись в свете факелов. — Ну что ж, ничего удивительного. Если до Мордреда дошли известия о моей предполагаемой смерти, именно так ему и следовало поступать. Мы обсудили это все перед тем, как Мордред уехал из Керрека. Ему предстояло встретиться с Кердиком, утвердить договор и обсудить возможности новых соглашений в будущем. А теперь, когда ему сообщили о моей гибели, он вполне мог решить, что пора договариваться о новых условиях, поскольку прежний договор силу утратил.
— Новые условия! Союз, который в лучшем случае — безумие, а в худшем — верная погибель! Это я про Кинрика, набирающего свежее подкрепление к воинству саксов здесь, за морем. Вы об этом знали, дядя?
В противоположной части шатра больной вскрикнул и затих. Торопливая, сбивчивая речь, затем приглушенный шепот, стремительные шаги, шелест одежд…
Король привстал, позабытый пергамент упал на пол, но тут невнятное бормотание послышалось снова. Значит, еще не смерть, еще не все. Артур снова рухнул в кресло.
— Вы знали про Кинрика? — не отступался Гавейн.
— Про Кинрика? А, то, что он созывает людей под свои знамена в Саксонии… Нет, но если это правда…
— Я более чем уверен, что правда, — отозвался Гавейн, — По лагерю уже ходят слухи. На берегу Нейстрии собираются толпы и толпы. Боевые корабли теснятся в гаванях, точно стрелы, битком набитые в колчан. А чего ради? Вот Кинрик выходит в море, Кердик движется к юго-восточным портам ему навстречу, и вот уже южные саксы зажаты между этими двумя, так что все юго-восточные земли оказываются в руках у Кердика и тот волен приглашать кого угодно: пусть приплывают и пополняют его воинство! До сих пор южные саксы были тем вторым бастионом, что сдерживал Кердика, а кто сдержит его теперь?
Гавейн свирепо воззрился на короля: невозмутимое спокойствие собеседника, похоже, изрядно его раздражало. Если он и слышал звуки, доносящиеся из-за стены, то ничем этого не выказал. Он даже не пытался понижать голос.
— Вне всякого сомнения, следующий же гонец привезет мне известия о передвижениях Кинрика. — Голос Артура звучал устало, но не особо озабоченно. — Что до остального содержания письма, Гавейн, нужно помнить, кто его писал. Герцог Константин не слишком-то дружелюбно воспринял назначение Мордреда регентом; узнав о том, что Мордред провозглашен моим единственным наследником, он тем более не порадовался. Все, о чем он пишет… — король указал на письмо, лежащее на полу, и Гавейн нагнулся подобрать его, — обо всем, что, по его словам, содеял Мордред, мы с Мордредом договорились заранее. Ну а касательно того, как все это делается, у нас есть лишь заверения Константина, а ведь он Мордреду отнюдь не друг.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
