Но что оставалось делать? Уступать и уступать — видимо, только хуже. Стать заградительной стеной? — невозможно, не на кого опереться. На одном Юго-Западном Гучков уволил 46 генералов, все быстро менялись. А офицерский состав был весь потрясён. Да потрясён и сам Главнокомандующий: то, что творилось, не могло уместиться ни в какой военной голове.
А тут начались большие добавочные беспокойства в зоне фронта — в Киеве и в других городах: собирались митинги и целые съезды за автономию Украины, о которой и слыха не было раньше, и за создание отдельных украинских полков: чтобы теперь внести полную сумятицу, изо всех воинских частей в России отчислять миллион малороссов, и они будут собираться в свои отдельные полки.
И на всех фронтах шло только к худшему. И предложил Алексеев Главнокомандующим, без Кавказского: собраться в Ставке на совещание.
Сговорились на 1 мая. Но ещё по пути, не доехав до Могилёва, узнал Брусилов с великим изумлением, что Гучков — ушёл в отставку!!
Такой решительно-революционный министр! с таким авторитетом! Так уверенно, вот ещё на днях, выметавший генералов, генералов, — и сам в отставку??
О-го-го-го. Что ж это там случилось наверху?
Ещё мало выметал? Ещё теперь и до Брусилова доберутся?..
Или наоборот: был слишком рьян? Перегнул?
И — кто теперь вместо него? От этого зависит всё.
А кто же? Или — Алексеев. Или — кто-то из Главнокомандующих, больше некого.
Но среди Главнокомандующих двое — новички. Так что: или — Брусилова, или Гурко. Гурко послужил в Ставке, но фронтом командует — недавно.
Брусилов — самый старый, самый заслуженный. Всё к тому, что подымут его. (И Родзянко поможет.)
Министром? Энергично справится. Но по солдатским навыкам — лучше бы Верховным. После отставки Рузского он был теперь уже несомненный первый и единственный кандидат в Главковерхи.
Ба! Да совпаденье ли это? Почему Алексеев собрал их именно теперь? Знал об отставке заранее?
Но тогда и перемещения уже все решены?
С большим волнением приехал Брусилов в Ставку. И пытался угадать по глазам Алексеева.
А у него глаза — постоянно смежены, ничего не рассмотришь.
Совещание состоялось в той самой комнате второго этажа, с картами, где последний раз совещались в декабре с царём и откуда вызвали его телеграммой о смерти Распутина. Брусилов взял для помощи и совета своего генерал-квартирмейстера Духонина — розовощёкого, моложавого, полного, всегда очень спокойного и разумного. Драгомиров приехал с начальником штаба Даниловым-чёрным, прежним безраздельным хозяином этой Ставки, а теперь очень окоротившимся и ещё более мрачным. Гурко и Щербачёв приехали в одиночку. От Ставки Алексеев был с Деникиным и Юзефовичем.
Новость о Гучкове знали уже все. Кто — поражён, кто — не поймёшь. А Алексеев добавил и больше: князь Львов приглашает их всех вместе в Петроград.
Вот оно! Так и есть, всё связано! Огромные будут дела.
Вдевятером сели вокруг стола. Все два месяца фронты обменивались такими оживлёнными аппаратными разговорами, и решали судьбу трона и России, — а вот только сейчас собрались вместе, друг друга видя в глаза.
Драгомиров рассказал о своих странных переговорах с немцами. И вот, от принца Баварского, германские условия мира: очистить им Армению, Молдавию, Восточную Галицию, Литву и Курляндию! Каково?!
Ну, хищники! — уже и подыхать будут, а лапой — всё гребут.
Эти переговоры с немцами на Северном фронте — кто вызвал? Не Петроградский ли Совет? Очень возможно, что огоньки оттуда. Так нагло-уверенно немцы пришли.
А в остальном — всё положение было настолько одинаково известно собравшимся, что не требовалось ничьего обстоятельного доклада, ни даже чётко поставленных вопросов, на какие бы ответить. Сидели — немногословно, сокрушённо, и только от избытка сокрушения то один, то другой генерал вспоминал, напоминал что-нибудь.
Уже возникает требование демобилизовать солдат старше 35 лет.
А немцы не сентиментальные, не отпускают и сорокалетних. Противник увеличивает срок службы, а мы уменьшаем.
Променяли пулемёт у немцев на спиртное. (Это у Драгомирова, самый „развитой” фронт.)
Хотя и выборное начало как будто официально не введено, но фактически кого солдаты хотят ссадить — того и ссадят. И нового назначишь — кого они хотят, идти против их воли нет смысла.
Зачем воевать? — „до нашей губернии немец не дойдёт”.
Зачем воевать? — смертная казнь отменена. Впереди — смерть, а позади — нет.
Да что! — не добившись себе смены на позиции, полк посылает делегацию прямо в Таврический дворец! — чтоб оттуда сменили.
О каждой перегруппировке хотят объяснения: не есть ли это контрреволюция?
Это называется теперь: навинчивают сознательность.
У нас в одном штабе корпуса придумали: вынести все стулья. Только стул начальника и один стул, кто пришёл на приём. Поэтому все депутации принимают стоя, и всей ватаге не на что сесть, не рассидишься.
И чем непонятней им объясняешь, тем они скорей удовлетворяются.
Некоторые делегации требуют, чтобы начальники и штабы за неудачные боевые действия несли ответственность перед судом.
Перед каким теперь? Перед солдатским?
А в 6-й армии постановили: у офицеров не может быть вопросов, отдельных от солдат, и они не должны совещаться отдельно.
Да в артиллерии, в инженерных частях — комитеты толковые, с ними одно спасение. Там и офицеров в комитет выбирают самых хороших.
Да не только, и в пехоте много здравых. И как заметно отличие их настроений от петроградских. Они — и борются с большевицкой пропагандой.
И даже: солдат смелей говорит, чем офицер.
Комитеты издают и воззвания к дезертирам. И сообщают в волость для предания дезертира позору. И пропесочивают за опоздание из отпуска как нарушение товарищества.
Да где прекратили братание, то только комитеты. Даже поражает здравый инстинкт солдат: сколько выбирают деловых, а не брехунов.
Иногда комитеты практически заменяют слабого командира.
А при хорошем — хорошая совещательная комиссия, придают нормальность подорванным отношениям с солдатами.
Но когда комитеты слишком поддерживают начальство — их грозят сместить. И смещают.
Да нет, господа, отрицать необходимость комитетов в сегодняшней обстановке уже невозможно.
Деникин: — Нет, не верю в комитеты ни на минуту. Полностью их игнорирую.
— Потому что, Антон Иваныч, вы не в командной должности теперь.
— А телеграмма Скалона про Копенгаген как утекла? Через комитет стрелковой дивизии. Мы лишаемся уже простой секретности пересылаемых бумаг, всё — на расхищение. Агентурные сведения союзников — идут прямо на базар, — с резкостью говорил Гурко.
Он — всё выговаривал так властно, будто он не участник и не жертва этого общего падения. Маленький, быстро-вскидчивая голова, а глаза выщупывают, выщупывают. Изо всех присутствующих он был Брусилову наиболее неприятен этой самоуверенностью. Да — всеми чертами. Да — всегда.
Но хуже, если пройдёт проект с комиссарами фронтов и армий. Это что-то ужасное: ни один приказ не может быть выпущен без подписи комиссара.
„Уполномоченные народа”.
Да этот проект нависает уже полтора месяца, однако до сих пор его не осуществили. Может быть и минует.
Разбредались мысли у Главнокомандующих. О чём ни вспомни — всё ужасно.
Обсуждение рассыпалось во все стороны, и все безотрадные. Алексеев напомнил, что надо дать Корнилову пост командующего армией. Брусилов никак не гнался иметь у себя слишком теперь независимого Корнилова — но получалось так, что придётся взять именно ему, на 8-ю армию, вместо Каледина: о необходимой отставке Каледина он уже докладывал Алексееву. Каледин в эти месяцы проявил полную неспособность к развитию в каком-либо соответствии с революционной обстановкой, ни в чём не шёл навстречу комитетам, депутатам, стал апатичен, как с полузакрытыми глазами. Уедет на Дон.
Тут сделали перерыв: Алексеева срочно вызвали. Кто же? Вернулся, рассказал: странный приём князя Львова. Ещё вчера он предупредил, что пришлёт в Ставку из минского комитета Земгора своего близкого родственника с конфиденциальным поручением (чтобы не по телеграфу? чтобы ленты не оставлять?). И вот оно (родственник тотчас лично повезёт ответ в Петроград): как смотрит Ставка на то, чтобы военным министром был назначен Керенский?
Ке-рен-ский?? Брусилов быстро оглядывал всех. Да, негодовали! — но не так, как он! Оскорбились? — но слишком мало.
Кто фыркнул. Кто плечами пожал.
И Брусилов — тоже удержался выразить.
Республика — тёмное дело. Надо... осмотрительно.
Да и князь Львов — только запрашивал, а на деле уже тем вынуждал?
Кандидатура очень неожиданная. Но поговорили — стали соглашаться: а ведь кадровому военному, вот никому из нас, да и не справиться сейчас. Да и кто из нас пошёл бы в этот сумасшедший петроградский котёл?
