Человек–бабочка, или четыре пуда на канате
Андрэ Госфикус на волосок от смерти. Неповторимое зрелище
Сегодня предполагается оживленный вечер веселья и ловкости — наш неувядаемый маэстро Госфикус хотел пройти 6 метров по натянутому канату. Однако ряд учреждений и отдельных лиц отговорили заслуженного артиста Сев. — Зап. области от такого рискованного номера. Тем более, что канат, надо полагать, может не выдержать энергичного напора человеческого тела, и сочный артист может погибнуть в полном расцвете сил и творчества.
На рисунке — ряд учреждений и лиц отговаривают артиста. Вблизи — плачущая семья не велит ходить без предохранительной сетки.
Андрюша не пойдет. Он еще нужен культуре и цивилизации.
В последнюю минуту
(временный отъезд любимца публики Андрэ Госфикуса)
В связи с предстоящей чисткой аппарата и переквалификацией циркачей Андрэ Госфикус временно покидает пределы Северо–Западной области.
Андрэ Васильевич, не дожидаясь чистки, в ударном порядке выезжает на пару гастролей в провинцию, после чего Андрюша Госфикус снова будет выступать в своем научно–культурном репертуаре.
Привет, дорогой Андрюша! Добро пожаловать!
Возвращайтесь! Пишите открытки с пути! Не простудитесь!
Андрюша выезжает в провинцию со своей семьей.
На рисунке нацарапано: панорама отъезда Андрэ Васильевича. Вид сбоку.
(Духовой оркестр играет вальс «Светит месяц».)
Последние известия
Небезызвестный иллюзионист Андрэ Госфикус, сумевший в короткое время завоевать массовые симпатии, вчера снова прибыл в Ленинград и остановился на жительство временно в 1–м гос. ночлежном доме.
Спрошенный нашим сотрудником о ближайших перспективах, Андрэ Васильевич сказал, что как только прибудет его аппаратура, так он снова развернет свою культурную работу на страницах наших научных изданий.
Кстати намечены новые постановки: «Бар сатаны», «Сапоги в желудке» и др.
Взяв под аванс 6 рублей, Андрэ Васильевич любезно попрощался и полез на верхнюю полку.
О провинции Андрэ Госфикус отзывается неопределенно. Пьют, говорит, и денег не платят.
Бесплатное приложение Об изобретателях
«Нервы не выдержали»
Настоящий отрывок из посмертной повести проф. Ущемихина выдержан в чеховских тонах. В нем мало бодрящих слов, однако он дает все же здоровую зарядку и зовет на борьбу с Цекбризом.
1. …И вернулся изобретатель *** домой и сказал: «Больше не могу! Тут нужен не человек, а автомат»…
2. И пришла изобретателю *** гениальная мысль.
3…
4…
5…
6. …И вернулся автомат изобретателя *** домой.
История одного изобретения
Изобретателям завсегда несладко жилось. Так например беспримерная волокита случилась в свое время с открытием огня.
1. Пещерный житель некто К. задумал изобрести чего?нибудь такое ценное, доступное пониманию своих современников.
2. Стал он от нечего делать вертеть две деревяшки, и вдруг у него вспыхнуло. «Никак огонь?» — подумал изумленный изобретатель.
3. Очень он обрадовался. Сейчас, думает, сочиню заявление и патент схвачу. Вот он написал на камушке чего следует.
4. Побрился, надел новенькую шкурку и понес заявление в главный комитет мер и весов и тому подобных изобретений. «Руками оторвут», — решил изобретатель.
5. «Много вас тут шляется, лучше бы вам жалование прибавили», — подумал старый волокитчик. — Зайдите через недельку.
6. Зашел наш изобретатель «через недельку». «Помилуйте, — говорит, — очень ведь интересное открытие — огонь».
7. — Подумаешь — огонь, — сказал чиновник. — Тем более, это уж где?то такое как будто было.
8. Так и погибло бы это довольно ценное изобретение, если б не могучий характер изобретателя. Он ворвался со своим огнем в главный комитет, спалил бороденку старшему чиновнику и натворил разных делов.
9. Так спасено было это важное открытие. Одним словом, сами понимаете, — без крепкого характера в это дело лучше не соваться. Затрут.
ТОМ 4
ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ
С луны свалился
1
За последние два года жизнь резко изменилась.
Главное, интересно отметить — почти прекратилось воровство.
Все стали какие-то положительные, степенные. Воруют мало. И взяток вовсе не берут.
Прямо, перо сатирика скоро, небось, заржавеет.
Конечно, насчет взяток дело обстоит сложней.
Взяток не берут, но деньги, в другой раз, получают. Тут в смысле перевоспитания публика туго поддается новым моральным течениям. При этом из боязни такого тумана напускают, что сразу и не поймешь, что к чему и почему.
Давеча на юге я столкнулся на этом фронте с одной хитростью. И вот желаю осветить это дело, чтоб другим неповадно было.
Одним словом, в одной гостинице хотели за номер содрать с меня въездные. Ну, другими словами — хотели взятку взять.
Конечно, раньше, несколько лет назад, на эту простенькую тему я бы написал примерно такой рассказец:
2
И вот, стало быть, еду я, братцы, на пароходе.
Ну, кругом, конечно, Черное море. Красота неземная. Скалы. Орлы, конечно, летают. Это все есть. Чего-чего, а это, конечно, есть.
И гляжу я на эту красоту и чувствую какое-то уважение к людям.
«Вот, — думаю, — человек — властитель жизни: хочет — он едет на пароходе, хочет — на орлов глядит, хочет — на берег сейчас сойдет и в гостинице расположится».
И так оно как-то радостно на душе.
Только, конечно, одна мысль не дозволяет радоваться. Где бы мне, думаю, по приезде хотя бы паршивенький номеришко достать.
И вот плыву я грустный на пароходе, а капитан мне и говорит:
— Прямо, — говорит, — милый человек, мне на вас жалостно глядеть. Ну, куда вы едете? Ну, на что вы рассчитываете? Что вы, с луны свалились?
— А что? — говорю.
— Да нет, — говорит. — Но только как же это так? Что вы — ребенок? Ну, где вы остановитесь? Чего вы поехали? Я даже согласен назад теплоход повернуть — только чтоб вам туда не ехать.
— А что, — говорю, — помилуйте?
— Как что? Да разве у вас есть знакомства — номер получить, или, может быть, у вас портье — молочный брат? Я, — говорит, — прямо удивляюсь на вас.
— Ну, — говорю, — как-нибудь. Я, — говорю, — знаю одно такое петушиное слово, супротив которого в гостинице не устоят.
Капитан говорит:
— А ну вас к черту! Мое дело — предупредить. А вы там как хотите. Хоть с корабля вниз сигайте.
И вот, значит, приезжаю.
В руках у меня два места. Одно место — обыкновенная советская корзинка, на какую глядеть мало интереса. Зато другое место — очень такой великолепный фибровый или, вернее, фанерный чемодан.
Корзинку я оставляю у газетчика, выворачиваю наизнанку свое резиновое международное пальто с клетчатой подкладкой и сам в таком виде со своим экспортным чемоданом вламываюсь в гостиницу.
Швейцар говорит:
— Напрасно будете заходить — номерей нету.
Я подхожу до портье и говорю ему ломаным языком:
— Ейн шамбер-циммер, — говорю, — яволь?
Портье говорит:
— Батюшки-светы, никак иностранец к нам приперся.
И сам отвечает тоже ломаным языком:
— Яволь, яволь. Она, шамбер-циммер, безусловно яволь. Битте-дритте сию минуту. Сейчас выберу номер какой получше и где поменьше клопов.
Я стою в надменной позе, а у самого поджилки трясутся. Портье, любитель поговорить на иностранном языке, спрашивает:
— Пардон, — говорит, — господин, извиняюсь. By зет Германия, одер, может быть, что-нибудь другое?..
«Черт побери, — думаю, — а вдруг он, холера, по-немецки кумекает?»
— Но, — говорю, — их бин ейне шамбер-циммер Испания. Компрене? Испания. Падеспань. Камарилья.
Ох, тут портье совершенно обезумел.
— Батюшки-светы, — говорит, — никак к нам испанца занесло. Сию минуту, — говорит. — Как же, как же, — говорит, — знаю, слышал — Испания, падеспань, эспаньолка…
И у самого, видать, руки трясутся. И у меня трясутся. И у него трясутся. И так мы оба разговариваем и трясемся. Я говорю ломаным испанским языком:
— Яволь, — говорю, — битте-цурбитте. Несите, — говорю, — поскорей чемодан в мою номерулю. А после, — говорю, — мы поговорим, разберемся, что к чему.
— Яволь, яволь, — отвечает портье, — не беспокойтесь.
А у самого, видать, коммерческая линия перевешивает.
— Платить-то как, — говорит, — будете? Инвалют одер все-таки неужели нашими?
И сам делает из своих пальцев знаки, понятные приезжим иностранцам — нолики и единицы. Я говорю:
