Ситуация «доверял и упал» возникает также в черновиках «Двух судеб»: «Я поверил с перепугу, / Но Кривая шла по кругу, — / ноги разные» (АР-1-6), «Падал я и полз на брюхе» (АР-1-10). А доверие к своим врагам поэт демонстрирует и в «Притче о Правде»: «И легковерная Правда спокойно уснула…».
Еще одной песней 1977 года, к которой восходят некоторые мотивы из стихотворения «Неужто…», является «Конец охоты на волков».
В обоих случаях говорится о конце света и возмездии: «Или с неба возмездье на нас пролилось, / Или свет конец…» = «Неужто здесь сошелся клином свет — / Верней, клинком ошибочных возмездий?»!66; и одинаково описывается внешность врагов: «А у смерти — широкий, открытый оскал» (АР-3-28) = «Он скалился открыто, не хитро» (АР-3-120). При этом герои и их враги либо состояли в родстве, либо были друзьями: «Собаки — родня — научили меня / Бульдожьим приемам» (АР-3-36) = «Он был мне друг, и я ему хотел…»(АР-3-120).
Между тем после нападения врагов герои оказались в безвыходной ситуации: «…все равно не уйдем!» = «Уже не убежать…» (АР-9-36); «Схлопотал под лопатку и сразу поник» (АР-3-24) = «И вдруг — ножом под нижнее ребро <…> Но падаю — уже не устоять» /5; 266/. Единственное же различие связано с временем суток: в первом случае — это рассвет, а во втором — вечер (закат).
«Пейзаж», на фоне которого происходила драка в стихотворении «Неужто…»: «Да будет выть-то! Ты не виновата — / Обманут я улыбкой и добром. / Метнулся в подворотню луч заката / И спрятался за мусорным ведром», — отражает обыденность ситуации: «луч заката» символизирует последние мгновенья жизни героя1467 (так же как в исполнявшейся Высоцким песне «Такова уж воровская доля…», где герои ведут свой монолог, находясь в тюрьме: «Солнца луч блеснет на небе редко»), а такая деталь, как мусорное ведро, как нельзя более точно соответствует «грязному» делу, совершенному его противником, и подчеркивает будничность происходящего.
В подобном же контексте мотив грязи возникал в «Райских яблоках», где лирического героя тоже убивали ножом, но только не в живот, а в спину («Съезжу на дармовых, если в спину сподобят ножом»): «В грязь ударю лицом…». И хотя в стихотворении «Неужто…» герой, будучи смертельно раненым, говорит: «Еще спасибо, что стою не в луже», — но незадолго до этого он упоминал мусорное ведро.
Кроме того, лирический герой Высоцкого был убит в подъезде: «И было мне неполных двадцать лет, / Когда меня зарезали в подъезде», «Метнулся в подворотню луч заката». Сравним с тем, что рассказывал Борис Ямпольский о последних днях жизни Василия Гроссмана (скончавшегося в 1964 году от рака), у которого КГБ аре- [1652] [1653] [1654] стовал его роман «Жизнь и судьба»: «В самом конце вечера, как бы подводя итог нашим разговорам, Василий Семенович сказал: "Меня задушили в подворотне”.
После была болезнь, больница, долгое жестокое мучительное умирание, крики, которые поднимали в воздух Первую градскую больницу. Природа добивала его с той же, что и государство, неумолимостью и беспощадностью»[1654].
И Гроссман, и Высоцкий в одинаковых выражениях говорят о том, как их убила советская власть. Кстати, убийство или избиение в подворотне и в подъезде — фирменный почерк советских спецслужб: «КГБ давно принял на вооружение арсенал бандитов — избить, убить в подворотне, даже и в отделении милиции убивают, даже в метро, на глазах всего вагона избивают, посадить на ипритовый стул, как недавно наказали ленинградца Илью Левина»[1655]; «С незнаменитыми обращались попроще: одному прокололи шины, другому, встретив его в подворотне, обещали переломать ноги, одну итальянку, не разобравшись, в чем дело, стукнули чем-то тяжелым по голове»[1656]; «Ты слышал, конечно, о деле братьев-двойняшек Вайнманов из Харькова? Это май семьдесят второго накануне первого визита Никсона. Они хотели уехать, а родители пошли в харьковский КГБ и сказали: “Лучше посадите”. На ребят напали в подворотне, избили и обвинили в хулиганстве»[1657]; «Грозился убить ночью, в подъезде, пристрелить, когда я поздно возвращаюсь домой»[1658].
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вспомним также, что в 1976 году в подъезде собственного дома убили поэта-переводчика Константина Богатырева[1659]. А уже в постсоветское время в подъезде своего дома или возле него были убиты Владислав Листьев (1995), Галина Старовойтова (1998), Сергей Юшенков (2003), Анна Политковская (2006). Почерк везде один и тот же.
Возвращаясь к стихотворению «Неужто…», отметим перекличку первых двух строк — «Неужто здесь сошелся клином свет, / Верней, клинком ошибочных возмездий» — с «Концом охоты на волков», где «волки» также размышляют о том, почему их решили убить: «Или с неба возмездье на нас пролилось. / Или света конец — и в мозгах перекос».
О таком же «возмездии» говорится в песне «О знаках Зодиака» (1974): «Неправда, над нами не бездна, не мрак, / Каталог отрав и возмездий»[1660]. В свою очередь, отрава вкупе с возмездием (ударом ножа — как в стихотворении «Неужто здесь сошелся клином свет…») уже упоминались в наброске 1971 года: «Сколько великих выбыло! / Их выбивали нож и отрава… / Что же, на право выбора / Каждый имеет право» /3; 39/, - где поэт пытался угадать свою собственную смерть: от чего он погибнет — от ножа или отравы (поэтому в том же 1971 году отрава будет упомянута в «Моих похоронах», а нож — в песне «О поэтах и кликушах»: «Яду капнули в вино, / Ну а мы набросились <.. > И закусил отраву плотно я», «И — нож в него! — но счастлив он висеть на острие, / Зарезанный за то, что был опасен»).
О возмездии саркастически говорится и в «Песенке про мангустов» (1971): «Но зверьков в переломах и ранах / Всё швыряли в мешок, как грибы <…> Вот за это им вышла награда / От расчетливых, умных людей».
Между тем, в стихотворении «Неужто…» речь идет об «ошибочных возмездиях», то есть лирический герой, так же как в «Истории болезни» и в «Гербарии», решил, что в его случае «ошибка вышла» /5; 77/ и «ошибка это глупая» /5; 72/. Сразу же вспоминаются песни «Звезды» (1964) и «Случаи» (1973), посвященные как раз этой теме: «Так свою жизнь я поспешно связал / С глупой звездою», «А рядом случаи летают, словно пули, — / Шальные, запоздалые, слепые на излете». И превращаются они либо в пулю, либо в награду (как в основной редакции песни «О знаках Зодиака»: «Каталог наград и возмездий»). А в стихотворении «Неужто…» они превратились в удар ножом («клинок ошибочных возмездий»).
Данное стихотворение было написано <до 1 июня 1980> /5; 266/, то есть примерно за два месяца до смерти. Соответственно, в последней строфе: «Еще спасибо, что стою не в луже, / И лезвие продвинулось чуть глубже, / И стукнула о кафель рукоять, / Но падаю — уже не устоять», — сбылось предсказание, данное в «Райских яблоках» (набросок 1975 года): «Я, когда упаду, завалясь после выстрела на бок, / Как бы так угадать, чтоб убили, ну чтобы не сам!» (АР-13-104)
Словам лирического героя «Я, когда упаду…» и «Но падаю — уже не устоять» предшествуют набросок «Я твердо на земле стою…» (1971) и «Марш антиподов» (1973): «Стоим на пятках твердо мы и на своем», — где он, хотя и был ранен (вспомним другие произведения: «Вот сзади заходит ко мне “мессершмитт”. / Уйду — я устал от ран!» /2; 07/, «Так любуйтесь на язвы и раны мои!» /2; 27>/, «Заживайте, раны мои» /2; 597/ и т. д.), но не смертельно. Далее — в черновиках «Конца охоты на волков» герой скажет: «Я несу под лопаткою смерть, но бегу» /5; 533/, - но все же находит в себе силы продолжать борьбу. Однако к середине 190> года «лезвие продвинулось чуть глубже», то есть давление со стороны власти усилилось, и он чувствует, что погибает: «Но падаю — уже не устоять». Таким образом, сбылось и другое предсказание — из «Баллады о брошенном корабле»: «Меня ветры добьют!».
