Он кормит коров, ничего больше.
Но почему отец не выключил телевизор, чтобы экономить электричество? У них был большой контейнер, но и в нем газ рано или поздно закончится.
— Папа?
Вновь ему не ответили. Олли подошел к окну, посмотрел на амбар. Никого. С нарастающей тревогой вернулся к спальне родителей, собрался постучать, но увидел, что необходимости в этом нет. Дверь он нашел открытой. Увидел неприбранную (отец привык прибираться только в коровнике), но пустую двуспальную кровать. Уже начал поворачиваться, но тут заметил изменение, которое напугало его. Свадебный портрет Олдена и Шелли висел на стене, насколько Олли себя помнил. Теперь он исчез, оставив на обоях более светлый квадрат.
Бояться тут нечего.
Но он сам себе не верил.
Олли двинулся дальше по коридору, к еще одной двери, которую последний год никогда не закрывали, а теперь он видел, что дверь закрыта. И между ней и дверной коробкой торчало что-то желтое. Записка. Даже до того, как Олли подошел достаточно близко, чтобы разобрать слова, он узнал отцовский почерк. Естественно, узнал — эти большие корявые буквы они с Рори видели очень уж часто, когда возвращались из школы. И записки всегда заканчивались одинаково.
Подметите амбар, потом идите гулять. Прополите помидоры и фасоль, потом идите гулять. Занесите в дом высохшее белье и ничего не уроните на землю. Потом идите гулять.
Игры закончились, в страхе подумал Олли.
Но тут в голову пришла обнадеживающая мысль: может, ему все это снится? И почему нет? После смерти его брата от рикошета пули и самоубийства матери разве не может ему присниться, что он остался один в пустом доме?
Снова замычала корова, но и это мычание казалось звуком из сна.
В комнате за закрытой дверью, из которой торчала записка, жил дедушка Том. Страдая от застойной сердечной недостаточности, он не мог обслуживать себя, а потому перебрался к ним. Какое-то время дед еще спускался вниз, чтобы сесть за стол вместе с семьей, но под конец уже не вставал с постели, сначала с пластиковой штуковиной, прицепленной к его носу — она называлась канделябра или что-то в этом роде, — потом с маской на все лицо. Рори однажды сказал, что выглядит он, как самый старый в мире астронавт, за что схлопотал оплеуху от матери.
В самом конце его жизни все по очереди меняли ему кислородные баллоны, а как-то ночью мама нашла его мертвым на полу, словно дед пытался встать с кровати и умер от перенапряжения. Она позвала Олдена, который прибежал, посмотрел, приложил ухо к груди старика, а потом выключил кислород. Шелли Динсмор начала плакать. С тех пор в эту комнату никто и не заходил.
«Извини, — прочитал он в записке. — Иди в город, Олли. Морганы, или Дентоны, или преподобная Либби приютят тебя».
Олли долго смотрел на записку, потом повернул ручку двери рукой, которая ему не принадлежала, надеясь, что особого беспорядка не будет.
В этом его надежды оправдались. Отец лежал на дедушкиной кровати, сложив руки на груди. С аккуратно расчесанными волосами, словно собирался в город. Он держал свадебную фотографию. Один из старых зеленых кислородных баллонов дедушки стоял в углу. Олден повесил на клапан бейсболку «Ред сокс» с надписью «ЧЕМПИОНЫ».
Олли тряхнул отца за плечо. До него долетел запах перегара, и на несколько секунд надежда (такая упрямая, что иногда вызывала ненависть) ожила в его сердце. Может, он всего лишь напился?
— Папа?! Папочка?! Просыпайся!
Но на щеке Олли не почувствовал дыхания, а теперь видел, что глаза отца закрыты не полностью: между веками видны узкие белые серпики. Долетел до ноздрей и запах, который его мать называла «туалетным».
Отец расчесал волосы, но, когда лежал, умирая, обмочился, как и его покончившая с собой жена. Олли задался вопросом: остановило бы это отца, если б он знал, что так будет?
Олли попятился от кровати. Как же ему хотелось, чтобы все это было дурным сном. И действительно, очень уж напоминало дурной сон, только на пробуждение от него рассчитывать не приходилось. Желудок скрутило, волна желчи взметнулась к горлу. Он побежал в ванную, где его встретил незнакомец с выпученными глазами. Олли едва не закричал, прежде чем понял, что смотрит на свое отражение в зеркале над раковиной.
Упал на колени около унитаза, схватился за сральные поручни деда, как он и Рори их называли, и его вырвало. Когда в желудке ничего не осталось, он спустил воду (спасибо генератору и хорошему, глубокому колодцу, Олли мог спустить воду), накрыл сиденье крышкой, сел на нее, дрожа всем телом. Рядом, в раковине, лежали два пузырька для таблеток дедушки Тома и бутылка «Джека Дэниелса». Все пустые. Олли взял один пузырек. Прочитал на этикетке: «ПЕРКОСЕТ». Второй брать не стал.
— Теперь я один, — выдохнул он.
«Морганы, или Дентоны, или преподобная Либби приютят тебя».
Но он не хотел, чтобы его приютили. И слово это ему совсем не нравилось. Иногда Олли ненавидел ферму, но любовь к ней всегда пересиливала. Он бы не смог жить без фермы. Без фермы, и коров, и поленницы. Они были его частью, а он — их. Олли это знал, как знал, что Рори уедет, что его ждет яркая и успешная карьера сначала в колледже, а потом в каком-нибудь большом далеком городе, где он ходил бы в театры, в художественные галереи и все такое. Его младшему брату хватало ума, чтобы чего-то достигнуть в большом мире. О себе Олли думал иначе: полагал, что ему хватит ума, чтобы вовремя расплачиваться с банковскими займами и не накапливать долгов на кредитной карточке, но не более того.
Он решил выйти из дома и покормить коров. Собрался задать двойную порцию кормовой смеси, если они станут есть. Возможно, одну или двух придется даже подоить. Если так, он мог попить молока прямо из вымени, как делал ребенком.
А после этого Олли собирался уйти как можно дальше по большому полю и бросать камни в Купол, пока не начали бы собираться люди, чтобы повидаться со своими родственниками. «Серьезное дело», — сказал бы его отец. Но Олли никого не хотелось видеть, за исключением разве что рядового Эймса из Южной Каролины. Он знал, что тетя Лу и дядя Скутер могут приехать — они жили в Нью-Глостере, — но что он мог им сказать, если б они приехали? «Привет дядя-тетя, все мертвы, кроме меня, спасибо, что навестили»?
Нет, как только начнут появляться люди по ту сторону Купола, он пойдет на холм, где похоронена мать, и выроет новую могилу. На это уйдет время, понадобятся силы, и, возможно, он даже сможет уснуть, когда ляжет в постель.
Кислородная маска дедушки Тома висела на крючке в ванной. Мать тщательно вымыла ее и повесила там; кто знает, для чего? И, глядя на маску, Олли наконец-то осознал случившееся. Реальность обрушилась на него, как пианино — на мраморный пол. Подросток закрыл лицо руками и завыл, сидя на крышке унитаза, раскачиваясь взад-вперед.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
