Незадолго перед зарей я разбудил Грима и Джереми, и мы тихо покинули комнату после того, как я поцарапал ногтями по дверям чулана. Задержавшись снаружи, мы услышали, что чулан украдкой отворяют изнутри. Я перехватил взгляд Грима, ожидая, что он улыбнется в ответ, но на его лице была написана такая суровая мина, какой я у него еще ни разу не видел.
— На этот раз ты промахнулся, — заметил он, когда мы спускались по лестнице. — Никогда ничего не открывай, если не рассчитываешь получить что-то в обмен. Если бы ты предоставил Юсуфу Дакмару скрести в дверь, оклемавшись, он насочинял бы небылиц для своих дружков, и им не прибавилось бы ума. Теперь они узнают, что знак подал не он. И поймут, если только не свихнулись, что кто-то подслушал их вчерашнюю беседу и знает, как подать знак. Люди в такой ситуации начинают действовать отчаянно. Они не станут тратить времени на тонкости и пустят в ход силу при первой же возможности, как только поезд покинет Хайфу.
— Рэмми похож на меня, — вставил Джереми, чтобы меня подбодрить. — Терпеть не может, когда нет публики, которая оценит его фокусы по достоинству.
— Нужно срочно затевать новую игру, вот что, — сказал Грим. — Я бы отправил под арест всю ораву, но тогда какая-нибудь шишка поважнее сообразит, что надо дать телеграмму и нанять новую шайку, которая будет ждать нас по ту сторону границы. Мы, все трое, должны зарубить себе на носу: никаких трюков для галерки! Именно этим работа тайных служб отличается от любых иных затей. Аплодисменты равносильны провалу. Чем лучше работаешь, тем меньше можешь позволить себе признать, что это сделал ты. Нельзя даже улыбнуться парню, которого ты обыграл. Половина дела состоит в том, чтобы предоставить ему гадать, кто обвел его вокруг пальца. Самое безопасное — это сделать так, чтобы твои заслуги приписали другому.
— Значит, изволь сам глотать свой дым? — заметил Джереми.
— Это тоже только полдела, — ответил Грим. — Изволь усердно трудиться, отнюдь не на благо себе, ибо в тот миг, когда работа принесет тебе признание, ты перестанешь быть полезным. Ты не можешь даже забавлять себя сам. Изволь получать удовольствие от игры как таковой. Ни одного фокуса ради того, чтобы заслужить лишнюю улыбку. И над чем смеяться тому парню — тоже решаешь не ты, а тот парень. И чем больше тот парень врет, тем меньше ты должен ему возражать, потому что если ты вздумаешь спорить, ему станет ясно, что ты его раскусил. А это равносильно утечке информации. Такой грех тебе не простится.
— Право! — вскричал Джереми. — Твое ремесло мне не подходит, Джим. Когда я показываю фокусы, мне нравится наблюдать, как народ таращится на меня. И если у меня начинает сосать под ложечкой, так это при виде их глупых рож: половина притворяется, что знает, как это делается, а другая половина счастливо лыбится. Как-то раз я показывал фокусы шотландцу, и он так рассердился, что я решил: сейчас он даст мне в морду. Он заявил, будто то, что я делаю, невозможно. Я повторил, и он опять сказал, что это невозможно. И в конце концов сообщил, что я «совсем свихнулся». Это был мой звездный час. С тех пор я никогда не поднимался на такую высоту — даже когда впервые заставил верблюда читать молитвы в Абу-Кеме, и арабы восславили меня как пророка! Хлеб хорош, но бутерброд лучше, причем маслом вверх, как положено.
— Не годится, — ответил Грим. — Если тебе кажется, что твой хлеб намазан маслом, держи ухо востро. Ради Бога, ребята: пока вы играете в моей пьесе, не работайте на публику!… А теперь закажем завтрак.
То была самая длинная лекция, какую я когда-либо слышал от Джеймса Шюлера Грима. С тех пор я много раз повторял ее мысленно и могу сказать только одно: это чрезвычайно мудро. Полагаю, в то утро Грим раскрыл нам с Джереми тайну власти.
Глава 11.
«У НИХ ВСЕ В ПОРЯДКЕ»
В то утро драки за места на дамасский поезд не было. Несколько оконных стекол оказалось разбито, всюду виднелись следы пуль и деревянные щепы — вопросы излишни. Но я улучил минуту и поболтал на платформе с британскими военными, краем глаза наблюдая, не появится ли Юсуф Дакмар со товарищи.
— Дамаск? Вам предстоит славное путешествие, если доберетесь живыми. Девять пассажиров, которые ехали оттуда, застрелены в поезде.
— Законы бессильны. Вся армия Фейсала сосредоточена для схватки с французами (удачи им — только не подумайте, что я желаю французам успеха). Бедуины остались без присмотра, вот и палят в упор по каждому проходящему поезду, просто потехи ради.
— Война может разразиться в любую минуту. Французы наверняка предпримут наступление к железной дороге. Вас с равным успехом могут повесить, забрать на службу в санитарный поезд, застрелить на всякий случай… короче, что угодно. Говорят, алжирские части все больше отбиваются от рук, им платят обесцененными франками, и им все нипочем, как бы дорого это ни обошлось. Вы здорово рискуете.
— Хотел бы я уехать. Не видел хорошей стычки с самого Зейтунского хребта… Эй, здорово! А это что такое? Какая красотка! Вот те на!
Это была Мэйбл Тикнор, а за ней следовали шестеро молодцов, которых я высматривал. Юсуф Дакмар выглядел угрюмым и подавленным и шагал в середине, точно пленник. Остальные старательно изображали святую невинность.
— Господи! — воскликнул ближайший ко мне офицер. — А у ребят-то поджилки трясутся! Гляньте, какого цвета бородки у этих петушков! Готов поспорить, взяли транзитные билеты и слушали байки всю ночь!
«Петушки» приблизились как раз в тот момент, когда второй британец высказывал свое мнение. Они не могли не услышать его слов: с таким голосом, как у господина офицера, можно беседовать в литейном цеху.
— Тут не все так просто! Ваша красавица — не сиделка, и ее друзья не похожи на миссионеров. Я слышал, как она покупала билет до Алеппо. Можете представить себе одинокую хорошенькую женщину, едущую в Алеппо этим поездом, если у нее нет пропуска от французов? Готов спорить: везет секретные сведения. Видите этих двух арабов в поезде? — он указал на Грима с Джереми, высунувшихся из окна. — Вот, они ей дали знак, чтобы села в купе перед ними. Видите? Ага, идет. Она собиралась сесть ближе к голове поезда, но они позвали ее обратно.
Почти все вагоны были пусты, не считая этого. Но то ли потому, что люди вроде овец и непроизвольно скучиваются, когда боятся, то ли потому, что так распорядилась бригада поезда, и все шесть купе среднего вагона первого класса были теперь заняты, а Мэйбл Тикнор сидела в переднем одна. Тем не менее, Юсуф Дакмар и четверо из его спутников стали забираться в заднюю дверь. Пятый задержался на некотором расстоянии от офицеров — вероятно, надеясь что-нибудь услышать.
