— О, Джимгрим!
Голос у него был высоким и звонким, точно колокол.
— Входи, Хадад, — ответил Грим, едва взглянув на него. — Чувствуй себя как дома.
Вошедший забросил чемодан в сетку, а я уступил угловое место, чтобы он мог сидеть лицом к Гриму. Он ответил на мою учтивость улыбкой, мелькнувшей, как клинок в замахе, не тратя времени на глупые протесты. Он знал, чего хотел. Знал достаточно, чтобы брать, когда предлагают. Понял меня и ожидал, что я его пойму. Потрясающий малый. Он сел, чуть подавшись вперед и не касаясь спиной подушки, а его руки с сильными пальцами неподвижно покоились на коленях. На Мэйбл Тикнор он посмотрел не то что с тревогой — скорее настороженно.
— Есть новости? — спросил Грим.
— Мир звенит от новостей, Джимгрим! — со смехом ответил он по-английски. — Кто эти люди?
— Мои друзья.
— Твои близкие друзья?
Грим кивнул.
— И дама тоже?
Грим опять кивнул.
— Эта рекомендация много стоит, Джимгрим!
Грим представил нас, назвав Джереми Джмилом Расом.
— Ха! Я слышал о тебе, — сообщил Хадад, глядя на Джереми. — Австралиец, который странствовал по всей Аравии? Думаю, я единственный араб, который знал, кто ты на самом деле. Помнишь случай в Вади Хафизе, когда местный священник выдвинул против тебя обвинение, а шейх в желтом куфийи объявил толпе, что знает, что ты пророк? Я и есть тот шейх. Мне понравилась твоя отвага. Я часто думал о том, что с тобой стало.
— Вот теперь сам видишь! — воскликнул Джереми, и они обменялись рукопожатиями.
В течение последующих двадцати минут Хадад и Джереми тараторили, обмениваясь воспоминаниями. Это походило на перестрелку двух пулеметов, и человек, который не знает Аравии, не понял бы и половины. Исключение составляет примерно один из десяти миллионов, и я к этому числу не принадлежу. Однако Грим слушал своего собеседника, как радист тиканье морзянки. Наконец Хадад прервал беседу, иначе Джереми так и болтал бы до самого Дамаска.
— Значит, стервятники слетаются, Джимгрим? Или мы потеряли надежду? Мы собираемся хоронить Фейсала или короновать его?
— Много ли тебе известно? — спросил в ответ Грим.
— Ха! Больше чем тебе, мой друг! Я только что из Европы. Лондон, Париж, Рим… Я останавливался в Дераа, чтобы послушать, как разносятся слухи и переходят через границу туда и обратно. Англичане склоняются в пользу Фейсала и помогли бы ему, если бы могли. Французы против него и предпочли бы видеть его мертвым святым, нежели живой докукой. Но вот какая сплетня встревожила меня больше всего: Фейсал якобы отправил письмо в Иерусалим, призывая мусульман восстать и перебить евреев. Это не похоже на Фейсала, но французский агент в Дераа заверил меня, что письмо попадет к нему буквально на днях.
Грим улыбнулся Мэйбл.
— Может, покажешь ему письмо? — предложил он.
Мэйбл тут же порылась в загадочных глубинах под своей английской блузой и вытащила документ, завернутый в медицинский бандаж из промасленного шелка. Хадад развернул его, внимательно прочел и вручил Гриму.
— И ты дал себя этим обмануть? — возмутился он. — Разве Фейсал так говорит или пишет? С каких пор он стал трусом и подписывается числами вместо имени?
— Что ты об этом думаешь? — спросил Грим.
— Ха! Ясно, как чернила на бумаге. Это письмо написано, чтобы использовать его против Фейсала. Во-первых, оно навлечет на него подозрения британцев. Во-вторых, у французов появится повод напасть на него. В-третьих, они смогут уличить его в измене, а за такое можно посадить его в тюрьму или казнить… правда, сначала его надо схватить. Что ты думаешь с этим делать, Джимгрим?
— Собираюсь показать его Фейсалу.
— Хорошо! Я тоже еду повидать Фейсала. Возможно, нам вдвоем удастся объяснить ему, как лучше поступить.
— Если мы сперва договоримся, — ответил Грим, сухо улыбнувшись.
— Ты согласен, что дважды два четыре? Это так просто, Джимгрим. Фейсалу не выстоять против французов. Финансисты развернули свою сеть, чтобы накрыть Сирию. У Фейсала, можно сказать, нет артиллерии. Нет газа, нет газовых масок. А у французов всего этого полно, нет только денег. Дух Сирии подорван пропагандой и коррупцией. Пусть Фейсал перебирается на британскую территорию, а оттуда в Европу, где его друзьям представится случай потрудиться для него. Британцы отдадут ему Месопотамию, и тогда нам, арабам, придет черед доказать, что мы едины. Так я думаю. Договорились?
— Если таков твой план, Хадад, я с тобой, — ответил Грим.
— Тогда я тоже с тобой. По рукам!
— Шуай, шуай (попридержи лошадей)! — проговорил Грим. — Лучше присоединяйся ко мне в Дамаске. В вагоне впереди едут шестеро, и им не терпится расправиться с нами. Они завладели письмом и считают, что оно настоящее. Но едва обман обнаружится, начнется драка.
— Я хорошо дерусь, — отозвался Хадад.
— Мой друг Нарайян Сингх впереди и наблюдает за ними, — сообщил Грим. — Скорее всего, как только правда выплывет наружу, они сделают все, чтобы всех нас арестовали на каком-нибудь полустанке. Предлагаю их опередить.
— Я хорошо опережаю! — сказал Хадад.
— Тогда не опережай меня, — рассмеялся Джереми. — Там есть парень с лицом, похожим на свиной зад, — Юсуф Дакмар. Оставь его мне.
— Я хороший мусульманин. И не стану прикасаться к свинье, — с улыбкой заявил Хадад.
Потом мы заговорили о Фейсале и Аравии.
— О, если бы с нами был Лоуренс! — взволнованно воскликнул Хадад. — Маленький, маленький человек — ростом чуть выше миссис Тикнор. Но он как Давид против Голиафа! И хотите верьте, хотите нет, ходят нелепые слухи, будто Лоуренс вернулся и скрывается в Дамаске. Французы этим не на шутку обеспокоены. Они связались по кабелю со своим Министерством иностранных дел и получили официальное опровержение. Но официальные опровержения нынче мало значат. Пятеро из десяти французов в Сирии верят, что Лоуренс присоединился к Фейсалу и если попадется, с ним быстро разделаются. Но, Джимгрим, если бы это было правдой! Уаллахи!
Грим не ответил, но я поймал его долгий взгляд, устремленный на Джереми. Затем он около тридцати секунд разглядывал Мэйбл Тикнор… После этого он довольно долго глядел в окно, и его голова не шелохнулась, даже когда верховой отряд бедуинов подлетел к поезду ярдов на пятьдесят и обстрелял нас — «просто чтобы показать удаль», как поспешил заверить нас Хадад.
К этому времени мы завершали путь по Ливанской Долине. Ковры цветов, зеленая трава, водопады, на двадцать квадратных миль — единственная хижина под тростниковой крышей, а между ней и следующей хижиной разбросаны убогие черные шатры. Все каменные здания — в руинах; козы пасутся там, где следовало бы пастись тучным коровам; относительно современная железная дорога, гудя, проходит по землям, где трудно достать жидкое топливо и смазку… Таков Ливан.
