– Что ты говоришь?! – укорила Валентина.
Можно, конечно, обидеться – неужели не совестно такую чушь нести? Но если она гордо встанет и уйдет, разве ей самой будет легче?.. А тут и Степа одумался, виновато пробормотал:
– Извини. Просто очень тяжело об этом говорить. Сам не могу поверить. До сих пор не могу...
Он стиснул голову в ладонях и глухо, пряча лицо, произнес:
– Короче, ВИЧ у Маруськи.
– ВИЧ?! – опешила Валя.
– Да, ВИЧ. СПИД. Тот самый. Неизлечимый, – жестко сказал Степан, с вызовом взглядывая на нее.
Теперь уж Валина очередь пришла потрясенно молчать. А он, наоборот, раскраснелся, разгорячился, вскрикнул, пристально глядя ей в лицо:
– И что теперь? Раз молчишь – значит, испугалась, да? Теперь шарахаться начнешь? И от нее, и от меня?
– Может быть, и начну, – не стала врать Валя. И холодно добавила: – По крайней мере, от нее.
– Зря дрейфишь. СПИД бытовым путем не передается. Разве что, – он горько усмехнулся, – если переспишь со мной. Но ты теперь сама не захочешь – я в группе риска...
– Нужно мне сто лет с тобой спать! – запальчиво выкрикнула Валя. – Что, право, за разговор, как в первом классе?.. – И тихо спросила: – Слушай, но откуда у Маруси взялся СПИД? Она ведь не?..
– Нет, – отрезал Степан. – Не наркоманка. И не проститутка. Как ты только подумать могла!
«Не удивилась бы», – мелькнуло у Вали, вот что значит ревность!
А Степа между тем продолжал:
– Это ей аппендицит так вырезали. В одном областном городке – она туда к бабушке в гости ездила. Короче, осложнение возникло, перитонит, что ли, пришлось экстренно кровь переливать – ну и перелили черт-те что. Сволочи.
– А разве кровь перед тем, как переливать, не проверяют? – прищурилась Валя.
– Должны проверять! Ясное дело – должны! – вскипел друг. – Но ведь не проверили же! Врачи свою вину, кстати, полностью признали. Суд был, Маруське даже какую-то компенсацию присудили, а ту больницу обязали ей лекарства бесплатно поставлять – только что толку? Больничка, ясное дело, на госбюджете, денег у них ни копейки, а тут один гамемун – знаешь сколько стоит?
– Что?
– Гамемун, – мрачно повторил Степан. – Лекарство такое. Дорогущее. Раз в неделю с ним капельницы ставить надо. Чтобы хоть как-то иммунитет ей поддерживать.
«Бедный Степан», – мелькнуло у Вали.
Марусю, что уж душой кривить, ей жаль не было, может, только чуть-чуть – а Степке-то за что такое наказание?!
– Пятьдесят тысяч долларов... тебе нужны для нее? На лечение? – спокойно поинтересовалась Валя.
О том, что СПИД вроде бы неизлечим, она решила тактично умолчать.
– Да, для нее, – кивнул Степан. – Шансов, конечно, немного, СПИД исцелять пока не научились, но все-таки есть маза. В Цюрих поехать, в одну крутую клинику. Они там берутся лет как минимум пять Маруське подарить. – И тут же поправился: – То есть не одной Маруське, а НАМ. Нам с ней обоим.
Валя не выдержала – отвернулась. А Степан жалобно взглянул на подругу и закончил:
– Я понимаю, Валюшка, тебе, наверно, неприятно об этом слышать... Но только, если Маруся умрет, я... я тоже... за нею, следом... того... Не смогу я без нее, понимаешь?!
* * *
Несколько часов спустя, тем же вечером, Валя пыталась проанализировать: какие чувства у нее вызвал рассказ Степана? Обиду? Жалость? Возмущение? Ведь все-таки она его любила. Преданно. Терпеливо. И Степан, конечно, об этом догадывался. Однако не постеснялся – вывалить перед ней кучу своих проблем с другой. С какой-то Маруськой. И при этом, кажется, ждал сочувствия. Ждал, когда она, Валя, хотя бы скажет, что ей очень жаль, что разлучница и Степа вряд ли смогут жить долго и счастливо и умереть, причем от старости, в один день... Однако ей самой ужасно хотелось выкрикнуть, особенно в первый момент:
– Да плевать мне на твою Маруську вместе со всеми ее болячками! Пусть хоть заживо сгниет – мне-то что?! Я к тебе зачем пришла? Чтобы ты мне помог. Не так ведь часто о чем-то прошу – да вообще никогда не просила!
Но вместо помощи – или хотя бы сочувственных слов – Степан загрузил ее собственными проблемами.
«Любая бы нормальная девчонка – у кого хоть капля гордости есть! – все бы высказала Степану, – точила себя Валентина. – И была бы на сто, нет, двести, триста процентов права!»
Но она сама, увы, «нормальной» не являлась.
Валя уже лет десять носила гордое звание «своего парня», и вести себя ей пришлось соответственно этому почетному статусу. Нет, утешать страдающего Степана она, конечно, не стала. Но и уйти, устраниться, забыть было нельзя. Слишком давно они, все трое, если уж и Петьку вспоминать, были в одной связке. Слишком привыкли разруливать все проблемы вместе. Иное дело, конечно, что сейчас не та фигня, когда нужно всего лишь Валину тетрадь у математички выкрасть, чтобы она неправильно решенную задачку переписала. Подобные эскапады у них когда-то выходили лихо. Но получится ли прорваться сегодня, в куда более сложной ситуации?
И Валя, избегая встречаться взглядом со страдающими глазами Степана, предложила:
– Слушай, а поехали к нам на сервис? Там сейчас Петька один кукует. Повидаемся. Если машины на ремонт есть – вместе навалимся. Пропаганда гласит, что от работы должно полегчать. А нет работы – пивка тяпнем. И обсудим, что дальше делать. Нам всем. Троим.
Степан взглянул в ее расстроенное лицо. Дружески потрепал за плечо. И благодарно сказал:
– Спасибо тебе, Валька!
– За что? – печально улыбнулась она.
– За все. – Он усмехнулся и признал: – Я бы на твоем месте просто послал...
«Я тоже хотела тебя послать », – подумала Валя. – Только, увы, не смогла...»
* * *
До сервиса доехали на Валиной машине – все равно под окном стоит. По пути тормознули у «лояльного» ларька (его так Валя окрестила – потому что из всех окрестных торговых точек самый душевный. И цены особо не дерут, и в плане выбора под супермаркет «косят». По крайней мере, любимый ликер «Грейпфрут-лимон» тут всегда имелся).
Но сегодня ничего крепкого покупать не стали – давно подмечено, что пить лучше «на веселье». А если настроение гадкое, от водки или коньяка только хуже станет. Да и ликеры не пойдут. Так что они со Степаном ограничились пивом, а по пути в гаражи приобрели у деловитых бабуль на уличном рынке пяток вызывающе ржавых вобл.
– Ну, кажется, вечер обещает нам много утех, – тут же повеселел Степан, с любовью оглаживая пивные бутылки.
А Валя с привычной снисходительностью подумала: «Вот, блин, мужики! До чего ж примитивные существа!.. Глаза пивом залить – и все проблемы побоку...»
У их гаражей ни единой машины припарковано не было – лома клиентов, похоже, не наблюдается. Валя со Степаном без стука (а что к себе-то стучаться?) зашли внутрь. На подъемнике скучал оранжевый «Запорожец» – так называемая «благотворительная» машина. Им ее общий сосед, ветеран дядя Миша, навязал. Умолил двигатель перебрать – за две свои пенсионерские копейки. Заказ, конечно, крайне невыгодный, то есть просто один сплошной убыток, но ведь дядя Миша давным-давно, когда они совсем мелкие были, всегда на мороженое им подкидывал. По собственной инициативе. А позже никогда не закладывал родакам, что они под его окнами курили...
– Ну, если в работе только «запор», – тогда точно бухаем! – окончательно развеселился Степан. И заорал: – Петька! Петр! Где ты прячешься? А ну вылазь! К тебе пиво приехало!
– И вобла! – заражаясь бесшабашным Степановым настроением, подхватила Валя.
– ...бла-бла-бла!.. – откликнулось гулкое гаражное эхо.
А Петр – молчал.
– В кабинете, что ли, засел? Не слышит? – предположил Степан. – Чай пьет?
«Кабинетом» они звали крошечную, два на два, выгородку на задах гаража, куда с огромным трудом втиснулись стол, два продавленных стула да кресло. Плюс предмет роскоши – недавно купленный в складчину белоснежный электрический чайник «Тефаль».
– Эй, Петька! На фиг твой чай! Пиво! Пи-во! Мы пиво привезли! – выкрикнула Валентина.
Но дверь в кабинет-выгородку по-прежнему не открывалась.
– Дрыхнет, – констатировал Степан. И предложил: – Пойдем, Валька, в «гробик» с ним сыграем.
Валя поморщилась. «Гробик», примитивное развлечение, когда над спящим доску держат, чтоб он спросонья подумал, будто его в деревянный ящик заложили, она еще со школы не жаловала. А уж сейчас тем более не смешно... Поэтому она просто широко распахнула дверь в кабинет, позвала: «Петька!»... И в ужасе застыла на пороге.
Петя не спал – хотя и сидел в кресле, голова на столе, руки расслабленно болтаются на подлокотниках. Но только на лице застыло не умиротворенное, сонное выражение, а страдание. Губы разбиты, глаза заплыли, под носом запеклась кровь...
