– Скот, – отрезала она, не оборачиваясь, неотрывно глядя на Мазура со столь собачьей преданностью, что ему стало неловко. – Вы ведь с м о ж е т е, а?
– Да попытаюсь, – пожал он плечами. – Если только нас и в самом деле будут отпускать всей кучей...
– Кучей, похоже, – кивнула Виктория. – Этот подонок, которого свои потом разжаловали, определенно намекал...
А что, это похоже на здешнюю методику, подумал Мазур. На здешний черный юмор. Табунок столь разных людей, выброшенный в дикую тайгу, практически с первого же момента взорвется противоречиями и конфликтами – и, вполне возможно, начнет катастрофически терять темп. Мазур слишком долго командовал людьми, чтобы этого не понимать. Значит, с первых же минут нужно внести определенность, либо бросить их всех к такой-то матери, либо ударными темпами навести орднунг – без капли демократии и плюрализма. Не нравится, пусть катятся по любым азимутам, благо азимутов немеряно...
Окошечко распахнулось, оттуда жизнерадостно возвестили:
– С добрым утром, гости дорогие!
Мазур спрыгнул с нар, лениво направился к двери. Рожа сразу же отпрянула от окошечка.
– Жратва-то будет? – спросил Мазур, остановившись.
– Перебьетесь, – хихикнули в коридоре. – Вам же лучше – на полный желудок не разбежишься... Ну что, идти к управителю, докладывать – мол, готовы к трудовым свершениям?
– А валяй, – сказал Мазур.
Вскоре в коридоре затопотали шаги. Окошечко вновь открыли, позвали:
– Господин Минаев с супружницей, на склад пожалуйте!
Мазур подхватил бутылку, сунул в карман сигареты – а больше багажа и не было. Смешно сказать, но из тюрьмы он выходил р а д о с т н о – и видел по лицу Ольги, что она тоже охвачена чем-то вроде энтузиазма.
Склад, оказалось, размещался рядышком, в соседнем здании, лабазе с резьбой по коньку крыши, протянувшемся параллельно ограде метров на полсотни. По обе стороны широкого коридора – солидные двери с висячими замками, пахнет причудливой смесью съедобного и несъедобного: новыми, ненадеванными кожаными сапогами, сухофруктами, копченым мясом, какой-то химией – стиральным порошком, что ли – ружейной смазкой, шоколадными конфетами...
– Вон туда шагайте, – распорядился охранник. – В конец, где дверь распахнута...
Дверь-то была распахнута – но в двух шагах от порога во всю ширину и высоту немаленькой комнаты красовалась железная решетка, тщательно заделанная в стены, пол и потолок. Имевшаяся в ней дверца была снабжена замком, окошечко с полукруглым верхом небольшое, едва просунуть голову – а за решеткой громоздились штабелями картонные, деревянные ящики, бочонки, шкафы. И восседал за черной конторкой Ермолай свет Кузьмич – в очках с тонкой позолоченной оправой, и впрямь как две капли воды похожий сейчас на купеческого приказчика, приготовившегося менять у тунгусишек соболей на водку.
– Здравствуй, старче божий, – сказал Мазур. – Что это ты от меня, вовсе даже безобидного, за решетку спрятался? А приятно тебя за решеткой-то видеть, честно говорю...
– Так это с какой стороны посмотреть... – проворчал Кузьмич. – Ты гордыней не надувайся, сокол, не стали бы ради тебя одного решетку воздвигать. У нас тут раньше была холодная, где куковал нерадивый народишко – ну, а потом настоящую тюрьму построили, надобность отпала, только решетку убирать не стали, чего зря возиться? И ведь пригодилось. Не будь тут решеточки, ты бы меня, слабого, и пришибить мог...
– Мог бы, каюсь, – сказал Мазур. – У меня к тебе нездоровая тяга какая-то, так и тянет обнять тебя за шейку нежно и держать, пока ножками сучить не перестанешь...
– Вот я и говорю, – стараясь хранить полнейшую невозмутимость, кивнул Кузьмич. – Хорошая вещь – решеточка... Ну, раздевайтесь, други. Новомодные придумки по имени «трусы» можете оставить, а все верхнее кидайте сюда мне, новую одежду получите, красивую, вовсе даже ненадеванную... Эй, а водочку ты что, с собой взять навострился?
– А что, нельзя? – спросил настороженно Мазур, стягивая тельняшку. – Или у вас, как в старые времена, на работе положено соблюдать полную трезвость?
– Да вроде не было такого запрета, – подумав, заключил Кузьмич. – Так что прихватывай. Оно, в принципе, все равно – за пьяным зайцем гоняться, или за трезвым...
– Сигареты тоже оставлю? С зажигалкой?
– Оставляй, я сегодня добрый. От прекрасной погоды, должно быть. Это какой же у тебя размерчик, дай прикину...
– Пятидесятый.
– Ну, такой точности я тебе не обещаю – не магазин модного платья, как-никак. Подберу, что ближе всего... Держи.
Он вытолкнул в окошечко ярко-красный рулон, за ним – ярко-желтый. Мазур встряхнул обнову, разворачивая. Желтый спортивный костюм и синтетическая куртка с капюшоном – столь пронзительных, химических колеров, что резало глаза. Человек в такой одежде среди тайги виден за километр – вот они что придумали, охотнички бравые...
Следом вылетела одежда для Ольги – тех же попугайских расцветок.
– Ну, удружил я вам? – спросил Кузьмич заботливо. – Одежда первый сорт. Ты посмотри, как твоей женушке апельсиновый цвет к лицу, а уж коса-то на алом так золотом и отливает...
– Дизайнер ты у нас, дед, – хмыкнул Мазур.
– Стараемся, как можем, – скромно ответил Кузьмич. – Меряйте обувку, хорошие мои, по ноге подбирайте, тут вам никаких препонов никто чинить не собирается...
И принялся выкидывать в окошечко кучу разноцветных кроссовок. Сволочной старикан угодил в точку – Ольге этот костюм и в самом деле был к лицу, смотрелась сущей красавицей, но сейчас Мазур предпочел бы для нее что-нибудь предельно маскировочное... Да и для себя тоже. Он придирчиво проследил, чтобы Ольга выбрала себе обувь впору. В тайге главное – ноги. Натянул носки – хоть они-то, слава богу, темно-синие – обулся, заставил Ольгу зашнуровать кроссовки, пошагать и попрыгать. Убедившись, что все в порядке, кивнул Кузьмичу:
– Мерси за одежку. На чаек, извини, дать не могу, в кармане ни полушки...
– Благодарствуем, не за деньги стараемся, – медовым голоском ответил чертов старик. – Ты обувь-то ненужную собери и назад мне покидай, чтоб беспорядка не разводить... Да на пол кидай, а не в меня, с тебя станется...
– Держи, – сказал Мазур, сваливая все назад. И усмотрел за приоткрытой дверцей фанерного шкафа груду длинных пакетиков в ярких упаковках. – Кузьмич, это что у тебя там?
– Богомерзкое изобретение, – бросил Кузьмич, брезгливо оглянувшись на полку с презервативами.
– А нельзя ли упаковочку этого самого богомерзкого? А лучше две.
– Сокол, да ты, никак, на приятное времяпровождение настроился? Ты у нас, говоря книжным языком, оптимист...
– Жалко тебе, что ли? Для хорошего-то человека?
Кузьмич подумал, недоверчиво, подозрительно косясь на Мазура, явно гадая, нет ли тут подвоха или очередной военной хитрости. Мазур смотрел на него честным, открытым взором и легкомысленно ухмылялся.
– Да ладно тебе, старый хрен, – сказал он дружелюбно. – Не для блуда прошу, для законной жены...
– Законная – это венчаная, – огрызнулся Кузьмич, подумал еще и двумя пальцами, словно дохлого мыша, достал с полки упаковку. – Хватит тебе десятка за глаза.
Мазур не клянчил далее – спасибо и на том... Упрятал в карманы бутылку, упаковку, спросил:
– Компаса мне не полагается?
Кузьмич расплылся в улыбке:
– Уж компаса, извиняй великодушно, не положено... Ты где видел оленя с компасом?
– А все остальное? Мне твой барин обещал всякую полезную экипировку, вплоть до нагана...
– В вертолете получишь рюкзачок. Отнесут твой багаж в железну птицу, как за барином, когда прилетите, получишь. Я ж себе не враг – наган тебе в руки прямо здесь давать...
– Да ты и не давай, – сказал Мазур. – Ты к решеточке поближе подойди на секунду... Мне и того хватит.
– Пошути, пошути напоследок, – философски сказал Кузьмич. – Оно и пользительно... Потом шутить-то времени не будет, на бегу разве что будешь с белками перешучиваться.
– Слушай, Кузьмич, – сказал Мазур серьезно. – Вот скажи ты мне напоследок – какой во всем этом лично твой интерес? Как ни гадаю, понять не могу...
– Жизнь – и есть жизнь, – отрезал Кузьмич. – И не бывает в ней особого интереса. В том смысле, какой ты подразумеваешь. Все живут как умеют. Такая философия... Ладно, поговорили. Ты повернись-ка спиной, руки сложи и в окошко просунь, я тебе, уж прости, браслетки защелкну. На всякий случай. Вдруг ты за вертолетные рычаги умеешь дергать не хуже наших мальчиков. Про вас, десантничков, каких только страстей ни рассказывают... Давай руки.
Мазур повернулся спиной, просунул руки в окошечко. Звонко лязгнула сталь.
– Там к ним на бечевочке ключик подвешен, – сказал Кузьмич. – Сами уж будете друг друга распечатывать, как окажетесь на месте. Давай и ты руки, голубушка. Нет, точно так же – за спиной сложи...
– Она ж вертолета водить не умеет, – сказал Мазур.
