Только что упомянутая телеграмма не по содержанию, — ибо здесь генерал Корнилов шел с некоторым опозданием навстречу моим как военного министра требованиям, — а по форме носила явно угрожающий, требовательный, ультимативный характер. Дав чрезвычайно резкое описание положения на фронте, генерал Корнилов продолжал: «Я, генерал Корнилов, вся жизнь которого от первого дня сознательного существования до ныне проходит в беззаветном служении родине, заявляю, что отечество гибнет, и потому, хотя и не спрошенный, требую немедленного прекращения наступления на всех фронтах. Необходимо немедленно, в качестве меры временной и исключительной, введение смертной казни и учреждение полевых судов на театре военных действий… Я заявляю, что если правительство не утвердит предлагаемых мною мер и тем лишит меня единственного средства спасти армию и использовать ее по действительному назначению — защиты родины и свободы, — то я, генерал Корнилов, самовольно снимаю с себя полномочия главнокомандующего». Этот изумительный документ, как оказалось потом, был написан не кем иным, как г. Завойко.
О приостановке наступления я уже сделал соответствующее предложение генералу Брусилову; применять вооруженную силу в борьбе с дезертирами, грабителями и прочими предателями обязаны были все военачальники неоднократными моими приказами. Восстановления смертной казни на фронте уже до генерала Корнилова требовали армейские комитеты.
Таким образом, суть выступления Корнилова была не в содержании, а в жесте «сильного человека». Этот жест сейчас же в Ставке, в Могилеве, повторил Центральный комитет Союза офицеров. Временное правительство получило за подписью полковника (к. — д.) Новосильцева телеграмму, в которой уже без всяких обиняков говорилось, что за неутверждение мер, предлагаемых генералом Корниловым, все члены Временного правительства… «отвечают головой».
Беспристрастный историк впоследствии признает: несмотря на все недопустимые, возмутительные словесные грубости, никогда никто из советских делегатов в первые недели падения монархии ничего подобного по отношению к правительству себе не позволял. Генералу Корнилову и полковнику Новосильцеву их дерзость прошла безнаказанно. Почему? Да просто потому, что Временное правительство почитало извинительным и даже, пожалуй, естественным чрезмерное возбуждение военных людей, непосредственно и особенно больно переживавших новые удары на фронте; естественным особенно в минуты, когда все даже в тылу потеряли немного душевное равновесие.
Запальчивость и наскок генерала Корнилова мне лично тогда даже нравились. Резкостью выражений нас — людей из Временного правительства — удивить на четвертом месяце революции было невозможно; вывести из себя — тем более. Ведь и слева горячие революционные скакуны сильно брыкались, пока сами не вошли в оглобли власти. Мне думалось: сознание государственной ответственности выровняет, вымуштрует политически и генерала Корнилова с его ближайшими военными друзьями.
16 июля на чрезвычайном военном совете, созванном мною в могилевской Ставке, генерал Деникин, командовавший тогда Западным фронтом, в присутствии генералов Алексеева, Брусилова, Клембовского[72], Рузского[73], выступил, выражая и их и свое мнение, с настоящим обвинительным актом против Временного правительства. Он был гораздо резче генерала Корнилова (Завойко). Он прямо обвинял верховную власть страны в том, что она «втоптала наши знамена в грязь». Он требовал от Временного правительства — «сознания его ошибки и вины перед офицерством», он даже выражал сомнение, «есть ли у нас — у членов Временного правительства — совесть»?!
М. И. Терещенко, министр иностранных дел, и я, министр- председатель, военный и морской министр, совершенно спокойно выслушали этот крик наболевшей души офицера. А по окончании этой грозной филиппики, когда все присутствующие затихли в смущенном и тревожном молчании, я встал, пожал руку генералу Деникину и сказал: «Благодарю вас, генерал, за ваше смелое и искреннее слово».
Генерал Деникин впервые тогда громко проговорил те пункты военной программы, которые были положены в основу пропаганды и агитации сторонников военного переворота и которые тогда же я назвал «музыкой будущей военной реакции». Эта программа еще в более острой форме была повторена атаманом Донского казачьего войска генералом Калединым[74] на Московском государственном совещании. Суть ее была более чем справедлива. Она сводилась к требованию восстановить нормальную воинскую дисциплину и единоначалие в армии и упразднить комиссаров и комитеты.
К этой цели все тогда стремились, и в особенности, конечно, Временное правительство. Спор был не о том, что нужно армии, а как этого можно вернее достигнуть. Восстановить обычную воинскую дисциплину в армии немедленно было невозможно. Поэтому и сам генерал Корнилов, выступая как Верховный главнокомандующий, не только ни разу не требовал отмены института комиссаров и комитетов, а наоборот: он до самого последнего дня переворота всюду в своих публичных выступлениях и представляемых в правительство законопроектах усиленно подчеркивал положительную роль комитетов и комиссаров в армии; подчеркивал необходимость их сохранения. Генерал Корнилов хотел только ввести в определенные рамки их деятельность, чего опять‑таки неуклонно добивалось само Военное министерство.
Не присутствуя на военном совете в Ставке 16 июля (в это время на его фронте шли бои), генерал Корнилов телеграфно прислал свои требования. Они, в значительной мере совпадая с заявлениями Деникина, подчеркивали, однако, необходимость расширить деятельность комиссаров в армии и произвести новую чистку командного состава. Несколько позже, уже будучи Верховным главнокомандующим, генерал Корнилов особенно настаивал перед правительством на изменении закона о применении смертной казни на фронте. По его мнению, конфирмация смертных приговоров должна была обязательно иметь две подписи: командующего генерала и состоящего при нем комиссара военного министра.
После военного совета в Ставке я, вернувшись в Петербург, предложил Временному правительству вместо Брусилова назначить Верховным главнокомандующим генерала Корнилова. А состоявшего при нем комиссаром Юго — Западного фронта социалиста — революционера, бывшего крупного террориста Савинкова[75] — управляющим Военным министерством, т. е. моим ближайшим помощником по управлению этим ведомством.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
