Это какое ж раздолье кругом! И какое счастье идти в тихом одиночестве по этому раздолью, слушать скрип снега, цвиканье синиц, стук дятла да мирные, тихие удары топора в соседнем лесу. Поселиться бы здесь после войны, перевезти тетку и барахло, какое осталось у ней после голодных военных зим, построить дом — вон сколько строевого лесу! — и зажить припеваючи с какой-нибудь крутогрудой молодкой в собственном доме где-нибудь возле реки, но так, чтобы и большак этот был под боком — любил Сашка и раньше время от времени прошвырнуться в большой город — Ленинград или Москву, — купить там модную кепку с красивой наклейкой, бутсы или майку с надписью «Динамо», или футбольный мяч, по которому потом три года сохнет вся голь с Володарского… Жаль, что прежде Сашка не был рыбаком. В Данилове одна крохотная речка Пеленда с пескарями величиной с мизинец, и больше ни одной реки до самой Соти. Как плавать выучился — неизвестно, в бочагах воробью по колено; запруду сделали только перед самой войной, да и то неудачно: не успела вода отстояться и берега окрепнуть — прорвало весной глиняный вал, унесло и бревна, и мостик, который народ делал сообща, и мытилку вместе с оказавшимися на ней бабами. Баб, конечно, под общий хохот выловили, а белье утонуло. Да, невеликая речка Пеленда, а и с ней шутки плохи…
Тянется по ровлянской земле старый большак, петляет между древними сосновыми борами, режет по прямой луговины, взбирается на пологие холмы, ныряет в овраги, в широкие заливные луга с метровым слоем снега; идет по большаку высокий парень в немецкой шинели со знаками СС в петлицах и с немецким же автоматом на шее, но с русским курносым и востроглазым лицом, руками пахаря, душой озорного подростка и опытом старого солдата. Болит его незажившая рана в плече, скулит и стонет от голода желудок, заплетаются от усталости ноги, а сердце прыгает в груди от счастья, от удивительного и непонятного солдатского счастья, что идет он не на запад, к немцам, а на восток, к своим, что увидит скоро не осточертевшие мундиры и рогатые каски, а прожженные у костров телогрейки, не вражеские траншеи с колючкой, а теплые, по-своему уютные блиндажи с короткой жестяной трубой наверху и раскаленной докрасна бочкой внутри; что будет жевать не безвкусные галеты и гороховый концентрат, а густые — ложка стоит! — щи из кислой капусты и настоящую гречневую горячую кашу на свином сале! Потом он будет спать — долго и беспробудно — под охраной часового, по личному приказу командира полка на общих нарах в своем любимом углу, на любимом соломенном тюфяке, под родной и единственной шинелью, и старшина Батюк будет выпроваживать из землянки слишком любопытных первогодков и заботливо собирать в особый котелок Сашкины ежедневные невыпитые «наркомовские» сто граммов…
И опять, как прежде, старшина Очкас оказался прав. Размечтавшийся не ко времени разведчик услышал гул моторов и едва не поплатился жизнью: из-за поворота на большой скорости выскочили один из другим три мотоцикла с колясками и, обдав сержанта снежными вихрями, скрылись за бугром. Сашка перевел дух, с запоздалой осторожностью оглянулся. Видать, и на старуху бывает проруха! Спасли его сейчас, как видно, три обстоятельства: то, что немцы слишком торопились, эсэсовская шинель и то, что шел он не таясь, не оглядываясь, и даже не свернул в сторону, пропуская мотоциклы, стало быть, вел себя нагло, как и полагается эсэсовцу…
Так, досадуя на себя и недоумевая по поводу невиданной до сих пор беспечности немецких патрулей, Стрекалов — теперь уже с осторожностью — поднялся на холм, за которым скрылись мотоциклы. У самого подножия его, немного в стороне от большака, раскинулся одинокий хутор — при дневном свете Сашка его не сразу узнал. От него к дороге вела узкая тропочка. Разведчик вспомнил, как вел по ней полицая. Теперь по этой тропке от остановившихся на обочине мотоциклов шли семеро. По тому, как они шли — друг за другом, ступая на носки и легонько раскачиваясь, — Стрекалов понял, что те, кого он принял за патрулей, на самом деле разведчики. Именно так, неслышно, след в след, немного согнувшись вперед, чтобы в любую секунду быть готовым прыгнуть, уклониться от пули или упасть, учат ходить разведчиков, учили ходить и Сашку.
Два солдата, отдыхая, сидели в седлах, курили. Моторы они не глушили, из чего Сашка заключил, что ожидание будет недолгим. В самом деле, минут через пятнадцать семеро снова показались на тропинке. Впереди, как и раньше, шел высокий штурмфюрер СС в фуражке с высокой тульей, несмотря на мороз, и отложенными, как на параде, отворотами шинели.
Штурмфюрер первым сел в коляску, водитель проворно закрыл его ноги меховой полостью, вскочил в седло. Но до того как мотоцикл тронулся, штурмфюрер повернул голову и окликнул кого-то. Сашка увидел знакомое лобастое лицо, прямой крупный нос, маленький круглый подбородок и коричневую крупную, величиной с изюмину, родинку на щеке возле уха… Судьба столкнула их вторично! Саша поднял автомат. С каким наслаждением он сейчас изрешетил бы этого верзилу! Да пусть пока живет… Ему, Стрекалову, надо живым до рации добраться…
Проклиная свое невезение, Сашка уже совсем было направился дальше, но бросил взгляд в сторону хутора, и обида его удвоилась.
«Фрицев привечаешь? „Левшу“ хлебом кормишь? Ну, теперь держись!»
Забыв об усталости, он побежал по тропке к дому и с остервенением пнул ногой дверь. Незапертая, она распахнулась с громким стуком. В два прыжка сержант миновал крыльцо и вскочил в сени. И увидел хозяина дома. Полицейский лежал у самого порога передней избы, голова его была откинута далеко назад, из разрубленной шеи слабыми толчками еще пульсировала кровь; ладонь со скрюченными пальцами была тоже разрезана, как будто правой рукой полицейский неосторожно схватился за лезвие ножа…
Стараясь не поскользнуться в остро пахнущей, липкой луже, сержант шагнул в отворенную дверь комнаты. Здесь тоже все было залито кровью — похоже, хозяин был убит именно здесь, — на кровати среди разбросанных подушек лежала маленькая женщина. Лица ее не было видно, из-под кучи тряпья свешивались вниз длинные растрепанные волосы, одна рука была засунута далеко за спину, другая, сломанная, неестественно торчала в сторону.
Сержант нерешительно потянул за край одеяла. С кровати на него смотрели глаза с застывшим навсегда выражением ужаса и боли.
«Деток пощади!» — вспомнил Сашка. Он торопливо закрыл убитую одеялом, приподнял и уложил прямо свесившуюся с кровати голую ногу.
— Прости, бедолага, это все, что я могу сделать.
Выходя, он, чтобы не упасть, оперся о косяк и ощутил тот же запах — кровь была здесь повсюду.
На крыльце — впервые в жизни — его стошнило. Стрекалов присел на ступеньки, закрыл глаза. За что убили полицейского и его жену? За то, что их пощадил русский? Тогда выходит, что в их гибели косвенно виноват он, сержант Стрекалов. А если не за это? Если они снова искали и не нашли того, кого ищут? Но кого же именно? И вдруг понял: ищут его, сержанта Стрекалова с группой. Ищут не только за неожиданный уход от Алексичей и даже не за «фольксваген», ищут потому, что признали в нем разведчика. Возможно, подозревают о его намерении проникнуть к рубежу накопления… Пока ясно одно: «левша» ищет группу, не зная, что имеет дело с одним. Отсюда такая большая группа — девять человек, мотоциклы. Одного ловили бы иначе, для одного могли просто оставить засаду на хуторе. Одиночка непременно заглянет на огонек…
Сашка с трудом разлепил веки, шатаясь, пошел к выходу. Пора было исчезать.
Опасаясь засады напротив хутора, в лесу, сержант некоторое время шел целиной, утопая по колено в снегу, и только в километре от хутора вышел на большак. Засады можно было не опасаться — в стороне от Пухоти и в такой дали от объекта русским разведчикам делать нечего. Но могут наскочить патрули, едущие из Алексичей в Переходы. Стрекалов перезарядил автомат и зашагал на восток.
РАДИОГРАММА
«Командиру 412-го отдельного батальона СС штурмбаннфюреру СС Крафту
11 декабря 1943 г.
Как стало совершенно очевидно, переброска советских подразделений с рубежей обороны на берегу Пухоти в Ямск была предпринята с провокационной целью. Более того, нашими наблюдателями замечено скрытное передвижение подразделений этого полка в обратном направлении, то есть к берегу Пухоти на исходные позиции. В таком случае остается в силе наш первоначальный вариант. Разъясните солдатам, что это их последний шанс вырваться из русского мешка и что только от их стойкости зависит успех наступления.
Помните, что вы должны, несмотря ни на что, удерживать русских возле Алексичей, иначе нам Переходы не взять.
Шлауберг».
Проводив сержанта, Глеб и Сергей нехотя вернулись в землянку. Пока что на их долю выпало обеспечивать тыл командира.
