Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Какой красивый халат, мне сразу стало тепло в нем. Это ручная работа?
— Да, его вышивали мои дочери.
Рахмон еще раз посоветовал Люсе съесть кусочек курдючного жареного жира, добавив, что это очень согревает. Люся взяла кусочек, подержала во рту, проглотила и сказала:
— Боже, как вкусно, никогда не думала, что жир может быть таким вкусным. Она потянулась за еще одним кусочком жира.
Рахмон, заглядывая ей в глаза, тихо сказал:
— Люся-ханум, осторожнее, не закапайте халат жиром.
— Не волнуйтесь, Рахмон, ваш халат я не запачкаю.
— Это ваш халат, Люся-ханум, я его вам дарю от всего сердца, — cказал Рахмон, наклонив голову и прижимая руку к груди. — Я очень рад, что вам понравился наш таджикский женский наряд.
— Рахмон, спасибо, я мечтала о таком подарке, вы просто прочитали мои мысли, — она встала на суфе, надела халатик и сделал шаг влево и вправо, изображая манекенщицу, насколько позволяло пространство топчана.
Все зааплодировали. Чекулаев сказал:
— Люсь, тебе на подиум, на Кузнецкий мост, в центральный дом моделей, будешь иметь большой успех у мужиков.
Люся подняла бокал за прекрасного хозяина дома, его семью. Все присоединились к ее словам. Юра Чекулаев был в ударе, он сыпал анекдотами и киношными байками. Было весело, шумно. Возвращались в гостиницу под утро. Мы ехали в одной машине, Чекулаев сидел рядом с водителем, а сзади я с Люсей. Тахир Мухтарович и Виктор поехали другой машиной, которую хозяин загрузил большими картонными коробками с вином и фруктами, жареным мясом, в багажник положил арбузы и дыни. В дороге, крепко выпивший Чекулаев, обиженный тем, что ему тоже не подарили халат, сетовал на это, укоряя Люсю, что она не намекнула хозяину, что бы и ему подарили халат, на что Люся, смеясь, сказала:
— Это же женский халат.
Я добавил:
— Еще не родился таджик с такими габаритами, как у тебя.
— Да не для себя я, для жены.
И обращаясь к Люсе, добавил:
— Могла бы за меня замолвить словечку Рахмону, что я женат, а женщины ужасно любят подарки.
Люся махнула рукой:
— В следующий раз обязательно замолвлю, я тебе обещаю.
Всю дорогу Чекулаев продолжал ворчать. Когда на следующее утро я ему рассказал про его пьяные разговоры, он удивился:
— Не помню, пережрал малость, придется у Люси просить прощения.
Готовились к съемкам последнего эпизода фильма. Широкая панорама высокогорного кишлака, который должен быть по сценарию снесен бульдозерами, в связи с переселением жителей в долины, согласно постановлению правительства республики, где они должны осваивать целинные земли под посев хлопчатника. Декорация кишлака была построена, бульдозеры вышли на исходную позицию, массовка с домашним скарбом, мелким рогатым скотом была уже выстроена по кадру. Режиссер предупредил всех быть предельно внимательными, потому что этот эпизод можно снять только одним дублем: бульдозеры снесут кишлак и второго дубля уже быть не может. Готовились к съемкам, устанавливали камеру на генеральную точку. Для съемок с рук «конвасом», по моей рекомендации, пригласили оператора Заура Дахте, моего хорошего товарища, с которым я работал на картине «Дороги бывают разные». В его обязанности входило выхватывать крупные и средние планы, что в дальнейшем необходимо для монтажа картины, когда снимается только один дубль. В тот момент, когда мы обговаривали с Мирзояном генеральную точку, откуда наиболее выразительно должна была смотреться декорация кишлака, меня окрикнул режиссер, стоящий с группой актеров. Я подошел к нему и спросил, нарочито подражая его интонации:
— В чем дело, стариканка?
Люся засмеялась, Тахир же не оценил моих актерских способностей.
— Стариканка, — обратился он ко мне. — Работу на картине ты закончил, поезжай в Душанбе, отдохни, впереди майские праздники, привет передай Эдику, — так он называл Эрнста Рахимова, — ты свое дело завершил, спасибо тебе, прости, если что не так. После монтажа и озвучки в Москве обмоем сдачу фильма в ресторане «Русская кухня». И Люсе будет веселей в дороге.
— Это уж точно, с Володей не соскучишься, — ответила, улыбаясь, Люся.
Оператор поддержал режиссера:
— Конечно, Володя, поезжай, снимать будем двумя камерами, все по раскадровкам, одним единственным дублем.
Тахир Мухтарович обратился к Хитяевой:
— Люсенька, с вами съемки закончены, спасибо вам за хорошую работу, — он поцеловал ей руку — я отправляю машину в Душанбе, садитесь и поезжайте, директор фильма отправит вас Москву первым же самолетом, ведь у вашего сына, насколько я знаю, 1 мая, послезавтра, день рождения?
— Спасибо, Тахир Мухтарович, вы очень любезны. Где бы я ни снималась, в каких бы экспедициях я не была, но в день рождения сына я всегда дома, в Москве.
Когда мы сели в машину, режиссер подошел к водителю и, стараясь быть незаметным, сунул конверт со словами:
— Передашь лично в руки заместителю директора студии Хабуру. — И еще что-то добавил по-таджикски, чего понять я не мог, он прищелкнул языком, и они ударили друг друга по рукам.
Мы двинулись по извилистому ущелью вдоль бурной реки в сторону Душанбе. Хорошо изучив характер и повадки Тахира Мухтарыча, я подумал, что письмо это — очередной пасквиль на одного из членов съемочной группы. Вскоре убедился, что был прав. После майских праздников меня по селектору пригласил заместитель директора киностудии по производству Владимир Павлович Хабур. Человек он был интеллигентный, говорил тихо, не повышая голоса, досконально знал кинопроизводство, со мной всегда был приветлив и доброжелателен. Я вошел в кабинет, он встал, пожал мне руку и пригласил присесть. Зная, что я работаю по приглашению, шутя, называл меня «политическим эмигрантом». Поинтересовался съемками, отношениями с Тахиром Мухтаровичем. Я ответил, что картину я отработал и отпущен на вольные хлеба. Хабур выслушал меня и сказал:
— Мы запускаем новую двухсерийную кинокартину совместно с индийскими кинематографистами, ты, наверное, об этом слышал?
— Да, Владимир Павлович, об этом фильме жужжит вся киностудия, но какое к этому отношение имею я?
— А я кое-что знаю. На днях был разговор с Народным артистом узбекским режиссером Латифом Файзиевым. Он набирает постановочную группу, по этому поводу был со мной разговор, из которого стало очевидно, что художником-постановщиком он хочет пригласить тебя, на что я напомнил ему, что ты сейчас работаешь с Тахиром Сабировым. Но если группа уложится в график, то Артыков будет откреплен, и тогда сможете с ним договариваться. Но это пока между нами. Как я понял, с тобой переговоры он еще не вел. Поэтому подождем и помолчим. Работать на этой картине желающих много, есть даже официальные заявки от художников: Давида Ильебаева, Владимира Серебровского и Хусейна Бокаева, все они достойные кандидатуры.
— Да, Владимир Павлович, я тоже так считаю, и думаю, что, скорее всего Файзиев остановится на Серебровском.
— Как знать, как знать.
Он помолчал, отодвинул ящик своего письменного стола и вытащил конверт, тот самый, который Тахир Мухтарович передал шоферу, когда я с Людмилой Хитяевой уезжал со съемочной площадки. Владимир Павлович извлек из конверта исписанный листок бумаги и протянул его мне.
— Прочитай, пожалуйста.
Я пробежал глазами неровные строчки, в которых было сказано, что художник-постановщик фильма «Ураган в долине» В. Артыков бросил сложнейший объект горного кишлака, подлежащего сносу, в котором задействованы бульдозеры, самосвалы, большая массовка и без предупреждения, воспользовавшись отъездом Л. Хитяевой, уехал с ней в Душанбе. Так что, сложнейший постановочный эпизод в картине мне пришлось снимать без участия главного художника, что, несомненно, отрицательно скажется на качестве отснятого материала. И так далее.
— Что, Володя, как ты прокомментируешь это письмо?
— Владимир Павлович, во-первых, художник-постановщик сам решает в каких съемках ему принимать участие непосредственно на площадке, потому, как вы знаете, декорационных объектов в картине много, и мне лучше знать, когда и где мне присутствовать. Но дело не в этом, Тахир при операторе Мерзояне, актрисе Хитяевой и других членов группы поблагодарил меня за хорошую работу на фильме и сам предложил мне вместе с Хитяевой уехать, и считать себя открепленным, как уже закончившим съемочный период. Он пожелал мне хорошо провести первомайские праздники. Что я и сделал.
Хабур улыбнулся и сказал:
— Я слишком хорошо знаю Народного артиста республики режиссера Сабирова, чтобы реагировать на его сигналы, поэтому я поступлю так, — он сложил листок пополам, разорвал на четыре части и бросил в мусорную корзинку.
— Своими выходками он вот где у меня сидит, — выразительно провел рукой по горлу.
— Извини, что отнял у тебя время, ну а насчет новой картины надо дождаться приезда Файзиева, который, скорее всего, пригласит тебя на постановку фильма. Что касается этого пасквиля, — он пальцем показал на разорванное письмо, — думаю, что ты и сам догадывался о его содержании. Сабиров имел на тебя виды, он хотел пригласить на следующий свой фильм, но, узнав, что Файзиев тоже хочет работать с тобой, расстроился, ревность не давала ему покоя, вот и кинул он камень тебе вдогонку. Не обращай на это внимания.
- Альбер Ламорис - Полина Шур - Кино
- Борис Андреев. Воспоминания, статьи, выступления, афоризмы - Борис Андреев - Кино
- Андрей Тарковский: ускользающее таинство - Николай Федорович Болдырев - Биографии и Мемуары / Кино