Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что значит, прощайте, Александр Иванович? Теперь только жить да жить! Победа уже не за горами!
Утром меня разбудила Женя. Морозные окна спальни ярко искрились фантастическими узорами африканских джунглей. Солнце слепило глаза.
— Вова, пора вставать! Опоздаешь в школу!
Она помогала мне одеваться, а я рассказывал приснившийся сон:
— Я с дедушкой еду в кузове грузовой машины. Мы сидим на скамеечке, а у наших ног дедушкин паровоз, совсем как настоящий, только маленький и рядом сундучок, с которым дедушка приехал из Белёва. Мы жмемся друг к другу от холода, хотя одеты по-зимнему. Вдруг, машина резко остановилась, и дедушка сказал:
— Вот я и приехал.
Обнял меня, прижал к себе, потом слез с машины, забрав паровозик и сундучок, повернулся и быстро стал спускаться в подвал разрушенного дома. Я заплакал и стал просить дедушку забрать меня с собой, но он не ответил и только махнул рукой. Машина рванула и поехала. Я проснулся.
Женя сказала:
— Не время сны рассказывать, в школу надо собираться, а то опоздаешь. Сон расскажешь бабушке, когда придешь из школы, она его разгадает.
В это время из соседней комнаты послышался громкий голос Сони:
— Женя, Женя, иди сюда! Что-то дедушка не просыпается.
Вскоре раздался плач и мамин голос сказал:
— Женя, быстро сбегай в церковь, приведи бабушку с заутрени!
И уже срывающимся голосом, переходящим в рыдание:
— Иди скорее, Женя, дедушка скоропостижно скончался!
Плач усилился. Я бросился в комнату к маме. Похоронили Александра Ивановича Дроздовского в декабрьские Никольские морозы сорок четвертого года на Ваганьковском кладбище. До победы оставалось пять месяцев.
Глава 14
В середине февраля 1945 года мама получила письмо от дяди Шуры, в котором сообщалось о смерти его сына Николая, моего двоюродного брата, которого все звали Кока. Он очень хорошо рисовал и готовился поступать в архитектурный институт, но война внесла свои коррективы — поступление пришлось отложить до победы. Судьба оказалась неблагосклонной к нему. Кока погиб на фронте, не дожив до победы. Вспомнилось мне, как поздней осенью 1943 года дядя Шура с Кокой неожиданно пришли к нам в гости. Оказывается, Коку отпустили на одни сутки в Москву повидать отца. Дядя Шура в это время со своим полком был отправлен на отдых и пополнение личного состава после тяжелых боев. Его полк был прикомандирован в распоряжение киностудии «Мосфильм» для участия в массовых сценах кинокартины «Кутузов», а также строительства декораций, пошива армейских костюмов времен Отечественной войны 1812 года. Мы все очень обрадовались, увидев Коку теперь уже в форме красноармейца, солдата, понюхавшего пороху, а главное, здорового и невредимого. За вечерним чаем Кока, наслаждаясь американским яблочным джемом и московскими бубликами, рассказывал о первых атаках, в которых ему уже довелось участвовать. Мама с любовью смотрела на него и говорила:
— Ты осторожнее там будь, лишний раз не высовывайся из окопа, я где-то читала, что солдат каждой пуле должен кланяться, тогда она его не зацепит, не рискуй понапрасну. Твой отец прошел три войны и, как видишь, жив и здоров, надеюсь, что и четвертую переживет, так что у тебя есть с кого брать пример.
— Да что вы, тетя Нина, пулям кланяться, я что трус что ли? От меня пули отскакивают, как от заговоренного, пусть фашисты нам кланяются, скоро добьем их, будьте уверены. — Сказал он, отправляя очередную ложечку джема в рот.
— Коля, не увлекайся, не джем с чаем, а чай с джемом пей, а то целую вазочку уже опустошил, оставь что-нибудь тетке Нине! — Глядя на сына, ласково сказал дядя Шура.
Мама всплеснула руками:
— Ты что, Шура! Ребенок на фронте сладкого не видит, а ты его останавливаешь, не слушай отца, Коленька, я тебе еще положу, ешь не стесняйся, давай горячего чайку подолью.
После чая Соня и я принесли свои альбомы Коке с просьбой нарисовать что-нибудь в них цветными карандашами. Соне он нарисовал букетик ландышей, скрепленный ленточной с надписью: «До скорой встречи после войны», — а в мой альбом нарисовал мчащийся танк с развевающимся красным флагом, на котором было написано: «За нашу советскую Родину!» Не мог знать я тогда, что вижу своего двоюродного брата последний раз, и что жить ему оставалось чуть больше месяца. Погиб он в бою сраженный фашистской пулей, о чем сообщил в письме маме дядя Шура. Она плакала, читая письмо, и мы тоже. Женя, вытирая платком слезы, сказала:
— Вот, мама, не послушал он тебя и не кланялся пулям!
Отец его, пережив четвертую войну, со своим полком дойдет до Берлина и останется живой. Выжил на этой войне и самый младший мамин брат Николай Дроздовский. Летом, в победном сорок пятом, возвращаясь в родной Бёлев из Германии, проездом, навестил нас в Москве. Бабушка плакала, увидев своего сына, осеняла крестом и молитвой, гладя своего младшенького по голове, приговаривая:
— Отец твой, Александр Иванович, ушел из жизни не дождавшись тебя с войны, завтра с утра пойдем наВаганьковское кладбище, на его могилу, помянем, а после поезжай в Бёлев, где твоя Клавдия с дочуркой заждались своего кормильца.
Но вернемся в осень сорок третьего года. Спустя несколько дней, после того как Кока с отцом навестили нас, вновь появился дядя Шура одетый в новую форму. На плечах были еще непривычные погоны с двумя просветами и двумя звездами. Мама посмотрела на него и спросила:
— Ты что, снимаешься в кино? Это что за эполеты, русские или французские?
— Снимаюсь, Нина, угадала! Но только это — он похлопал себя по плечу — не эполеты, а погоны советского офицера, подполковника, только что присвоили две звезды. Признаться, еще не привык, петлицы со шпалами, вроде, удобнее были.
— Поздравляю, товарищ подполковник, — обнимая его, сказала мама и спросила:
— Есть весточка от Коки?
— Да, получил солдатский треугольник, воюет, передает всем вам привет, так что пока слава богу жив и здоров.
— Так что ты говорил, снимаешься в кино?
— Ну да, мне поручена роль, — он усмехнулся — не роль конечно, а маленький эпизод, вот там на моем мундире эполеты французского генерала, представь себе, я изображаю адъютанта самого Наполеона! Вот до чего докатился твой брат!
— А что? Из тебя хороший артист вышел бы, не пойди ты по военному ведомству. Ты видный, высокий, выразительный, правда немного сутуловатый, ну, наверное, для киноартиста это не помеха. Пообедаешь с нами? Аннакули будет рад видеть тебя.
— Нет, не получится, машина ждет, да и последние дни я в Москве, кончилась наша короткая передышка, полк укомплектован, на днях отправляемся на фронт. Хочу Володьке показать, как снимается кино, правда, я и сам впервые увидел, как это делается. Признаться, был удивлен, ты не поверишь, какая трудная это работа. Зауважал я артистов. Вообще, фильм почти снят, но остались досъемки сложных батальных сцен, в них участвуют мои солдаты. Картину снимали в глубоком тылу, а в Москве доканчивают, вот мой полк и бросили на это важное мероприятие. Нина, позволь я заберу Володьку с собой на Потылиху, покажу ему кинофабрику, и как снимается картина «Кутузов». Он у меня переночует в моей командирской палатке, отведает солдатских щей и каши, а завтра я тебе верну его в целости и сохранности.
Так впервые я попал на кинофабрику, где создавались любимые фильмы, без которых я и по сей день не могу представить свою жизнь. На «виллисе» крытом брезентом мы подкатили к огромному полю, на котором было множество армейских палаток и за ними возвышалось огромное здание Мосфильма, фасад которого был раскрашен в разные цвета геометрическими треугольниками и квадратами. Я уже знал тогда, что это — маскировочный камуфляж. В Москве так были раскрашены все большие здания. «Вилисс», проехав вереницу армейских палаток, остановился у подъезда. Это был корпус, в котором размещался самый большой павильон киностудии. Часовой отдал честь дяде Шуре, мы вошли в фойе, тускло освещенное синим светом, и пройдя по темному длинному коридору, вошли в огромную железную дверь больше похожую на ворота, и оказались в лагере русской армии 1812 года. Я увидел панорамный фон, который растянулся полукружием в огромном павильоне. Там изображалось небо с багровыми всполохами облаков, по его горизонту был нарисован силуэт Московского Кремля с двуглавыми орлами на башнях в окружении горящих домов, церквей, обугленных стволов деревьев. Клубы черного дыма поднимались к небу, растворяясь и смешиваясь с облаками, создавая тревожную, щемящую атмосферу. Мне было трудно представить, что вся эта огромная «картина» написана красками на полотне. На всем пространстве пола павильона были построены окопы, ходы сообщений, бревенчатые накаты от ядер и пуль, опрокинутые пушки с искореженными лафетами, разбросанные ядра, разбитые повозки, оторванные колеса телег, чернел обгорелый кустарник. На бревнах, на лафетах разбитых пушек сидели живые солдаты в форме русской и французской армииXIX века и ели из алюминиевых армейских котелков алюминиевыми ложками пшенную кашу. Увидев комполка, солдаты встали, но дядя Шура рукой дал знак, чтобы они продолжали обедать. Налюбовавшись увиденным, дядя Шура повел меня дальше, и мы оказались в пошивочном цехе, где работали полковые портные. Дядя Шура представил меня старшине:
- Альбер Ламорис - Полина Шур - Кино
- Борис Андреев. Воспоминания, статьи, выступления, афоризмы - Борис Андреев - Кино
- Андрей Тарковский: ускользающее таинство - Николай Федорович Болдырев - Биографии и Мемуары / Кино