— Подожди, — прервал его Егор, — но у меня нет эректильной дисфункции.
— Скажем так, она у тебя… избирательная. Следовательно, есть большой шанс, что операция на головном мозге поможет от неё избавиться. Физически ты абсолютно здоров, проблема в голове. Другой вопрос, захочешь ли ты изменить ситуацию или тебя всё устраивает?
Егор нервно засмеялся:
— Устраивает? Ты шутишь?
Шерман задумчиво огладил бороду:
— В любом случае твоё решение должно быть взвешенным и зрелым. А пока продолжим исследования, если ты не против. Твоя уникальная сексуальность должна быть всесторонне изучена, измерена и зафиксирована, прежде чем ты согласишься на операцию. Нельзя лишать науку такого открытия.
— Уникальная? Значит, синдром Шермана только у меня? Других людей нет?
— Я послал запросы во все клиники и университеты, занимающиеся вопросами сексологии, но везде ответ один: никто не сталкивался с чем-либо подобным. Похоже, влечение к собственному полу — явление единичное. Мне бы и хотелось тебя обнадёжить, но пока нечем.
— Это плохая новость, — ответил Егор. — Что ж, продолжим наши опыты. Я хочу узнать своё тело получше, прежде чем приму решение.
— Мудрый подход. Тогда начнём с того, на чём остановились в прошлый раз, — сказал Шерман. — Только сегодня ты будешь сверху. Я хочу понаблюдать, как ты функционируешь в активной роли.
Егор посмотрел ему в глаза:
— Я очень ценю твою помощь, Павел. И твоё самоотверженное служение науке. И твою мужскую красоту. Но я не буду больше спать с тобой — с друзьями не спят. Я согласен на любого добровольца по твоему выбору. Парень, девушка, сверху, снизу и в любых вариациях — я готов на всё, но через три месяца, когда выйдет «Живучка», я хочу закончить эксперименты. Мне нужно определиться. Это тяжело — быть единственным.
Как та несчастная львица, для которой нет пары во всей саванне.
Шерман накрыл его руку тёплой ладонью.
29. Слишком поздно
Живучка
Лекетой вернулся, но слишком поздно. Чоно больше ничего не хотел от этой жизни, кроме как броситься в Розовое море и отдать своё тощее трясущееся тело на съедение живучкам. Эта мысль зудела в мозгу, как надоедливая муха, — ни убить, ни прогнать, ни заткнуть он её не мог. Зубы крошились от бессильной злости, ногти ломались от того, с какой силой Чоно впечатывал пальцы в стальной поручень. Из носа безостановочно текла кровь и капала на голую грудь, на ступни и в открытый люк, когда Чоно свешивался вниз. Он видел, как на каждую каплю набрасывались живучки. Голодные твари.
— Джерн, ты прилетел за мной? — прокаркал он скрипучим голосом. — Ты привёз помилование?
— Прости, но это невозможно. Ты был прав, все эти апелляции — чистая фикция. Ни один заключённый с Юшора не возвращался на Землю — это колония для смертников.
— Зачем же ты сказал, что добьёшься для меня помилования?
— Чтобы мотивировать тебя, — Лекетой снял шлем и медленно положил на пол. Он двигался так, словно его окружали нервные гремучие змеи, готовые в любой момент наброситься. — Ты должен был деактивировать командный модуль в моей голове, и я хотел быть уверен, что ты сделаешь это качественно.
— То есть ты знал, что я умру на Юшоре, и использовал меня?
— Да.
— Ты же начальник тюрьмы — мог бы приказать.
— Приказать мог, а контролировать — нет. Поэтому я с тобой подружился. Для друзей люди сделают то, чего никогда не сделают для начальства.
— А ты хорошо изучил людей, — усмехнулся Чоно. Нижняя губа треснула, полилась кровь, и Чоно вытер рот ладонью. — Я и правда тебе поверил. Думал, помогу человеку, а он поможет мне. Я реально считал тебя другом и даже… — Чоно не знал, как выразить мысль, — даже кем-то большим — почти братом. Или не братом, а… близким человеком…
— Я притворялся.
Кинжальная боль пронзила грудь. Неужели треснуло сердце? Было бы неплохо! Умереть от инфаркта приятнее, чем быть сожранным розовыми слизнями. Чоно прижал руку к груди, утихомиривая боль. Он дважды ошибся — Лекетой не был близким, и не был человеком. Несмотря на ангельское лицо с голубыми глазами, на любовь к отцу и гуманистические идеалы, он оставался железной игрушкой одержимого учёного — не более. И неважно, что искусственное тело обрело живую плоть с молекулой ДНК. Иметь гены человека — не значит быть им.
— А зачем ты вернулся? — со злостью спросил Чоно, сжимая поручни, окружавшие люк. — Ты что-то забыл здесь? Хотя не говори, я сам догадаюсь! Тебя привёл страховочный баг. Ха-ха-ха! Хитрый робот не ожидал, что человек оставит в его мозгу маленький сюрприз?
Лекетой сбросил скафандр и двинулся к люку мелкими шажками. Казалось, он шёл по минному полю на виду у снайперов. Чоно беспокоила эта дурацкая походка: Лекетой явно крался к нему. Но зачем? Столкнуть в люк на три минуты раньше, чем он сам в него прыгнет?
— Твой баг — ерунда. Я исправил его сразу же, как заметил.
А вот это было неожиданно! Робот оказался умнее, чем рассчитывал Чоно. Впрочем, это не имело значения. Он пожалел электронные мозги, не стал их курочить: страховочный баг был всего лишь вежливым напоминанием об обещании. С этим багом справился бы и школьник.
— Значит, ты победил, Лекетой. Теперь у тебя есть прекрасное человеческое тело, ясный ум, отцовская лаборатория и куча научных открытий впереди. Поздравляю. А мне пора.
Он с трудом перебросил одну ногу через поручень. Потом вторую. Внизу плескалось и звало. Несколько секунд адских страданий — и вечность блаженного покоя.
— Подожди, — попросил Лекетой, приблизившись на расстояние шага. — Выслушай меня.
Чоно обернулся:
— Только быстро. Мне некогда, меня ждут там, — он указал вниз.
— Я вернулся, чтобы спасти тебя. У меня ничего нет: ни станции, ни лаборатории, ни даже человеческих документов. Я не успел их оформить: боялся, что ты спрыгнешь, пока я на Земле, — Лекетой сделал последний шаг. — Да, я собирался бросить тебя, но не смог. Впервые в жизни я не смог исполнить задуманное — и не из-за твоего смешного бага, а потому что…
Чоно сотрясла крупная безудержная дрожь. Он покачнулся, нога проехалась по гладкому металлу и повисла в пустоте. Потом сорвалась вторая. Лекетой успел поймать его за руку, потянул к себе, но кожа стала скользкой от невысохшей крови.
— Слишком поздно, — сказал Чоно, разжимая пальцы. — Отпусти меня.
— Нет! — крикнул Лекетой, цепляясь за ускользающую ладонь.
Они смотрели друг другу в глаза — так жадно и проникновенно, как никогда раньше. Прощались навсегда. Чоно улыбнулся окровавленными губами:
— Если ты хотел сказать, что любил меня, то это было взаимно.
И полетел вниз — в таинственное и беспощадное Розовое море.
30. Ради мифического парня
Эксперименты показывали стабильный результат: Егор прекрасно функционировал в постели с мужчинами. Шерман выбрал два десятка парней и дополнительно несколько женщин. Егор не вмешивался в процесс отбора и не высказывал никаких пожеланий. Да, ему приятнее было трахать невысоких крепких парней с ярким румянцем, но и сутулые доценты в очках его возбуждали. Каждый мужчина был хорош по-своему — и каждый вызывал сексуальный интерес.
Все добровольцы были подготовлены Шерманом — и в психологическом плане, и в физиологическом. Никто не испытывал боли от того, что Егор вводил член им в задний проход. Все были чисты, растянуты и проинструктированы. Они позволяли делать с собой всё что угодно: целовать, гладить, ставить в разные позы, дрочить член. Впрочем, последнее Егор перестал делать — из-за отсутствия ответного возбуждения. Иногда у кого-то возникало подобие эрекции, но это была механическая реакция на стимуляцию эрогенных зон.
Полноценный чужой стояк Егор увидел только тогда, когда Шерман перешёл к экспериментам со смешанными парами. Но тут уж у самого Егора возникли проблемы: ему не нравилось взаимодействие с женщинами, даже если рядом находились мужчины. Он отвлекался, интуитивно избегал женских прикосновений, не мог расслабиться. Он бы закончил эту неприятную часть исследований, но ради Шермана продолжал приезжать в дом на берегу моря и ложиться в кровать с незнакомыми людьми.
