— Ну, ладно, не буду, извини… А мне, понимаешь ли, надоело быть санитаром со шприцем… Моя жена знает четырнадцать или пятнадцать языков. Не таращи глаза, это правда. Весь смысл ее жизни заключается в изучении новых и новых языков. Я ее спрашиваю: зачем тебе столько? Не пора ли остановиться? А она отвечает: мне скучно! Ей скучно все остальное: скучно готовить, стирать, убирать, скучно растить ребенка, ходить в театры, ездить отдыхать… Ей скучно все, кроме дурацкого изучения иностранных языков! Какой-то бред! — Вовка вытянулся рядом с Машей, уткнулся носом в ее волосы и закрыл глаза. — Видишь ли, у нее от природы феноменальная память: ей не надо ничего повторять и заучивать, а достаточно глянуть на страницу словаря один раз, чтобы запомнить все, что там написано. Это редчайшее копирующее, фотографирующее устройство, а не женщина. Отсюда пятнадцать языков. А скоро будет восемнадцать. Или двадцать один.
Володя медленно провел пальцем по Маниному носу.
— Все такой же… Задранный кверху… Я ей сказал: ты, милая, попадешь в дурдом! Это так просто не закончится. А ее феноменальная память! Это же парадокс! Узкая специализация! У нас дома никогда не заперта дверь, если она уходит последней. Сколько раз она теряла ключи!.. Да она вообще теряет все подряд, кроме знания иностранных языков. Она сидит, никому не мешает, примус починяет… Ленивый поток сознания… Если бы не Сашкина жена… Я давным-давно сделал ей комплект ключей. Галке приходится постоянно следить за нашей квартирой и вечно запирать нашу дверь. Иначе нас бы обворовывали семь раз в неделю и вынесли бы все подчистую, оставив одни голые стены. — Он засмеялся, и Машка снова приковалась взглядом к его темному зубу. — А так что ж… Дама вся из себя красивая, умная… Не голова, а Совет министров, денег невпроворот, все издательства зовут к себе наперебой… Только вот жить с ней невозможно… Не моя группа крови… Что ты желаешь на завтрак? Если мне не изменяет память, чай и сухофрукты? Но твоя радость от "Липтона" была бы неполной без любимого шоколада "Россия"… Ты сладкоежка.
— У тебя тоже очень хорошая память, — прошептала Маша. — Почти такая же, как у твоей жены… Не рассматривай меня… Во-первых, я пугаюсь любых смотрин, а во-вторых, я с утра еще не накрашенный и не умытый полуфабрикат…
И принюхалась.
— Чистюля! — пробормотал Вовка. — Аккуратистка противная! Что ты так насупилась? Разлепи брови! Ну да, здесь пахнет. Жизнь полна запахов! Еще одно доказательство важности и необходимости наших носов и моей теории о них. У каждого мужика свой особенный специфический запах сперматазойчиков. Впервые узнала? Слушай, как же ты жила со своим мужем?.. Извини… Говорят, будто этот запах у каждого разный… Можешь проверить! У тебя еще уйма времени впереди. Помнится, ты у нас всегда была специалистом по запахам. Когда-то здорово обнюхивала экраны. И теперь тоже умеешь?
Он открыл глаза и взглянул на Машу в упор. Удивительно жесткие ресницы… И словно подтаявшая темнота зрачков…
У Маши действительно была странная особенность: она ощущала экранные запахи. Если в фильме герои уплетали омлет, для нее в комнате витал запах яичницы, если лопали бифштекс — пахло жареным мясом. Иногда она чувствовала и различала духи героинь, запах бензина в салонах авто, пыли на дорогах и травы в лесах…
— Болезненная фантазия, — повторяла Инна Иванна. — Нехорошая игра воображения. Это добром не кончится!
Но Володе Машкины странности и чудачества страшно нравились.
— Умею, — виновато призналась Маня. — Иногда мне даже кажется, что мое основное чувство — обоняние.
— Ну вот, правильно! — удовлетворенно заметил Вовка. — Это еще раз подтверждает мою теорию о носах. Я рассажу тебе о ней позже. Кстати, как мы будем предохраняться? Я осторожный пацанчик, но сам ничего делать не люблю. Или ты мечтаешь еще раз родить?
— Нет, не мечтаю, — пробормотала Маша. — Кинь мне халат… У меня стоит спираль…
Вовка вскочил, бросил ей халат и открыл окно. Ветер ударил Машку по лицу. Она накинула халат и встала, легко, с ходу попав длинными ногами в трусики.
Володя задумчиво наблюдал за ней.
— Знаешь, чем определяется физическое состояние женщины? — спросил он. — Как утром она надевает трусики — стоя или сидя. Философия в быту!
— А ты не можешь… — начала Маня, снова покраснев.
— Не могу! — прервал ее Вовка. — Даже не мечтай о несбыточном! Разве ты меня плохо помнишь?
Понимаешь ли, знаешь ли, помнишь ли… Три глагола плюс частица… И целая жизнь позади…
— Ты странно выглядишь, — заметила вечером, внимательно и подозрительно осмотрев дочь, Инна Иванна. — Что-то случилось?
— Выпала из обоймы… — пробормотала Маша. — Отныне раз и навсегда… Это не страшно…
Она с трудом попыталась собрать обрывки реальности, которой почти не ощущала, и сосредоточиться, чтобы вернуться к привычной жизни. Но попытка моментально провалилась. Ничего привычного больше не было.
— Мне нужно тебе кое-что сказать… — через силу начала Маня. — Я узнала… Довольно случайно… Отец давно умер…
Мать изумленно уставилась на Маню.
— Случайно? Как все-таки иногда надоедают твои вечные выдумки и фантазии! Откуда у тебя это ненормальное нездоровое воо6ражение? Я разговаривала с ним по телефону три дня назад! Был жив и здоров.
Теперь изумилась Маша.
— Как это?.. Три дня назад?.. А где он живет?
— Вот с этого и надо было начинать, а не мотаться попусту к нему в Мытищи, — усмехнулась Инна Иванна. — Он сейчас за рубежом, в Штатах.
— Значит, ты опять обманула меня? — взвилась Маша. — Почему ты всю дорогу мне врешь?! Я ведь поверила, что ты его давно не видела! А может, он прекрасно знает и о моем существовании? Мне тоже надоела твоя ложь! Она куда хуже моего ненормального воображения!
Мать вздохнула.
— Он знает о твоем существовании, а как же иначе? Но не подозревает, что ты его дочь…
— А если ты ошиблась? — ожесточенно продолжала Маша. — Если я все-таки ему никто?.. Как это можно — спать с двумя мужчинами и точно знать, от кого ребенок? Это ерунда! Точно такие же нездоровые фантазии, как мои!
Инна Иванна помолчала: ей явно не нравилась эта тема и не хотелось продолжать, но дочка не оставила ей выхода.
— Все очень просто… Отец… то есть Павел тогда болел… Довольно долго… Лежал в больнице… Он сломал ногу…
— А ты в то время, — злобно резюмировала Маня, — пока он лежал в больнице, развлекалась на стороне! Понятно! И даже заделала меня! И потом выдала как его дочь! Ну да, разница в две-три недели незначительна! Так получается?
Мать наклонила голову.
— Обо мне ты, конечно, думала меньше всего! В сущности, не все ли равно, кто у ребенка отец? Лишь бы был хоть какой-нибудь! Ты так рассуждала? Ну почему ты заставила меня жить во лжи и расти среди неправды? Это ужасно — когда детям лгут! Да и не только детям!
Инна Иванна не отвечала.
— В общем, так, — резко закончила Маша, — я бы хотела видеть отца! Если сейчас он действительно далеко, хотя бы поговорить с ним! Я бы хотела, чтобы отец… ну, как ты говоришь, Павел, тоже узнал обо всем. И Антошка. А жена у моего отца есть? Она тоже должна быть в курсе дела. Ты отлично в свое время разыграла шахматную партию, превратив всех нас в пешек. Но партия осталась не доигранной. И, по-моему, пришла пора довести ее до логического финала.
— Правдистка… — прошептала мать и пристально взглянула на Машу. — Ты забыла одно важное условие: Володя тоже должен узнать, что он твой брат…
Стало невозможно вдохнуть. Когда кругом столько воздуха… Маня судорожно сделала несколько торопливых вдохов открытым ртом. Валидольчику бы… Брат… Да, это правда… От нее теперь никуда не деться…
— Мама, зачем ты все это сделала?.. — прошептала Маша.
Инна Иванна молчала. Масяпка, родненькая…
На втором этаже хлопала от ветра форточка. И скоро должен прийти из школы Антошка…
Антон Закалюкин уже довольно давно жил на даче один. Сначала он просто не осознавал до конца, что случилось, и был уверен в каком-то странном, непостижимом, волшебном примирении. Но поскольку на конфликт пошел именно Антон, значит, он и должен первым шагнуть к примирению. Разве не так? Но как раз никаких шагов вперед Антон делать не собирался. Тогда на что же он рассчитывал? Неужели и правда на чудо?
Антону нравилось на даче: тишина, все удобства и абсолютно независимая ни от кого жизнь. На самом деле дача принадлежала Машиным родителям, но они, разбежавшись, махнули на недвижимость рукой и сказали зятю, чтобы он поступал с домом по своему усмотрению. Маша дачу не любила, Инна Иванна, тоже никогда не страдавшая по лесным просторам, целиком погрузилась в заботы о внуке, а Павел Петрович иногда наведывался к Закалюкину, пил вместе с ним пиво, дискутировал о политике и развале в стране и уезжал. Он сожалел о Машином разводе, ему нравился Антон, но в чужие дела писатель разумно предпочитал не соваться.
