Прогресс всегда являлся и до сих пор является частичным и односторонним. Причастное к нему меньшинство утверждает, что это прогресс человечества, а надменные сторонники теории эволюции называют его развитием человеческой природы. Весь этот частичный прогресс, который до сих пор имел место в условиях угнетения одних людей другими, основан на антагонизме, в силу чего экономические противоречия породили все социальные противоречия, относительная свобода немногих людей породила рабство большинства, а право оказалось защитником несправедливости. Прогресс, если его рассматривать с этой точки зрения и составить себе ясное представление о нем, предстает перед нами как моральная и интеллектуальная сводка всех бедствий, перенесенных людьми, и всего материального неравенства.
Для того чтобы обнаружить неизбежно относительный характер прогресса, понадобилось, чтобы коммунизм, возникший вначале как инстинктивное движение, зародившееся в душах угнетенных, превратился в науку и политику. Далее понадобилось, чтобы наше учение подошло ко всей истории прошлого с особым оценочным критерием, обнаруживая в каждой форме социальной организации — сложившейся и состоявшей из противоречий, как это было всегда, вплоть до наших дней,— врожденную неспособность создать условия для всеобъемлющего и единообразного прогресса человечества, иными словами,— обнаруживая препятствия, из-за которых польза обращается во вред.
VI
Существует один вопрос, который мы не можем обойти молчанием: что породило веру в исторические факторы? Это выражение весьма часто встречается в сочинениях многих ученых и философов, а также тех комментаторов исторических событий, которые, рассуждая или сопоставляя, отклоняются в известной мере от безыскусственного повествования и пользуются своим убеждением в наличии множества факторов как гипотезой, дающей возможность ориентироваться в бесконечном нагромождении человеческих деяний, кажущихся на первый взгляд и при первом их рассмотрении столь неясными и не поддающимися анализу. Эта вера, это широко распространенное убеждение сделалось для историков-резонеров и собственно рационалистов полудоктриной, которую многократно выдвигали за последнее время в качестве решающего аргумента против монистической теории материалистического понимания истории. Более того, так глубоко укоренилась вера и так распространилось убеждение, что историю можно понять, лишь видя в ней столкновение и сплетение различных факторов, что многие из тех кто говорит о социальном материализме, являясь его сторонником или противником, верят в возможность устранить все затруднения, утверждая, будто бы в конечном итоге сущность этого учения целиком сводится к тому, что экономическому фактору приписывается преобладающее влияние и решающее действие.
Без сомнения, важно выяснить, каким образом возникла эта вера, или убеждение, или полудоктрина, ибо подлинная и плодотворная критика заключается главным образом в том, чтобы узнать и понять причины того, что является в наших глазах заблуждением. Объявить мимоходом какой-либо взгляд ошибочным — это еще не значит
опровергнуть его. Ошибка в науке всегда проистекает из неверного понимания той или иной стороны несовершенного опыта или из какого-нибудь субъективного недостатка. Недостаточно отвергнуть заблуждение: его следует победить и изжить, дав ему правильное объяснение.
* * *
Каждый историк, приступая к своему труду, совершает, так сказать, акт абстрагирования. Прежде всего он как бы рассекает непрерывную цепь событий; затем он отбрасывает в сторону множество разнообразных предположений и прецедентов и даже разрывает и расчленяет сложно сплетенную ткань. Для того чтобы начать, ему необходимо также установить исходный пункт, направление, границы своего исследования; надо, например, сказать: я собираюсь описать, как началась война между греками и персами; посмотрим, каким образом Людовик XVI пришел к решению созвать Генеральные штаты. Короче говоря, рассказчик оказывается лицом к лицу с комплексом совершившихся событий и событий назревающих, которые в своей совокупности имеют определенные очертания. От такой занятой им позиции зависят метод изложения и стиль любого повествования, ибо, для того чтобы приступить к нему, следует исходить из событий, уже имевших место, так как это позволяет проследить их дальнейшее развитие.
Однако этот комплекс фактов необходимо подвергнуть некоторому анализу, разбивая его на разные группы и выделяя разные аспекты фактов или взаимодействующие элементы, которые появятся затем в известный момент как обособленные категории. К ним относятся: государство определенной формы и обладающее определенной властью; законы, которые, повелевая и запрещая, устанавливают определенные отношения; нравы и обычаи, раскрывающие перед нами стремления, потребности, особенности мышления, верований, воображения людей; в общем и целом это множество людей, живущих вместе и совместно работающих на основе того или иного распределения обязанностей и занятий. Далее, к ним относятся мысли, идеи, склонности, страсти, желания, надежды, которые рождаются и развиваются известным путем в условиях совместного существования людей самого различного положения и в их столкновениях между собой. Любая происходящая перемена проявляется в одной из сторон или в одном из аспектов эмпирического комплекса, либо — по истечении более или менее длительного времени — во всех его аспектах. Так, например, государство расширяет свои территориальные границы или меняет положение, которое оно занимает по отношению к обществу, увеличивая либо уменьшая объем своей власти и своих обязанностей или видоизменяя форму пользования тем и другим; или же право меняет свои нормы либо находит свое выражение и подкрепление в новых органах; или же, наконец, за изменением внешних повседневных привычек кроется изменение чувств, мыслей и наклонностей людей, различающихся между собой своей принадлежностью к разным классам общества, которые смешиваются, претерпевают внутренние перемены, меняют занимаемое ими место, сливаются или возрождаются. Для понимания всех этих явлений в тех внешних формах и очертаниях, в каких они предстают перед нами с первого взгляда, достаточно обычных способностей нормального ума — я подразумеваю, такого, который еще не опирался на науку в собственном смысле слова, в который последняя не внесла еще своих коррективов и дополнений. Собрать воедино все эти изменения и заключить их в строго очерченные рамки — к этому и сводится подлинная цель безыскусственного повествования, которое становится тем более ясным, убедительным и рельефным, чем более оно приближается к типу работ, посвященных одному-единственному предмету; таков, например, Фукидид в своей «Истории Пелопоннесской войны».
Общество, уже сформировавшееся определенным образом, общество, уже достигшее определенного уровня развития, общество, уже настолько сложное, что оно скрывает тот экономический фундамент, па котором покоится все остальное,— такое общество предстает перед простыми рассказчиками лишь в тех своих видимых и бросающихся в глаза проявлениях, в тех своих наиболее заметных результатах, в тех наиболее характерных признаках, каковыми являются политические формы, законоположения и партийные страсти. Не говоря уже об отсутствии теории, о подлинных источниках исторического движения, сама позиция, занятая рассказчиком в отношении фактов, которые он воспринимает лишь по внешнему виду, принятому ими в процессе образования, дает такому рассказчику возможность свести этот процесс к единству, основываясь лишь на своей непосредственной интуиции; если он художник, то эта интуиция принимает у него в уме ту или иную окраску и претворяется в драматическое действие. Его задача выполнена, если ему удается сгруппировать известное число фактов и событий и придать их комплексу строгие очертания, позволяющие увидеть их в ясной перспективе; точно так же как автор чисто описательного труда по географии полностью выполнил свою обязанность, если он суммировал в живом и ясном очерке все географические условия, определяющие, к примеру, внешний вид Неаполитанского залива, не углубляясь в изучение вопроса о его возникновении.
Эта потребность дать образное нарративное изложение и является первой причиной — явной, осязаемой и, я бы сказал, почти эстетического и художественного порядка — всех тех абстракций и обобщений, которые в конечном итоге приводят к полудоктрине так называемых факторов.
Вот два выдающихся человека — Гракхи, которые хотели приостановить процесс присвоения ager publicus (государственной земли) и воспрепятствовать росту латифундий, приводившему к уменьшению или полному исчезновению класса мелких собственников, т. е. свободных людей, которые составляли основу и условие демократического устройства античного города. В чем заключались причины неудачи Гракхов? Их цель ясна: ее раскрывают направление их ума, их происхождение, характер, проявленный ими героизм. Против них выступали другие люди, с другими интересами и иным направлением ума.
