Эти реальные трудности невозможно преодолеть с помощью гипотезы о так называемом социальном организме, носящей в некоторой степени метафорический характер, нередко допускающей двусмысленное толкование и обладающей в конечном счете лишь ценностью аналогии. Но человеческой мысли необходимо было пройти и через эту гипотезу, вскоре выродившуюся в обыкновенную вульгарную фразеологию. Объясняется это тем обстоятельством, что сравнение общества с организмом приближает нас к пониманию исторического движения как движения, порождаемого имманентными законами самого общества, и таким образом исключает свободную волю, все трансцендентное и иррациональное. Однако этим значение данной метафоры и ограничивается; только специальное критическое исследование исторических фактов и явлений, принимающее во внимание все условия и обстоятельства их развития, является единственным источником того конкретного позитивного знания, которое необходимо для полного развития экономического материализма.
VII
Идеи не падают с неба; ничто не приходит к нам во сне.
Изменение в методах мышления, породившее недавно то историческое учение, которое составляет в данном труде объект нашего предварительного исследования и истолкования, происходило постепенно — сначала медленно, а позднее со все возрастающей быстротой — именно в тот период истории человечества, когда имели место великие политико-экономические революции, т. е. в ту эпоху, которая, если рассматривать ее с точки зрения политических форм, называется либеральной, но если рассматривать ее внутреннюю сущность, является вследствие господства капитала над пролетарской массой эпохой анархического производства. Перемены в сфере общественных идей, вплоть до создания новых методов мышления, совершались шаг за шагом, отражая опыт новой жизни. Подобно тому как последняя постепенно, в ходе революций XVIII—XIX веков сбрасывала с себя мифические, мистические и религиозные оболочки, по мере того, как она приходила к практическому ясному познанию своих непосредственных и прямых условий, точно также человеческая мысль, теоретически обобщающая эту жизнь, в свою очередь освобождалась от теологических и метафизических гипотез и в конце концов пришла к следующему прозаическому требованию: при объяснении истории необходимо ограничиваться изучением объективно существующей связи между определяющими условиями п определяемыми ими следствиями. Материалистическая концепция знаменует собой вершину этого нового направления в исследовании историко-социальных законов развития, ибо она является не частным случаем общей социологии или общей философии государства, права и истории, а учением, которое рассеивает все сомнения и неясности, присущие другим формам философского размышления над историей человечества, и кладет начало полному ее объяснению.
Вот почему легко — в особенности таким образом, как это делали некоторые вульгарные горе-критики — находить предшественников Маркса и Энгельса, первыми установивших основы данного учения. Разве кому-либо из их последователей, даже наиболее строго придерживающихся их взглядов, приходило когда-либо в голову выдавать этих мыслителей за чудотворцев? Более того, если кому-либо желательно заняться выяснением предпосылок возникновения учения Маркса и Энгельса, ему придется обратиться не только к тем, кого называют предтечами социализма, включая Сен-Симона и более ранних социалистов-утопистов, к философам, в особенности к Гегелю, и к экономистам, показавшим анатомию общества, производящего товары,— ему придется добраться до самого образования современного общества и тогда торжественно заявить, что теория — это воспроизведение вещей, которые она объясняет.
Ибо в действительности подлинными предтечами нового учения явились события новой истории, которая столь отчетливо и открыто обнаружила свою сущность с того времени, когда в Англии произошла в конце XVIII столетия великая промышленная революция, а во Франции — известный всем великий социальный переворот. Позднее эти события повторялись mutatis mutandis (с соответствующими изменениями) в различных вариантах и не в столь резких формах во всем цивилизованном мире. В самом деле, что же в сущности представляет собой мысль, как не сознательное и систематизирующее дополнение опыта, и что же представляет собой опыт, как не отражение и не интеллектуальную переработку явлений и процессов, которые возникают и развиваются или вне нашей воли, или как результат нашей деятельности, и что такое, наконец, гений, как не обособленная, последовательная и заостренная форма той мысли, которая рождается на основании опыта в умах многих людей одной и той же эпохи, но у большинства из них остается фрагментарной, неполной, неясной, колеблющейся и частичной?
* * *
Идеи не падают с неба. Более того, подобно любому другому продукту человеческой деятельности, они формируются при определенных обстоятельствах, в такое время, когда в достаточной мере созрели условия для их появления, под влиянием известных потребностей и как результат многократных попыток удовлетворить эти потребности, а также вследствие открытия тех или иных приемов доказательств, служащих как бы орудиями, с помощью которых вырабатываются идеи. Ведь и идеи предполагают наличие известных социальных условий и обладают своей техникой: даже мысль является формой труда. Отрывать то и другое, т. е. мысль и идеи, от условий и среды, в которых они зародились и получили свое развитие,— это значит исказить их природу и значение.
Задача моего первого очерка сводилась к тому, чтобы показать, как материалистическое понимание истории родилось именно в данных условиях, т. е. не как личное и допускающее критику мнение двух писателей, а как новое завоевание мысли, которое является неизменным следствием процесса зарождения нового мира, т. е. пролетарской революции. Иными словами, новые исторические обстоятельства получили свое дополнение в соответствующем орудии мысли.
Вообразить себе ныне, что этот продукт интеллектуальной деятельности мог бы появиться на свет в любое время и в любом месте, было бы равносильным принятию в своих научных изысканиях абсурда за норму. Произвольно переносить идеи с той исторической почвы и из тех исторических условий, в которых они зародились, на какую-либо другую почву — это все равно, что брать за основу своих рассуждений нечто попросту иррациональное. Почему бы в таком случае не предположить, что античный город, в котором возникло греческое искусство и наука, а также римское право, мог бы, сохраняя свой характер рабовладельческой демократии, в то же самое время создать и развить все условия, необходимые для современной техники? Почему бы не вообразить себе, что средневековый ремесленный цех, сохраняя свою неподвижную и застывшую структуру, свою сущность, мог бы приступить к завоеванию мирового рынка при отсутствии условий для ничем не ограниченной конкуренции, которые в действительности начали складываться как раз с разрушением и гибелью цеха? Почему бы не предположить, что феодальное поместье могло бы, сохраняя свой феодальный характер, превратиться в предприятие, производящее исключительно товары? Почему же Микеле ди Ландо не должен был бы тогда написать Манифест Коммунистической партии? Почему бы не допустить тогда, что открытия современной науки могли бы быть плодом мышления людей любой другой страны и эпохи, т. е. появиться раньше, чем определенные условия породили бы определенные потребности, и для их удовлетворения пришлось прибегнуть к помощи накопленного опыта?
Наше учение имеет своей предпосылкой широкое, целеустремленное и непрерывное развитие современной техники, а вместе с ней общества, производящего товары в антагонистической обстановке конкуренции, общества, необходимым условием становления и дальнейшего существования которого является накопление капитала в форме частной собственности, общества, которое непрестанно производит и воспроизводит пролетариат и вынуждено, для того чтобы поддержать свое существование, беспрерывно революционизировать свои орудия, а также государство и его правовой аппарат. Это общество, обнажившее в силу самих законов своего движения свое собственное внутреннее строение, порождает в виде противодействия материалистическую концепцию. Подобно тому как оно породило социализм, т. е. свое практическое отрицание, оно вызвало появление на свет нового исторического учения, представляющего собой теоретическое отрицание этого общества. Если история — не произвольный, а необходимый и естественный продукт деятельности людей именно потому, что они развиваются, а их развитие зависит от общественного опыта, последний же создается постольку, поскольку люди совершенствуют труд и накопляют и сохраняют его продукты и результаты,— если дело обстоит именно так, то та фаза исторического развития, на которой мы в настоящее время находимся, не может быть последней и окончательной, а свойственные ей внутренние противоречия составляют силу, вызывающую к жизни новые условия. Вот каким образом период великих экономических и политических революций XVIII—XIX веков сформировал в умах людей следующие две концепции: представление о том, что процесс исторического развития является имманентным и непрерывным, и материалистическое учение, которое является по существу объективной теорией социальных революций.
