таким же чужаком, как и остальные. Когда-то он пришел сюда таким же незнакомцем, но его приняли в семью. Она же, как ей казалось, не оправдала их ожиданий. Ей предстояло навеки остаться здесь чужой.
Они заговорили о войне. «Ах, война!» Низкорослые разговорчивые женщины с сожалением повторяли это слово. Поскольку разговор перешел на серьезную тему, они обернулись к Дракеру в ожидании его мнения.
— Благодаря войне дела у нас идут хорошо, — сказал он. — Но это всё равно дурное дело.
Гарриет взглянула на мужа, гадая, что он думает об этом высказывании, но его отвлекло появление родителей Дракера. Они медленно и торжественно вошли в комнату. Жена опиралась на руку мужа. Оба были худые и казались очень дряхлыми. Дракер поспешно подошел к родителям и осторожно подвел их к гостям, чтобы они могли поприветствовать Гая и познакомиться с Гарриет. Они родились в Украине и говорили только по-русски. Старик медленно пожал Гаю руку и произнес небольшую речь; он говорил так тихо, что голос его был еле слышен.
Гай восторженно произнес четыре известных ему русских слова, которые вместе составляли вопрос о самочувствии. Это вызвало всеобщий восторг, после чего пожилая пара, призрачно улыбаясь, извинилась перед собравшимися и пустилась в обратный путь.
— Они быстро устают и предпочитают обедать у себя в гостиной, — пояснил Дракер.
Видимо, это очень большая квартира, подумала Гарриет. Впоследствии она узнала, что Дракеры занимали весь верхний этаж.
Прежде чем беседа возобновилась, в гостиную стали входить зятья Дракера. Первым пришел сдержанный и сухой Хассолель, одетый в серебристо-серый костюм и белые гамаши. Он почти не разговаривал, пока не появились двое мужчин помоложе. На Тейтельбауме были часы с золотым браслетом, несколько перстней с камнями, бриллиантовые запонки, бриллиантовая булавка и золотой зажим для галстука, но он выглядел так мрачно и старообразно, что все эти украшения казались лишь еще одной приметой возраста. Хассолель и Тейтельбаум старались держаться дружелюбно, но Флор даже не пытался. Рыжие волосы и полосатый коричневый костюм придавали его облику лихость, которая, казалось, не была свойственна его характеру. Он сел в отдалении, явно недовольный присутствием посторонних.
Накануне Гай рассказал Гарриет, что все зятья были из разных стран. Румынский паспорт был только у Дракера, и то, что остальным — немцу, австрийцу и поляку — дали permis de séjour[28], свидетельствовало о его власти. Они же существовали в его тени.
Огромные часы с открытым механизмом пробили два. Жена Дракера так и не появилась. Двери гостиной снова распахнулись — на этот раз это был Саша, сын Дракера. Госпожа Хассолель объяснила, что он опоздал, так как после университета отправился на урок саксофона. Когда его представили Гарриет, он подошел к ней через всю комнату, чтобы поцеловать ей руку. Ростом он был в отца, но отличался от него худобой и узкими плечами. Когда он склонился над рукой Гарриет, луч света скользнул по его черным волосам, зачесанным назад от низкого, узкого лба. Как и его сестрам, Саше досталась отцовская внешность без его красоты. Глаза его были посажены слишком близко, нос великоват для лица, но он держался так скромно и вежливо, что Гарриет почувствовала к нему расположение. В нем не ощущалось ни грамма бурлящей семейной энергии. Он напоминал пугливое животное, смирившееся с неволей.
Отойдя от Гарриет, Саша пожал руку Гаю, после чего встал у стены, полуприкрыв глаза.
Наблюдая за юношей, Гарриет подумала, что в любой столице мира в нем бы уверенно опознали не «иностранца», но «еврея». Хотя его узнали бы повсюду, дома он был только здесь, среди семьи. Несмотря на то, что в семье его, очевидно, любили, — словно для того, чтобы продемонстрировать это, тетушки приветливо похлопывали его, когда он проходил мимо, — в нем ощущалась такая уязвимая беззащитность, что Гарриет прониклась к нему сочувствием.
Через некоторое время Саша что-то прошептал госпоже Хассолель. Она покачала головой, после чего сообщила всем присутствующим:
— Он хочет завести свой граммофон, но я сказала: нет, мы скоро будем обедать.
В ее голосе звучала гордость за племянника.
Пока Дракер и Гай обсуждали успехи Саши в университете, окружающие молчали. В детстве он посещал частную английскую школу, а после окончания войны его собирались отправить учиться семейному делу в нью-йоркское отделение банка.
Мужчины одобрительно кивали, слушая Дракера. Можно было не сомневаться, что именно он придает им вес в обществе. Если бы кто-то спросил: кто такой Хассолель? а Тейтельбаум? а Флор? — ответ мог быть только один: зять банкира Дракера.
— Как повезло юноше, который может поехать в Америку, — сказал Тейтельбаум, когда в разговоре возникла пауза. — А в этой стране — как знать? Уже идет всеобщая мобилизация, и молодых людей забирают с учебы.
— Мы всё время моемся, моемся, моемся, чтобы нашего Сашу не забрали, — вставила госпожа Хассолель.
Пока остальные обсуждали Сашу, Дракер улыбнулся стоящей рядом с ним девочке, чтобы она не чувствовала себя забытой. Он приобнял ее и обратился к Гарриет:
— Это моя девочка. Она очень гордится своей униформой. — Он показал на шелковую эмблему на кармане. — Она учится маршировать и кричать «ура!» в честь молодого красивого принца. Правда?
Он прижал дочь к себе, и она покраснела и зарылась лицом ему в пиджак. Он улыбнулся, и на его лице сквозь все следы времени вдруг проступила та же чувствительность, которую не в силах был скрыть его сын.
Решив, что о Саше уже сказано достаточно, госпожа Хассолель принялась расспрашивать Гая о его друге Дэвиде Бойде, которого он как-то приводил к ним на обед. Не собирается ли Дэвид Бойд вернуться в Румынию?
— Он собирался вернуться, но теперь это под вопросом, — сказал Гай. — В военное время мы должны поступать так, как велено.
Солнце пряталось за облаками, но теперь вышло и осветило знаменитую пшеничную шевелюру госпожи Флор, которая, по слухам, некогда была любовницей короля. Шевелюра запылала неестественным огнем. Близоруко уставившись на Гая, госпожа Флор воскликнула:
— Ах, этот Дэвид Бойд! Как он говорил! Он знал всё на свете.
Гай подтвердил, что его друг, чиновник на Балканах, был широко эрудирован.
— Он придерживался левых взглядов, — сказал Тейтельбаум. — Интересно, что бы он сказал об этом договоре между Германией и Советским Союзом?
Все посмотрели на Гая, чтобы узнать, что думает он — еще один человек, придерживающийся левых взглядов.
— Думаю, у русских есть план, — ответил он. — Они знают, что делают.
Госпожа Хассолель торопливо вмешалась:
— Никогда не забуду, как Дэвид Бойд рассказывал нам о Вилкове: как он поднялся на рассвете, и плыл по каналам один, и видел тысячи птиц, и даже большую птицу, которая называется орлан. Так интересно. Казалось бы, в таких местах может стать одиноко и
