можно объяснить великое множество родов войск, присущее французской армии: казалось бы, чем отличается лёгкий кавалерист от себе подобного, один пехотинец — от другого; мы, не беря во внимание различия между гвардией и строевыми частями, найдём не менее пяти видов первых и тринадцати — вторых. Дело в том, что каждая из этих категорий могла иметь отличительные признаки в одежде, при этом разрешалось внедрять свои собственные, ставшие со временем традиционными (у гусаров, например, была мода на длинные усы и ленточка в косичке).
Отдавая должное нравам, царящим в армии, Наполеон не забывал постоянно напоминать об изъявлении преданности к его персоне: солдаты твёрдо усвоили, что их личные интересы напрямую совпадают с интересами Франции, а равно — Наполеона. Все почести и награды выходили в конечном счёте из рук французского правителя, что было совсем не простым делом, хотя раздавал он их, несомненно, с огромным мастерством[99]. Солдаты знали, что Наполеон — один из них и всегда с ними, вспомним закрепившееся за ним прозвище «маленький капрал» (le petit caporal)[100] и его постоянные появления среди них в самые тяжёлые моменты. Отсюда и несколько нарочитая забота об их благополучии, которую любил частенько продемонстрировать Наполеон, и его привычка не забывать старых солдат, знакомых ему с прошлых походов, вести с ними разговоры на равных, интересоваться их делами.
Хотя не следует забывать, что в 1804–1806 гг. из армии каждый месяц дезертировали не меньше 800 человек, стремление Наполеона к идеальной армии возымело определённое действие. Ко времени усиления в 1805 г. военного напряжения в Европе французская армия уже обладала завидным духом. У солдата, прослужившего в её рядах даже короткое время, не было никакого желания искать лучшей доли в другом месте. Что бы ни утверждали, а среди дезертиров на стороне Франции, как представляется, были главным образом желторотые новобранцы, только-только призванные на службу[101] — и это естественно даже для армии, у которой боевой дух очень высок. Вот что записал в свой дневник один солдат (1805 г.):
«Мы с удовольствием вышли в поход из Парижа… Я в особенности, ведь война — была тем, к чему я стремился. Я молодой, здоровый, крепкий — считал, что невозможно желать ничего лучшего, чем бороться со всеми возможными несправедливостями; а тут — поход; всё заставляло меня смотреть на кампанию как на приятную прогулку: в которой если даже и потеряешь руки, ноги или голову, то по крайней мере развлечёшься»[102].
Влияние гения
Итак, французская армия в руках Наполеона превратилась в мощь, значительно поколебавшую уверенность тех армий, с которыми её свела судьба в 1805–1807 гг. Но и она была ещё далека от совершенства; в частности, кавалерия оставалась плохо экипированной и значительно уступала кавалерии противника (хорошо подготовленная и экипированная кавалерия «старого мира», рекруты туда набирались по самым высоким стандартам, осталась непревзойдённой); действительно, лошадей в армии не хватало, и вся драгунская дивизия дралась в пешем строю, лошадей для них раздобыли только после сражения при Аустерлице. И штабная работа оставляла желать лучшего, да и многие маршалы иногда совершали поразительные по безрассудству и неисполнительности действия. У «великой армии» часто отсутствовало численное превосходство над противником — при Аустерлице 73.000 французов противостояли 85.000 австрийцев и русских, при Йене и Ауэрштадте 123.000 французов — 116.000 пруссаков, а при Эйлау 75.000 французов — 76.000 пруссаков и русских. Итак, не забывая о других достоинствах, можно с уверенностью сказать, что одной из важнейших причин успехов французской армии был незаменимый гений самого Наполеона; герцог Веллингтон как-то заметил, что «его присутствие на поле брани создавало перевес в 40.000 человек»[103].
В отличие от Веллингтона, хорошо известного тем, что храбро противостоял огню противника и командовал, находясь в самом центре сражения, Наполеон сам редко вёл солдат в битву. Он ковал победу, находясь далеко от фронта. Его штаб-квартира становилась центром всех французских военных действий. Что касается других держав, то ими война велась очень несобранно. Возьмём, к примеру, кампанию 1805 г.: номинально австрийским главнокомандующим считался эрцгерцог Карл, но он не пользовался доверием брата и был переброшен на второстепенный итальянский фронт, а командование германским перешло к его злейшему врагу, генералу Маку. Мак получил секретные полномочия не выполнять приказы Карла; ещё больше путаницы вносил Франц, срывая операции и прикрываясь Придворным военным советом (Hofkriegsrat), ничего не решающим органом с весьма обширными функциями — от общих административных до планов военной кампании. Не помогло и прибытие русских: формально командующим был Кутузов, но фактической властью обладал царь, который, отправившись вместе с армией на Запад, окружённый подхалимами и лицемерами, возомнил себя великим полководцем. Такие же неурядицы возникли в 1806 г. и в Пруссии. Хотя пруссаки, в отличие от злосчастных австрийцев, имели-таки настоящего главнокомандующего в лице герцога Брауншвейгского, но он был стар и слаб, к тому же власть его несколько пошатнулась, ибо Фридрих-Вильгельм вдруг решил вести армию сам. В итоге прусская стратегия попала в водоворот интриг и разногласий, придворные советники сбивали друг друга с ног, лишь бы начальство прислушалось только к ним, приказы же герцога Брауншвейгского презрительно отвергались, делались объектом насмешек, да и попросту не выполнялись. Вследствие этих перетрясок действия армии были настолько нерешительными и бессвязными, что в решающем сражении у Йены и Ауэрштадта участвовала не сама она, рассредоточенная на большом участке сельской местности, а лишь её разрозненные части.
Во французской армии, напротив, вся власть принадлежала Наполеону — главе государства и главнокомандующему. С такими полномочиями он мог прежде всего использовать в своих целях дипломатию, дабы обрести твёрдую почву для размещения своих армий: классическим примером является реорганизация Священной Римской империи, проведённая так, что Франция в конце концов обрела верных и полезных союзников, а также плацдарм для наступления на Австрию и Пруссию. Вспомним, что в 1807 г. он убедил Пруссию объявить войну России, и его попытку в 1812 г. нарушить русско-турецкий мирный договор пообещав туркам вернуть Молдавию, Валахию и Крым, если они возобновят военные действия против Москвы. Более того, как только завершалась непосредственная подготовка к войне, всё военное планирование кампании осуществлялось лично им, хотя номинально начальником штаба был маршал Бертье (Berthier)[104].
Под руководством
