Перед «Тиграми» 1-й роты (взвод Фельдезака) и 3-й роты (взвод Рондорфа) неоднократно появлялись вражеские танки. Примерно 10 из них было подбито. Населенные пункты Хижинцы и Журженцы были полностью заполнены вражескими танками и пехотой. Наконец-то прибыли долгожданные самолеты со снабжением под прикрытием истребителей из Умани. С бреющего полета, с высоты 10 метров, они точно сбрасывали бочки с бензином, насосы для топлива и боеприпасы для танков. При этом многое разбилось. Наши танки поодиночке подъезжали к месту сброса, заправлялись и грузили боеприпасы. Питание, к сожалению, нам не сбросили. Его у нас уже было мало, сухой паек давно был съеден. В таких ситуациях обычное «питание из местных источников» было невозможным, потому что в деревни мы практически не заходили, и большинство из них стояли пустыми. Было решено, что наш полк наступает до дороги Хижинцы-Журженцы и там ждет, пока 16-я танковая дивизия возьмет Хижинцы, а 1-я танковая дивизия – Лисянку, потом поворачивает на юго-восток и берет деревню Камаровка примерно в шести километрах, которая была уже практически на границе котла. В котле от 40 до 50 тысяч солдат ждали своего освобождения, они должны были поддержать нашу атаку. От 1-й роты в бою остались только танки Фендезака, Эрдмана и мой.
14 февраля. Хижинцы были взяты 16-й танковой дивизией. Мы продолжали удерживать наши позиции на дороге в Журженцы и отразили по меньшей мере четыре атаки групп из пяти-семи танков, что соответствовало ослабленной роте. При этом было подбито по меньшей мере 20 танков противника. Количество вражеской пехоты тоже увеличивалось. Теперь подключилась и наша пехота, и мы почувствовали себя уверенней в ближнем бою. Метель и туман приглушали шум боя, видимость была плохой, и вражеские танки появлялись на кратчайшем расстоянии перед нами. 1-я танковая дивизия все еще билась за Лисянку, сил и времени, чтобы взять Журженцы и Камаровку нам не хватало, поэтому план операции был изменен. Тяжелое положение окруженных, которых без перерывов атаковали со всех направлений и которые несли тяжелые потери, требовало быстрых действий. Сейчас надо было попытаться спасти то, что еще можно было спасти!
Новой целью наступления стала местность вокруг высоты 239, между занятыми врагом населенными пунктами Журженцы и Почапинцы. Окруженные своими силами должны были обеспечить прорыв мимо Камаровки до высоты 239, расстояние до нее от южной границы кольца составляло около восьми километров. В нашем батальоне осталось девять «Тигров».
15 февраля. Мы все еще удерживали наши позиции на дороге в Журженцы. Перед ними должно было появиться большое количество вражеских танков. Еще в темноте мы атаковали в направлении на северо-восток, туда, где предположительно были вражеские танки.
Видимость было очень плохой. Неожиданно как для нас, так и для них появились вражеские танки, начался ближний танковый бой. Мы установили, что Журженцы были заполнены вражескими танками и пехотой. Во время нашей атаки мы подбили 14 танков. К сожалению, один «Тигр» был уничтожен, и у нас было двое убитых. Целью нашей атаки было прежде всего убедить русских в том, что основная атака на пробитие котла будет здесь, в районе Хижинцы и Журженцы. Концентрация русских частей здесь говорила о том, что этот обман удался. Перед наступлением темноты мы вернулись обратно на наши позиции и ночью готовились к атаке на высоту 23916 февраля. Семь «Тигров» еще были готовы к бою…
Но еще в декабре 1943 года меня произвели в фанен-юнкеры-фельдфебели и поставили в известность, что весной 1944 года я поступаю в военную школу в Ордруфе. 15 февраля я сдал командование своего «Тигра» номер 114, чтобы вместе с Хансом фон Хагемайстером и Хансом Левандовски ехать в 500-й танковый резервный батальон в Падерборне для поступления в офицерскую школу на пять месяцев. Так закончилось мое одинадцатимесячное командование танком «Тигр» номер 114. Мы, его экипаж, счастливо проскочили через эти 11 месяцев, наш счет составлял 57 подбитых вражеских танков. Мы потеряли два «Тигра», но ни один из них не достался противнику и не был взорван. Мы, все пять членов экипажа, так я думал тогда и так я думаю сейчас, показали оптимальную командную работу и выполнили наш долг. Теперь я отвалил в Рейх, где было безопасно, и оставил мой экипаж в эпицентре битвы.
Я признаюсь, что я тогда охотно променял командирское кресло в танке на стул в лекционном зале военной школы.
Но больших угрызений совести перед моими товарищами у меня нет. Мне было обещано, что, согласно моему желанию, я вернусь в батальон. Так и случилось.
– В танке была взаимозаменяемость членов экипажа?
– В роте были 10 человек – резервный экипаж. Если один член экипажа выбывал, замену брали из резервного экипажа. Друг с другом мы не менялись, я такого не знаю. Потери танков были очень высоки, всегда были лишние танкисты, и был ужасный страх, что отправят в пехоту, там солдат всегда не хватало. Все, у кого не было Железного креста первого класса, были в опасности, что их переведут в пехоту, и со многими это произошло.
– Чем занимались безлошадные танкисты?
– Они сидели в обозе, пили водку, играли в 17 и 4. Но рано или поздно приходили новые танки, хотя переизбыток персонала всегда был.
– Ваше отношение к СС?
– Мы считали, что между черным СС и Ваффен СС есть огромная разница. Ваффен СС – это были храбрые, боеспособные, легко переживали потери. Если у нас погибла пара человек, мы уже начинали думать, что это плохое руководство и вообще как это могло произойти. В Ваффен СС они считали успехом, если у них были большие потери. У них были совсем другие представления о людях, о человеческом облике. Между нами всегда была дистанция. Нас только после 20 июля заставили приветствовать офицеров нацистским приветствием…
– Каким было ваше отношение к покушению 20 июля?
– Узнал о нем вечером 20 июля по радио. Мне очень не понравилось выступление доктора Роберта Лея, фюрера Трудового фронта, по прозвищу Имперский алкаш. Было четко слышно, что он пьян. Он, больше заикаясь, чем говоря, объявил, что «свиньи голубых кровей» попытались убить фюрера. Выступление было настолько неприятным, что сам факт покушения отошел на второй план.
Во время возвращения в резервную часть на Силезском вокзале в Берлине я, как обычно, отдал честь офицеру. Я не знал, что Имперский дурачок Гиммлер стал командующим резервными войсками и нацистское приветствие теперь стало обязательно и в Вермахте. Офицер орал на весь Силезский вокзал. К новому приветствию мы привыкали еще долго.
В Берлине тогда шли процессы против путчистов. У берлинцев острые языки, это известно, они говорили, что это досадные процессы (Schade Falle).
– Почему досадные?
– Потому что не получилось.
– После 20 июля в Вермахте ввели комиссаров?
– Да, мы должны были тогда получить НСФО, офицера национал-социалистического руководства. Наш командир этого не стал дожидаться и назначил старейшего и любимого всеми офицера, потому что кто-то должен был быть назначен. Он назначил не нациста, а самого безобидного человека. В воинских частях, в которых было разумное руководство, национал-социалисты не имели влияния.
– Можно ли сказать, что вы были одним из самых молодых в танковых войсках?
– Средний возраст в целом был 18–20 лет. Офицеры были немного старше, я был одним из самых молодых. Но я был не кадровым офицером, а офицером резерва.
Немного расскажу про офицерскую подготовку. До реформы Шарнхорста 1815 года в прусской армии офицерские должности были предназначены только для знати. Никакого обучения не требовалось, благородного происхождения было полностью достаточно. В 1815 году лица неблагородного происхождения также получили возможность стать офицерами. Вместо происхождения роль стали играть умения. Во время Второй мировой войны обучение было построено на принципах Шарнхорста, но с учетом произошедших в обществе изменений.
Была разница между кадровыми офицерами и офицерами резерва. Кадровые офицеры, профессию которых обычно выбирала их семья, с детства учились в кадетских интернатах, целью обучения было получение права поступления в университет и предварительная военная подготовка. Офицерами резерва должна была покрываться потребность в увеличении численности армии в военное время. При наличии образования и склонности к военной службе их несколько раз призывали на военную подготовку, и после одобрения офицерами из соответствующей воинской части они получали звание офицера.
Как правило, чтобы стать офицером, нужно было иметь право поступления в университет. Дефицит офицеров привел к понижению образовательного ценза. В 1938 году была отменена обер-прима, тринадцатый год обучения в гимназии, право поступления в университет можно было получить после 12 лет гимназии. С началом войны требования были еще понижены. Перевод из 11-го в 12-й класс считался равным наличию права поступления в университет. Учиться в университете и стать офицером можно было с этим так называемым «чрезвычайным правом поступления в университет».
