— Слышала, — кивнула Гроза.
Да и кто не слышал. Тогда сильно пострадал самый северный, почти что в устье большого притока Волани — Яруна — стоящий острог. Да и весь, что недалеко от него раскинулась, почти вся дотла выгорела. Многих побили тогда, но и русинов остановить удалось. Помнится, отец надолго уехал в тот край, потому как без воеводы люди остались, почти без защиты на случай, если викинги решат вернуться. Вот и отправил Владивой туда своего ближника. А Гроза тогда в Волоцке жила первый год.
— Так вот меня стрый Щукор укрыл вместе со своими детьми. Самого его ранили крепко, а отец и мать мои погибли, — Калуга вздохнул и швырнул в огонь подхваченную с земли веточку.
— Но у тебя остался твой род, — Гроза заглянула ему в лицо.
— Остался. Не бросили меня, конечно. Да ты понимаешь, верно. После того, как весь, посчитай, сгорела, да еще и зацепило лядину одну пожаром, где уж какое- никакое зерно поспевало, туго всем пришлось. А у меня и сестрица младшая осталась. И брат еще меньше. Стрыю Щукору тяжело приходилось. А там у одного из ватажников наших, Жини, тоже родичи дальние были. Он к ним заехал однажды
— и меня забрал. Потому что сам с ним напросился. Зато теперь своим помогать смогу.
— Думается, на поле или на охоте ты помог бы им не хуже, — нахмурилась Гроза, упирая взгляд в пламя. Вдохнула горячий воздух, наполненный запахом уже почти готовой рыбы. — Разве грабить — это лучшее решение?
— Не лучшее, — раздался над их головами твердый голос.
Калуга едва с места не подскочил: как будто испугался чего. А Гроза шею вывернула, поднимая лицо. Рарог стоял за их спинами, скрестив руки на груди, смотрел без злобы, но с легким укором.
— Подслушивать нехорошо, — буркнула Гроза, отворачиваясь.
— А осуждать тех, кто согласился тебя до места довезти, хорошо, значит? — старшой усмехнулся. — Иди, Калуга. Там тебя Другош зовет.
Парень встал тут же, аж бороденка его, явно отрощенная для того, чтобы старше казаться, взметнулась. А Рарог опустился на его место и вытянул длинные ноги поближе к огню: сапоги его изрядно промокли. Сколько пришлось по лесу бродить. А раньше еще — в воду ссаживаться и через мель идти. Грозу-то он на руках донес до земли — под многозначительные смешки ватажников — а сам еще бегал туда- сюда много раз.
— Я не осуждаю, — она отвела взгляд, обведя им очертания лица старшого, ярко подсвеченные огнем. — Каждый волен выбирать свой путь. И не всегда правильный.
— А ты выбрала правильный путь, Лиса? — он повернулся к ней. И даже так, не глядя на него, она знала, что сейчас на его губах неизменная усмешка. Как будто он постоянно пытался ее поддеть.
— Надеюсь, что да.
— Вечерять-то скоро будем? — гаркнули издалека, со стороны расставленных на берегу шатров.
Было шумно — оказывается — но, увлекшись разговором сначала с Калугой, и вот теперь с Рарогом, Гроза перестала это замечать. А между тем ватажники начинали крутиться все ближе и ближе к котлу, который — еще немного — и пора снимать с огня.
— Скоро, — ответила она, не глядя.
— Значит, путь среди тех, кого ты за достойных людей не держишь — верный, — продолжил размышлять над ее словами Рарог, когда их оставили в покое. Не забыв, однако, бросить пару двусмысленных замечаний о том, что старшому-то хорошо рядом с девицей, а им жрать охота. — Чем ты лучше нас тогда? От чего бежишь? А если мы по пути нападем на кого-то, ты вид сделаешь, что тебя там не было?
Сердце толкнулась гулко, расплескивая злой жар по груди.
— Не надо переворачивать мои слова, Рарог, — Гроза покачала головой. — Я такого не говорила. Что вы недостойные люди. Но ведь среди вас разные. Вот ты сам. Откуда у тебя эти струги? Строить их — дело нелегкое, а порой и дорогое. Лодьи у тебя справные, крепкие и не старые, хоть и не прошлым и не позапрошлым летом сколоченные. А о тебе только два года как слухи ходят: раньше и не слышно было ничего. Стало быть, ты забрал их где-то?
Рарог брови приподнял удивленно, слушая ее. И чем дольше она говорила, тем яснее становилась улыбка на его губах. Язык под его взглядом ворочался все тяжелее. Гроза и пыталась понять, о чем он думает в этот миг, как изучает ее: внимательно, чуть прищурив глаза — отчего они стали почти черными, утопив в расширившихся зрачках всю спелую ореховую глушь.
— А ты знаешь, что сейчас мне хочется сделать? — сказал вдруг таким тоном, от которого все слова вдруг оборвались, как ножом обрубленные.
— Откуда мне знать, — Гроза постаралась не потупиться, хоть и хотелось.
— Лучше и не надо, — Рарог первый устремил взор в темнеющую даль, освободив ее из этого душного плена хоть немного. — Такие слова вредны для ушей молоденьких девиц.
— Почему? — Гроза легонько коснулась ладонью щеки, которая становилась подозрительно горячей.
Но упрямство такое одолевало: непременно хотелось узнать, чего это он такой хитрый вид состроил. Хоть и понимала, конечно, чай не маленькая-нецелованная. Старшой оглядел ее внимательно — и кожу запекло еще сильнее от самой груди, что тревожно вздымалась, почти натягивая свободную рубаху.
Рарог снова оглядел ее неспешно, и уголок рта его едва заметно пополз вверх.
— Именно поэтому, — он поднял руку и коротко, так, будто бы и не было ничего, провел большим пальцем по губам Грозы сверху вниз.
Она с трудом заставила себя снова дышать и не показать того, что внутри все так и екнуло от мимолетного прикосновения.
— Ты не ответил.
— Откуда у меня струги? — Рарог встал, явно собираясь закончить разговор. Гроза кивнула, и он добавил неохотно: — Я убил их предыдущего хозяина. Этот ответ укладывается в твои думы насчет меня?
Обжег пытливым взглядом и пошел прочь.
Гроза так медленно, будто затекла шея, вновь повернулась к огню. Наверное, чего- то подобного стоило ждать от Рарога. Порой такие люди, что кажется, только и делают, что зубоскалят и насмешничают, в душе несут большой груз. Отчего-то хотелось верить, что он сказал это нарочно, чтобы ввести Грозу в смятение. Но — странно — она не стала бояться больше всей этой ватаги вокруг нее, зная, что ничего с ней не случится. Коли могло бы — случилось бы в первую же ночевку. А пока никто Грозу не обижал. Стоило только кому из мужей взгляд косой в ее сторону бросить или слово скабрезное, Рарог тому спуску не давал. И странно было это видеть, как он и впрямь пытается от грубостей ее оградить, от вполне понятных желаний мужчин, которые, верно, уже не первую седмицу плавают по разным рекам, собирая воедино свою разбежавшуюся на зиму ватагу. И новое знание о нем, прибавившись к тем скупым, что уже были, никак не хотело укладываться в голове.
Как и было на двух предыдущих ночевках, нынче Грозе выделили отдельный шатер.
— Ну чисто княгиня у нас в ватаге завелась, — по своему обыкновению проворчал Другош. — И на руках носят, и шатер отельный. А, Рарог?
— Чего тебе? — огрызнулся тот. Показалось, что после разговора с Грозой он уж больно посмурнел.
— Ты, вроде, не женился еще, а как будто и муж теперь, — хохотнул ватажник. — Может, все ж таскаешься к ней, пока мы спим?
Он сделал похабный жест руками. Гроза сглотнула горячий комок гнева, и хотела бы заступиться сама за себя, да благоразумие все ж взяло верх. Ну, и опаска тоже
— чего скрывать. Вот так набросится на него — а он и подкараулит где после, а там уж даже Рарог ничего не успеет сделать. И не исправит уж точно.
— Захлопни рот, Другош, — окликнул кто-то его от другого костра. — Коль завидно тебе…
— Да нет, пусть говорит, — недобро усмехнулся Рарог, глядя на соратника. — Или ты уж все сказал? Даже если бы и была моя девица, то дело это не твое. И не тебе его касаться. А будешь тут языком трепать почем зря, я ведь и лишу тебя его быстро да на наживку рыбам пущу. О тебе вздыхать некому. И мстить мне, кажется, тоже.
— По пути Тихобоя пойти хочешь? Запугивать взялся? — все ж немного утихомирившись, ответил ватажник. — Кажется, его это до добра не довело. Девица того не стоит. Ты не князь здесь, Рарог. Иначе мы не прятались бы, не скрывались от княжеской дружины. И ты не раздумывал бы над тем, чтобы на службу к Владивою пойти вместо того, чтобы варягов пощипать.
