белой ручкой и заставила этого величайшего из всех убийц отступить перед нею.
Джон Ллевелин думал об этом, мечтал, удивлялся… и в конце концов влюбился.
Чем чаще он посещал ледяной дворец, чтобы рисовать свою прекрасную даму, тем яснее рисовалась в его воображении картина, которую он задумал создать, великая картина его жизни: победа человеческой красоты над Вечностью. Это была миссия заколдованной принцессы, для того она и пришла к нему. В его мечтательной душе рос и распускался тот великолепный цветок, который только однажды в тысячу лет расцветает для человечества, – любовь и искусство, соединенные в одном чистом восприятии.
Но не в плену у льдов хотел он запечатлеть свою любимую. Свободная, смеющаяся, должна была она покоиться на скале, с легким прутиком в руке; а пред нею – убийственный Хронос, бессильный, укрощенный ее победной молодостью. Эта картина должна была дать людям сознание их божественности – самый прекрасный подарок, какой они только могли получить когда-либо! Он, со своей переливающейся творческой силой в груди, и она, эта прекраснейшая женщина, поправшая века, – они осуществят вдвоем невероятное.
Мало-помалу в нем зрела, таким образом, мысль освободить ее из ледяной глыбы. Трудности, которые приходилось преодолеть для этого, лишь пришпоривали и возбуждали его. Его фактотум Джек – из тех натурщиков, которые на все руки мастера, единственный человек, посвященный в его план, – сумел представить ему задумку еще более опасной и трудной, чтобы выжать из своего патрона как можно больше денег: он внушил художнику мысль, что служащих музея можно подкупить только чудовищными суммами. Отсюда все его бедовые попытки добыть денег у ростовщиков. Меж тем по распоряжению директора ему был закрыт доступ в ледяную залу, и Ллевелин буквально осатанел; жажда освободить свою возлюбленную и создать вместе с ней величайший дар для человечества разрасталась в нем в эти одинокие часы до небывалых величин.
И вот пришла ночь, когда он попытался покорить судьбу в клубе – искусной игрой в карты! Судьба посмеялась над ним и отняла у него все, что он имел. Но подобно тому, как прекрасная дама, долго противившаяся ухаживаниям влюбленного, неожиданно отдается ему, когда он уже пришел в совершенное отчаяние и потерял всякие надежды, так судьба нежданно улыбнулась Гамильтону, доставив ему через посредство лорда Иллингворта ту сумму, что была необходима. Тогда он не терял уже ни одного мгновения и в следующую же ночь приступил к осуществлению своего плана. По счастливому совпадению в эту ночь в подвале музея дежурил тот самый сторож, который был подговорен Джеком. Ключи были добыты, ледяная зала отперта, Гамильтон заплатил своим соучастникам щедрее некуда.
Он трижды повернул ключ во входной двери. Итак, теперь он был один. Он постоял, прислушался к шагам, которые замирали в коридоре. Вот уже не слышно ничего; он сделал глубокий вдох и, решившись, быстрым шагом прошел в ледяную залу. Вот и она! Почему же она не выбежала навстречу ему из своей ледяной глыбы? Но ее глаза, казалось, смотрели на него; ее рука, казалось, пошевелилась… Он полез в боковой карман и вынул небольшой, остро наточенный топорик.
– Прости мой азарт! – шептал он. – Прости, если испугаю тебя неловким ударом!
И он приступил к своей работе, которая должна была оказаться очень нелегкой для его несовершенного инструмента. С бесконечной осторожностью и любовью пробивал он дорогу к своему счастью, не замечая холода, сковывавшего его пальцы. Как несказанно медленно поддавалась льдина! Ему казалось, что он работает уже несколько долгих часов. Но красавица как будто ободряла его время от времени:
– Терпение, милый! Скоро я буду в твоих объятиях!
Со звоном разлетались во все стороны ледяные осколки. Еще один легкий удар, и еще один, и еще… Он боялся одно мгновение, что волосы на ее голове и маленькие волосики на ее теле окажутся крепко приставшими к ледяной массе. Но нет. Тело было натерто благоуханным маслом, так что он смог поднять ее с ледяной постели целой и невредимой. Его руки дрожали, все его тело содрогалось от холода. Быстро внес он ее на своих руках в теплую, восхитительно уютную переднюю комнату. Красное пламя камина напевало там свою странную песенку. Тихо, с величайшей осторожностью положил он ее на диван. Ее веки были сомкнуты, она, казалось, спала.
Теперь скорее подрамник, мольберт, краски! Он взялся за работу воодушевленно, с пылом. Еще ни один художник не чувствовал себя так перед своей картиной. Часы летели и казались секундами, а мощное пламя в камине поднималось все выше и выше. В комнате разливался тяжелый зной. Крупные капли пота выступили на его лбу; Джон подумал, что ему сделалось жарко от охватившего его возбуждения, снял сюртук и продолжил работать в одной рубашке.
И вдруг… неужели ее губы пошевелились? Он всмотрелся внимательнее: в самом деле, они как будто собирались в неуловимую улыбку… Гамильтон провел рукой по глазам, чтобы рассеять бред. Но вот опять… что же это такое?.. ее рука медленно-медленно скользит вниз… она манит его к себе…
Он бросил кисть и кинулся к дивану и, склонившись перед ней, схватил маленькую белую руку, на которой выступали тонкие голубые жилки. Она спокойно встретила этот их контакт. И тогда, стиснув ее запястье, Джон поднял голову и еще раз взглянул на нее, ну а потом с легким вскриком он бросился к ней и стал целовать ее: щеки, губы, шею, ее сияющую белоснежную грудь. Вся его так долго сдерживаемая любовь, вся его бесконечная страсть к красоте и искусству вылились в этих поцелуях на груди его спящей красавицы…
Но вслед за этим мгновением наступило самое ужасное. Влажная, противная слизь потекла ему на лицо. Он вскочил, отступил несколько шагов назад. Линии ее тела вдруг расплылись… Что это было такое – то, что лежало там, на диване? Противное, нестерпимое зловоние подступило к нему и, казалось, приняло зримый облик в красном сиянии камина. Из превратившегося в слизистый студень мертвого тела ему навстречу поднялось ужасное привидение, простиравшее к нему свои бесчисленные, словно у полипа, руки: чудовище по имени Время все же сумело взять жестокий реванш!
Он бросился бежать, натолкнулся на дверь. Нужны были ключи – он не находил их; он бил по преграде руками и даже головой, страшно поранился, но сталь не поддавалась. Ужасный призрак вздымался все выше, все разрастался; Джон уже чувствовал, как липкие щупальца забиваются ему в рот и нос. Он дико завопил, бросился в самый дальний угол, ища спасения… там и нашли его – маленького, жалкого человечка, который вообразил, что может
