— Иван Иванович, — поняв, кто мы, назвал себя старик и протянул руку.
Из-под густых седых бровей на меня пристально смотрели черные как уголь глаза. Сильное рукопожатие убедило меня, что внешность старика обманчива.
Мы сели на бревно возле дома, и старик рассказал, как пришли фашисты в совхоз, все разрушили и разграбили, потом, испугавшись партизан, убрались в райцентр Червень.
— А хлеб мы хороший вырастили, — старик показал рукой на сложенный в скирды хлеб.
— Почему же не обмолотили?
— Нечем обмолачивать, — развел он руками. — Немцы молотилку поломали. Теперь возвратятся и, чего доброго, сожгут хлеб… Вот мы и собираемся жечь наше жито, — печально заключил старик.
— Обожди, отец, не нужно торопиться, что-нибудь придумаем, — успокоил я старика. — Где у вас молодежь?
— Частью немцы угнали, частью в партизанах.
— А кто вами управляет? — спросил Кусков.
— Да никто, каждый сам себе хозяин: что хочет, то и делает, — засмеялся Иван Иванович.
— Вот мы возьмем и назначим вас руководителем совхоза, — пошутил я.
— Это можно, — серьезно проговорил старик, — хотя лучше было бы, если бы вы своего человека прислали, вроде как коменданта, а мы ему поможем.
Между тем с поля начали возвращаться крестьяне. Они работали каждый день, не зная, удастся ли воспользоваться плодами своего труда. Земля звала, и они шли на ее призыв.
Мы поговорили с рабочими совхоза, пообещали им помочь исправить молотилку и мотор.
На другой день Морозкин предложил послать комендантом в совхоз «Рованичи» партизана Сергея Романовича Белохвостика. Это был пожилой, всеми уважаемый человек, старый член партии, хорошо разбиравшийся в сельском хозяйстве. С первых дней войны он скрывался от оккупантов, потом вступил в наш отряд.
Мы позвали Белохвостика и все ему рассказали.
— Не уверен я, что справлюсь с этой задачей, но, если необходимо, пойду, — без особой радости согласился Сергей Романович и добавил: — Партийное поручение надо выполнять.
Было решено на подступах к совхозу выставить засаду, а для охраны Белохвостика выделить нескольких партизан.
— Подбери себе партизан, знакомых с кузнечным делом: нужно будет исправить молотилку и мотор, — сказал я.
Вскоре Белохвостик привел двух бывших кадровых рабочих-кузнецов Ленинградского судостроительного завода. Они заверили:
— Сделаем все, что возможно.
И вот «комендант» Белохвостик со своей командой вышел в Рованичи.
Через два дня партизаны доставили горючее, и отремонтированная молотилка весело заработала.
Крестьяне копали большие ямы, застилали дно досками и соломой и прятали зерно. Зерна было много; Белохвостик щедро наделял им нуждающихся крестьян из соседних деревень. Подсчитав, сколько зерна нужно будет на осенний и весенний сев, он совместно с местным комитетом рабочих совхоза припрятал в надежном месте необходимое количество зерна.
Кроме того, он спрятал несколько тонн пшеницы в лесу.
— Это для партизан. Если мы отсюда уйдем и придут другие — отдайте им, — сказал Белохвостик доверенным крестьянам.
К концу молотьбы мы навестили Сергея Романовича. Весь в пыли, облепленный соломой и мякиной, он орудовал возле молотилки. Работа шла весело и дружно.
— Как дела? Привык к новой работе? — спросил я Белохвостика.
— Прекрасно! Сколько хлеба спасли для народа, а фашистам — вот, — и он, показав кукиш, весело рассмеялся.
— Неправильно ваш комендант исполняет свои обязанности, — подойдя, шутливо сказал Иван Иванович, — Где это видано, чтобы комендант пыль глотал. Немец был… Так тот только палкой и нагайкой управлял.
Все рассмеялись.
Из совхоза «Рованичи» оккупанты не получили ни одного грамма зерна. При активном участии партизан во многих деревнях крестьяне успели собрать и спрятать хлеб. Только вблизи райцентров немцы обобрали крестьян до нитки. Смолевичский, Березинский, Пуховичский, Червенский и другие районы контролировались партизанами.
После разгрома вражеского гарнизона в Шипьянах оккупанты малыми силами на нас нападать не решались. По деревням распространились слухи об огромной силе партизан, про их пушки. Большие же силы немцы собрать не могли, так как каждая дивизия была нужна для фронта.
Легенда о силах партизан пугала оккупантов, и гарнизонные коменданты, чтобы избежать приказов свыше выступать против партизан, в рапортах своему начальству насколько могли раздували их количество.
Однажды над лесом послышался гул мотора. Мы, подняв головы, вглядывались в ясное небо. Шум приближался, и мы увидели немецкого разведчика. Он медленно, как ястреб, высматривающий добычу, кружился над нашими головами.
— Воздушный пират рыскает, — проронил Луньков.
— Уже авиацию против нас стали высылать. Значит, тошно им, — радостно сверкая глазами, проговорил Карл Антонович.
— Нашел чему радоваться, — пожал плечами партизан из «новеньких».
— А зачем унывать? — заспорил Добрицгофер. — Даже противник признает, что мы — сила…
— Ни радоваться, ни унывать времени нет, — перебил я. — Лучше побыстрее сменим стоянку.
Перемещались недолго. К вечеру были на новом месте. Для костров собрали сухие ветки, чтобы было меньше дыма, ночью вообще костров не жгли.
Наши партизаны просачивались сквозь заслоны гитлеровцев и продолжали пускать под откос эшелоны.
Одним из лучших подрывников был Константин Сермяжко, которого мы хорошо знали: он приходил к нам делегатом от отряда «Непобедимый».
Сермяжко был назначен командиром группы, в которую вошли Мацкевич, Пастушенко, Афиногентов, Ларионов, Тихонов и другие лучшие подрывники обоих отрядов.
Зачастую Сермяжко сам выбирал места для диверсий.
Вспоминаю один наш разговор втроем.
— Выбери участок железной дороги, на котором ты будешь действовать, — сказал Кусков, развернув карту. — Я предлагаю участок Смолевичи — Плиса, он слабее охраняется.
— Зато и эшелоны идут там медленнее — меньше вагонов окажется под откосом, — покачал головой Сермяжко. — Лучше идти на участок Михановичи — Руденск.
— Тебе известны последние донесения разведчиков? — спросил я его. — На этом участке сильная охрана, на полотне всю ночь горят костры… Понимаешь, куда идешь?
— Понимаю! Фашистов уничтожать, — не смутился Сермяжко. — Я и мои товарищи — коммунисты — выбираем самый тяжелый участок. На нем-то мы и принесем больше пользы. Обещаю, что задание будет выполнено.
Отказать ему было невозможно, и Кусков коротко ответил:
— Выполняй!
Группа выстроилась на лесной поляне. Мы проверили оружие, боеприпасы, обмундирование; все было в порядке.
— В поход! — скомандовал Сермяжко, и подрывники цепочкой тронулись в опасный путь.
Они шли быстро, скоро минули деревню Комиссарский Сад и вышли к шоссе Березино — Червень. Здесь залегли в кустах и долго прислушивались. Как будто ничего подозрительного. Тем не менее группа перешла шоссе только после того, как Мацкевич, оставив товарищей, подполз по траве ближе и тщательно осмотрел весь участок, где предполагалось осуществить переход.
В эту же ночь подрывники достигли шоссе Минск — Осиповичи.
Начинало светать, когда партизаны бегом под самым носом у противника проскочили шоссе и кустами двинулись дальше. Скоро кустарник кончился, впереди — голые поля.
— Что будем делать, товарищи? — шепотом спросил Сермяжко окруживших его партизан.
— Ты командир, как прикажешь, так и будет, — отозвался Тихонов.
— Давайте здесь дневку сделаем, — предложил Мацкевич.
Так и решили. Партизаны забрались в самую гущу кустов, заросших высокой крапивой. В трехстах метрах от них, в деревне Моторово, находились обнесенные колючей проволокой фашистские дзоты. Весь день, сменяясь по очереди, подрывники вели наблюдение за вражеским гарнизоном.
К вечеру простудившийся в прошлую ночь Ларионов стал кашлять. До боли сжимая зубы и засовывая в рот траву, он старался заглушить кашель, но все было напрасно.
— Не могу… — задыхаясь от кашля, простонал он. — Набросьте мне на голову побольше одежды.
Товарищи выполнили его просьбу. Теперь, под тужурками, Ларионов дал волю своему кашлю. Тяжелая груда одежды, наваленная на него, содрогалась, зато кашля не было слышно.
Дождавшись темноты, партизаны пошли дальше. Кашель у Ларионова затих.
— Как мы с тобой подойдем к железной дороге? Вдруг опять забухаешь, — ворчал Тихонов.
Ларионов виновато смотрел на товарищей, молча грыз малиновые стебли — лечился на ходу.
Ночью группа достигла очень извилистой в этих местах реки Свислочь. Она холодно поблескивала в темноте. Налево — деревня Лешница. Сермяжко знал, что, хотя возле нее имеется брод, идти туда опасно. Недолго думая, Константин сбросил сапоги, снял одежду и вошел в воду. Найдя удобное для переправы место, он дал знать товарищам, и скоро вся группа была на другом берегу.
