Пришла 5-я рота. Потом 8-я и 7-я. 7-я пела:
...надви-и-нув кивер свой пехотный,
Выйду я на улицу, печата-я с носка-а...
Подпоручик Ивановский, в числе запевал, пел громче всех.
- Эх, песнь моя! - играл и звенел его голос.- Любимая!
Буль-буль-буль бутылочка казенного вина!
- Смотри-ка, стаяло все. А ногам холодно! - жаловался кому-то Зотов, подымая то одну, то другую ногу, обутые в порыжелые, рваные сапоги.- Ну и вот, значит,- эх, холодно! - как убег, значит, Баранов, так и не возвращался больше. Уж больно это его господин капитан Карнаоппулло пригрели. И станок его расколотили, и пороть собралися...
Наконец батальон выстроили.
Появившийся в дверях штаба генерал Туркул улыбался. За ним шла какая-то женщина, в старом поношенном пальто, из-под которого виднелись складки дорогого платья. Когда женщина сходила по ступенькам, платье торжественно шуршало.
- Пожалуйста!.. Будьте так любезны!..- сказал женщине генерал Туркул и опять улыбнулся.
Женщина стала обходить роты. Перед некоторыми солдатами и офицерами она подолгу останавливалась. Остановилась она также и передо мной.
- Этот? - спросил Туркул. Женщина вздохнула.
- Нет! - потом подняла брови и пошла дальше.
- Этот?
Генерал Туркул от нее не отставал.
- Нет, не этот...
- Этот?
- Этот, ваше превосходительство! - сказала она наконец, остановившись перед подпоручиком Ивановским.
Подпоручик Ивановский - вдруг - сразу побледнел.
- И этот еще, ваше превосходительство... Потом батальон развели по квартирам. Подпоручик Ивановский и унтер-офицер Сахар были оставлены при штабе.
Уже вечерело...
- Такой хороший офицер!..
- С чего хороший! Уж Врангель подтянет... Подпоручик Виникеев доел брынзу и старательно собрал со стола крошки.
- Врангель всех, господа, подтянет.
- И подтягивать нечего!.. С пьяных глаз, конечно...
- Конечно, с пьяных! - Подпоручик Басов бросил на пол догоревший окурок.- Не бандит ведь, слава тебе господи! И на кой ему леший эта дрянь жемчуга эти понадобились!..
- Не бандит, а туалеты взламывает!.. А на кой - известно: бросьте, поручик, дурака разыгрывать! - Вытирая губы, подпоручик Виникеев улыбнулся.- А знаете, господа, сколько дрянь эта стоит?..
- Идут!.. Идут!..- закричали вдруг на дворе солдаты. Мы выбежали.
За воротами - к штабу полка - шло одно отделение офицерской роты.
Через час подпоручика Ивановского и унтер-офицера Сахар расстреляли.
Кто была женщина в поношенном пальто и дорогом, шелковом платье, я не знаю...
А еще через час штабс-капитан Карнаоппулло прибежал к нам на двор.
- Ну как, пришел Баранов? - услыхал я сквозь открытое окно.
- Никак нет, господин капитан!
Ефрейтор Плоом вытянулся и взял под козырек.
- Ну так вот что, ребята! У него там наверху какой-то красный диванчик имеется... Там, в каморке... Знаете?.. Ну вот!.. Срывай с него, ребята, бархат! Шей погоны! Да живо!
...При вечерней перекличке вся 6-я рота была уже в новых бархатных погонах.
В ту же ночь нас неожиданно подняли.
А под утро, когда солнце еще только всходило, Дроздовскую дивизию погрузили на пароходы и отправили десантом на Хорлы.
Меня и подпоручика Морозова, как не вполне еще окрепших, оставили в Севастополе - при хозяйственной части.
- Помнишь библейскую историю с Красным морем? - взяв вечером метлу, спросил меня подпоручик Морозов.- Когда отряды Моисея проходили море, оно расступилось. Помнишь?.. Прошли - море хлынуло назад. Так и сейчас. Дрозды прошли, и - смотри-ка!..
Через двор шел токарь Баранов. За стеной в соседней комнате звенел женский смех; в квартиру, комнату которой мы занимали, вернулась хозяйка-еврейка с дочерьми-курсистками.
- Да...- сказал я, подумав.- Но нас, брат, не захлестнуло.
- Пока!..
И подпоручик Морозов вдруг отвернулся. Подметая комнату, он изо всех углов извлекал пустые бутылки...
"CREDO" ПОДПОРУЧИКА МОРОЗОВА
Прошло недели две.
Вернувшиеся с Хорлов Дроздовские полки давно уже расквартировались по деревням Евпаторийского уезда. Хозяйственные части также готовились к переезду. Собрались и мы с подпоручиком Морозовым.
- Завтра, Николай Васильевич?
- Завтра.
- Пешком пойдем?
- Пешком... Ну ее к богу,- хозяйственную!..
Был уже поздний вечер. Развязав вещевой мешок, подпоручик Морозов разбирал свои немногие вещи. За стеной пела дочь хозяйки:
Как цветок голубой
Среди снежных полей...
- Что ты там уничтожаешь? - спросил я Морозова, который рвал какие-то мелко исписанные листы бумаги.
- Так, чепуху всякую... Записки...
- Твои?
- Мои.
- А ну, покажи!.. Подпоручик Морозов замялся.
- Да покажи!.. Чего там!..
- Ну ладно!..- Он протянул мне несколько листиков.- Но ведь это... интересно только для... только для меня обязательно...
Светлый луч засверкал
Мне из пошлости тьмы,
опять запела курсистка.
- Циля!.. Циля!..- перебила ее другая.- Смотри, Циля!..
"...И пусть белый не станет красным, а красный белым,- с трудом разбирал я упавший набок почерк подпоручика Морозова,- но годы гражданской войны откроют, наконец, наши глаза, и белый увидит в красном Ивана, а красный в белом - Петра... Утопия?.. Может быть!.. Но я привык верить своему сердцу..."
Я поднял глаза и посмотрел на подпоручика Морозова. Он все еще сидел против меня и, смутившись, смотрел в окно. За окном было темно. Только угол соседнего дома освещался нашим окном и выпирал из темноты желтым, тупым треугольником.
"А пока что,- вот в этом вся и бессмыслица,- читал я дальше,- пока что я должен тянуть эту лямку. Отступающий всегда гибнет. Я погибнуть не хочу. И вот белое движение волочит меня за собой. Идея, способная на вырождение, не есть идея. Над идеей белого движения я ставлю крест. А бессмыслица ползет дальше... Я не верю в чудо, но, к нашему несчастью, генерал Врангель, очевидно, все еще верит. Не потому ли утвердил он новый знак отличия - орден Святого Николая-чудотворца?..
...На долгих путях от Брянска, через Севск, Харьков, Ростов, Екатеринодар до Новороссийской бухты люди тысячи раз теряли свою веру. Офицеры распродали награбленное имущество (заметьте падение цен!); распродав, занялись злостной спекуляцией (заметьте повышение!)..."
Я улыбнулся:
- Ты экономист, подпоручик! - и взял следующий лист.
"Деникин низко поклонился и ушел. Я кланяюсь его честности. Кланяюсь не только низко,- до самой земли. И, господи, как был бы я счастлив, если б смог я поклониться еще раньше".
Я пропустил несколько строчек.
"...Так зачем же приехал Врангель и что он хочет? Впрочем, о Врангеле говорить трудно,- он утвердил орден Св. Николая-чудотворца... Приехать с ультиматумом о заключении мира и взяться за продолжение войны!.. Бросать людей, потерявших идею!.. Куда?.. На гибель?.. С чем он уедет?.."
Я вновь перескочил через несколько строчек.
"...И недавний десант дроздов под Хорлами, десант, о котором мы, офицеры того же полка, не можем решить, блестящая ли это удача или полное поражение. А зима..."
Дальше я разобрать не мог. Потом буквы вновь выровнялись.
"Да, так идут наши дни!..
Что делается за фронтом - я не знаю...
Чем живут наши враги и чем они держатся - я не знаю...
Я не знаю и того - только ли они мне теперь враги?..
Я люблю человека и жизнь, и когда те, что теперь за фронтом, стали дешево расценивать и жизнь и человека, я назвал их врагами. Моя ли это вина?
В ту ночь был белый ледоход,
Разлив осенних вод.
Я думал: вот река идет.
И я пошел вперед.
А теперь?..
Токарь Баранов говорит: перемелется, мука будет! - так нужно для нового хлеба. Токарь Баранов не видит звездочек, чернильным карандашом нарисованных у меня на погонах, и говорит со мною по душе. Но я говорить с ним по душе не могу. Я эти звездочки вижу!.. Токарь, может быть, и прав, но ведь если б зерно имело мозг, разум и волю и если б оно знало даже, что молоть его будут для нового хлеба, оно все равно добровольно бы под жернова не ложилось!..
Впрочем, мысли токаря не мои мысли!.. Своих у меня сейчас нет... Я и пишу в надежде отыскать их,- так, случайно наткнуться... Мне очень страшно тыкаться мордой в пустоту... А победили меня свои же, и уже в первом бою,под Богодуховом...
Но и побежденный хочет жить и дышать...
Господи, как трудно быть подстриженным под погоны!..
Я не могу уйти - меня расстреляют. Я не могу не стрелять - меня пристрелят.
Я не могу..." Дальше было зачеркнуто. "...Но я могу зажмурить глаза... Пусть несут меня события. Я верю, что неперемолотое для нового хлеба зерно тоже не пропадает. Упав во вновь перепаханную землю, оно даст ростки. Кто перепашет землю - я не знаю. Мне суждено умереть или дождаться..."
Я вновь поднял голову.
- Циля, да неужели правда?
- Ну конечно! Я же сказала...- вновь донеслись до нас голоса за дверью.- Я нашла здесь "Физиологии" Данилевского, и теперь мы сможем...
- Идем в город! - вдруг коротко бросил мне подпоручик Морозов.
