и, таща коляску по тротуару, вдруг увидела его — своего любовника в компании женщины, красивой, яркой, ухоженной, слегка богемного вида, в ярком пышном платье. Они шли вместе, обнявшись, хохотали, и поглядывали друг на друга с таким лукавством, что не оставалось сомнений в характере их отношений. Замерев на месте, шокированная Надежда увидела, как они входят в подъезд соседнего дома и вспомнила, что не раз уже видела эту бабу во дворе, гуляющую с ребенком.
Тут же завертелся вихрь подозрений: от кого ребенок, если она живет одна, без мужа? Что делал в этом дворе Модестов, когда они познакомились? Никаких учреждений здесь не было и в помине, одни лишь жилые дома. Неужели эта рыжая — его старая пассия, которая прижила от него ребенка, а теперь снова заманила в свои сети?
Догадка, поразившая ее, казалась единственно верной.
Надя билась в истерике и не знала, что предпринять. Отравиться? Утопить детей, а потом утопиться следом и самой? Убить Модестова? Убить рыжую крашеную хищницу? Настучать его ленинградской жене?
Она промучилась так три дня, а потом Алексей объявился сам: ввалился в квартиру с чемоданом, словно только что приехал, расцеловал Надю, посюсюкал с детьми, в общем, делал вид, что все в полном порядке. Потрясенная таким вероломством, не обладающая большим опытом, Надежда тут же закричала, что она все видела, и его крашеную лахудру видела, и глаза ей повыцарапает! Алексей легко улыбнулся, пожал плечами и, попрощавшись, вышел из квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь.
На этом все кончилось. Надежда каждый день видела его в компании рыжей соседки, унижалась, плакала, но он мягко объяснил, что разлюбил ее, а значит — все кончено.
— Но как же дети? — рыдала Надя.
— А ты на сто процентов уверена, что они мои? — Произнеся эту циничную фразу, Алексей сочувственно потрепал ее по подбородку. — Успокойся, Надюша, ты еще устроишь свою жизнь. Счастливо тебе!
И ушел, оставив ее в полнейшем смятении чувств.
Самым ужасным было видеть почти каждый день рыжую хищницу и чувствовать на себе ее лукавый изучающий взгляд. Модестова она изредка встречала во дворе, когда он приезжал в Москву, но встреч с ним избегала. Когда Надя видела ребенка хищницы, мальчика лет четырех, в ней все закипало: теперь уже сходство с Модестовым так и било в глаза. Те же уши, нос, подбородок…
Потом все как-то разом кончилось. До нее дошли слухи, что Алексей бросил и соседку — сделал ей ребеночка и бросил, а в столицу и вовсе перестал приезжать. Дела его пошли в гору, он сменил работу, стал большим начальником, и мотаться из города в город стало ему не по статусу. Эта новость принесла некоторое облегчение: по крайней мере, видеть бывшего любовника ей больше не придется, ну а то, что красотка-соседка с огромным восьмимесячным животом тоже стала брошенкой, дарило хоть какое-то моральное удовлетворение. С другой стороны, удовлетворение это быстро таяло, когда Надя видела вполне довольное жизнью лицо соперницы: она спокойно выгуливала свой беременный живот и, казалось, нисколько не огорчалась по поводу разрыва с отцом своих детей. То ли ей было на него плевать с высокой колокольни, то ли у нее просто был сильный и самостоятельный характер. Надя этого не знала, и знать не хотела, и вообще старалась не думать об этом, желая вытолкнуть поскорее из памяти эту историю.
Ну а дальше жизнь вошла в привычную колею и нарушил ее лишь двадцать лет спустя звонок от Модестова, который хотел видеть своих уже взрослых детей.
Выслушав эту потрясающую в своей банальности историю, воспетую сотнями писателей и сценаристов, Егор покачал головой. Кто бы мог подумать, что в жизни его блеклой, бесцветной матери бушевали такие латиноамериканские страсти!
Из комнаты Лики уже довольно долгое время раздавалось щелканье клавиш — сестра, как обычно, сидела за компьютером. Потом она высунула голову и озадаченно сказала:
— А папашка-то у нас не простой!
— С чего ты взяла?
— Он живет под Питером, в маленьком поселке у моря. Это очень престижное местечко, земля там стоит бешеных денег, а судя по тому, что в твоем адресе есть только номер дома и нет квартиры — папанька живет в собственном коттедже. И это наверняка не вшивая развалюха, а, как минимум, двухэтажный особняк.
— Откуда ты знаешь? — плачущим голосом простонала мать.
— Я нашла карту этого поселка. Дом стоит на ближайшей к морю улице, и я уверена, что земля там — бешено дорогая.
— Ну, тебя это волновать не должно, — поддел сестру Егор. — Ты же не хотела с отцом знакомиться!
— Щазз, разбежался! — отбрила она братца. — Хочешь, чтобы все бабки и недвижимость тебе досталась? Вы как хотите, а я собираю вещи. Особняки у Финского залива, знаете ли, на дороге не валяются!
Глаза у старшей сестры горели, щеки раскраснелись, и она мысленно уже подсчитывала возможную прибыль: вкусный кусочек от наследства, богатые женихи, выстроившиеся в очередь, независимость от надоедливой матери, свобода, а главное — МНОГО БАБОК! Она даже не пыталась скрыть меркантильного интереса, и Егору стало противно. Не то чтобы он был против денег: с ними, конечно, жить гораздо веселее… Но отец его интересовал в первую очередь не как толстый кошелек, а как человек.
— Дети! Вы что, поедете к этому предателю? — воскликнула мать. — К тому, кто бросил вас в младенчестве и не вспомнил ни разу за двадцать лет?
— Конечно, поеду! — Лика уже скрылась в комнате, и оттуда послышались звуки поспешных сборов: в сумку летели вещи, косметика, обувь. Потом сестра заперлась в ванной и вышла оттуда через полчаса в непривычном образе: вместе яркого макияжа и откровенного наряда — скромные джинсы, зачесанные за уши волосы, бледное личико и глазки в пол. Типичная бедная родственница. От такой метаморфозы Егор остолбенел, а мать принялась рыдать и заламывать руки.
— Как вы можете! Вы меня бросаете, едете к этому… подлецу, променяли мать на доллары!
— Мам, успокойся, — равнодушно сказала Лика, — все будет хорошо. Я позвоню.
— Ты уже уезжаешь?!
— Ну конечно, поезда на Питер ходят часто. Егорушка, чао. Если надумаешь приехать, постарайся
