ни в двадцать четыре минуты пятого он не бывал уверен в почве под ногами. И в каждой тени ему мерещилась Лидия.
— Если вы все-таки решитесь сесть перед ней, пожалуйста, напишите и расскажите мне об этом, — попросила Джейн. — Вот, я дам вам свой электронный адрес. — Она нацарапала контакты на клочке бумаги. — Когда я вернусь домой, все это будет казаться таким далеким и нереальным.
— Вы сможете смотреть прямые трансляции, — предложил Левин, указав на камеру на стене атриума.
— Я запишу и номер мобильного. Если соберетесь сесть, кинете мне эсэмэску? Я с удовольствием посмотрю.
— Конечно, — заверил Левин.
— Не думаю, что перед Мариной сидело много композиторов.
— Скорее всего.
Левин не мог дождаться, когда Джейн уйдет. Он ненавидел долгие прощания. И никогда не станет ей писать.
Джейн немного помялась и наконец сказала:
— Арки, мои родители были женаты шестьдесят лет. Мама никогда не бывала в Нью-Йорке. Она считала, что непременно заблудится. Отец несколько раз приезжал на гонки.
Левин кивнул, не понимая, зачем она это говорит, уже собравшись уходить.
— Ваша жена вернулась? — спросила Джейн.
— Нет.
— Это неизлечимо?
Левин взглянул на нее и удивился, увидев в ее глазах доброту.
— Да.
— Но вы все еще любите ее…
Левин кивнул:
— Люблю.
— Но вы пытались?
— Она оставила предельно ясные указания.
— Знаете, Арки, мы не очень хорошо знаем друг друга. Возможно, и не узнаем. Поэтому я просто выскажусь и уйду. Мы с Карлом прожили вместе двадцать восемь лет. Теперь я потеряла его, и у меня уже не будет возможности сказать ему все, чего я никогда не говорила. Осмелюсь дать вам совет, хоть и знаю, что мужчины этого терпеть не могут: вы должны испробовать все средства. Просто я ненавижу смотреть, как пропадает впустую любовь.
Одиночество — штука тихая, почти звуконепроницаемая, подумал Левин.
— Мне пора домой, — сказал он.
— Ладно, — проговорила Джейн и вздрогнула, когда Левин резко вскочил на ноги.
— Просто я что-то нащупал в музыке к фильму.
— Чудесно, — сказала женщина, тоже вставая. — Идите! Идите! Скорее!
Левин поцеловал ее в щеку.
— Что ж. Было…
Джейн улыбнулась:
— Спасибо. Было очень приятно с вами познакомиться, Арки. Сообщите мне, если решите сесть перед Мариной.
— Непременно, — ответил Левин и похлопал себя по карману, в который положил бумажку с ее адресом.
Дома Левин устроился в студии и занялся тем, чем занимался почти всю свою жизнь. Пробежался по клавиатуре арпеджио, модуляциями аккордов в миноре и мажоре, позволяя настроению овладеть им. Он увидел перед собой профиль Абрамович, ее бледное, молчаливое лицо. Увидел одинокую женщину посреди леса лиц. А потом услышал. Это была песня сердца, промежуток между одиночеством и близостью. Музыка леса и воды. Здесь, в нотах, таилась мелодия времени, одиночества и тоски по любви.
Пальцы летали по клавиатуре, по звонким, холодным черно-белым клавишам «стейнвея». По рукам пробежала волна энергии. Левин услышал тему, которая будет появляться и исчезать, соединяя между собой эпизоды фильма. Падающие на листья капли дождя, луна в небе и эта мелодия. Он уже понимал, как она будет переходить в другие темы. Уже прозревал, что станет с ней до и после. Он проигрывал ее раз за разом и видел женщину, которая днем была человеком, а ночью рыбой, соскальзывающей в воду на закате и выходящей из реки на рассвете; лес, начинавший искриться и мерцать, как только на деревья и папоротники, камни и птиц, лишайники и грибы вновь падал свет. Женщина стояла в бесконечной волне и держала в своих руках все истории мира.
Ему вспомнилась дворжаковская Девятая симфония ми минор, опус девяносто пять, печальные звуки рожков, пронзительные паузы. Но фортепиано увлекало, манило к солнцу. Это была история о том, как родился мир, как он изменится и как ничто уже не будет прежним.
20
Теперь, когда Левин наконец разобрался с собой и впустил музыку, я отправился посмотреть, как Джейн покидает Нью-Йорк. Есть художники, а есть популяризаторы. Я благословляю последних. В художественном процессе они исполняют роль смазки. Моторного масла для творчества. Остерегайтесь художника, который считает, что потерпел неудачу и его гений не получил того признания или награды, какое ему требовалось, а потому берется за преподавание. То же самое можно сказать о родителе или друге, который, ссылаясь на свою мудрость и опыт, говорит молодому художнику, что тот никогда не добьется успеха, что мир слишком велик, а он слишком мал, что его мечта не сбудется по самым обыденным причинам. Или о человеке, который, взирая со своей далекой от искусства колокольни, убежден, что мог бы стать великим, если бы писал, рисовал или снимал фильмы. В конце концов, так ли уж это трудно? Я заметил, что вариантов обсасывания несостоятельности не меньше, чем существующих моделей вилок. В каждой таится маленькая смерть, и первая реакция на такую смерть, как правило, гнев. Но Джейн не испытывала гнева. Джейн размышляла о шофере.
Она ощущала исходящий от него аромат. Вероятно, сандаловое дерево и нотка корицы. Она отметила ровную линию роста волос и слегка отяжелевшую шею над воротником белой рубашки. Ей хотелось расспросить его обо всем. Как он оказался в Нью-Йорке? Был ли он счастлив? Что он думает про Бога или про Аллаха? А про Обаму? Какое у него любимое блюдо? Что бы он сделал со своей жизнью, если бы ему снова было семнадцать? Но вместо этого Джейн сидела и наблюдала за тем, как горизонт с приближением предместий становится все ниже и широкая лента автострады под влажным бесцветным небом покидает город. Она подумала, что будет чудесно оказаться дома, среди внуков, которые забросают ее вопросами и ее собственные вопросы ненадолго отступят на второй план.
Джейн потратила шестнадцать дней, наблюдая за Мариной Абрамович, сидящей за столом. И видела, как люди раз за разом возвращались в атриум. Некоторые из них по нескольку часов ожидали своей очереди сесть перед Мариной. Многие не дожидались. На перформанс пришли сотни тысяч людей, чтобы посмотреть или принять в нем участие, а ведь прошла еще только половина. «В присутствии художника» будет продолжаться и без нее. Она не увидит окончания действа, но ей удалось стать его крошечной частичкой. Краем туфли в углу фотографии, размытым лицом в толпе.
Джейн вспомнила, как посетила место, где прежде находился Всемирный торговый центр. Масштабы увиденного ее потрясли. Не просто два здания, целый городской квартал был превращен в огромный котлован с гравием, загроможденный желтой строительной техникой. Лучше всего было бы разбить там огромный луг, подумала она. Насыпать высокий конический холм, с
