Я зарыдала в голос, от невозможности выразить благодарность и признательность.
Женщины редко плачут по утрам. Как правило, за день накапливают аргументы своей несчастной жизни, а к вечеру выдают. Исключения — те, кто провел бессонную, в кошмарах, ночь. Это про меня.
Маша растерялась. Секунду назад я была строптивой младшей сестричкой с комплексом вины, временно покладистой. А теперь навзрыд плакала, комплекс того не заслуживал. Маня ложки подогревала каждое утро, ничто в последовательности ее действий не нарушилось. Но я-то впервые оценила, и корежило меня отчаянно.
— Ма-а-шка, се-с-стренка, — слова недоговаривались, спотыкались, рвались, — хоть тебе скажу, маме не успела. Я вас, тебя и ее, очень люблю всегда, по-другому не умею… как умею…
Я плакала и объяснялась в любви — маме и сестре, мертвой и живой. Маша стояла напротив. Изумленная, с ложками в руках, чайной и столовой, она села на табурет и неожиданно гаркнула:
— А ну-ка закрыла рот!
И уголок моего сознания, не участвовавший в истерике, хмыкнул: «Таким тоном она порядок в классе наводит. Руки на стол и слушать задание!»
— Открыла рот! — приказала сестра, противореча предыдущему велению. — Пей лекарство!
Сквозь судорожные рыдания я выкрикнула:
— Ложки пустые!
И зашлась смехом.
Никогда не верила в литературные выдумки, будто рыдания могут перейти в смех. Мгновенные превращения — в сказках и в фантастике. Любовь мгновенно не оборачивается ненавистью, дождь переходит в снег постепенно, жадность за секунду не становится щедростью, черное становится белым через серое.
Но случилось именно так. Я хохотала. Машка, посмотрев на ложки, которые тянула к моему рту, ойкнула и подхватила смех. Раз смеется, значит — не злится.
Приняв снадобья, я спросила:
— За что ты на меня обиделась?
— Не на тебя, на себя.
— То есть? За что — на себя?
— За неспособность доказать любимому человеку — тебе — очевидные вещи.
— Ничто не очевидно…
— Не дави софизмами, — вернула мне сестра упрек. — Тогда, в бане, когда мы в первый раз увидели голых некрасивых женщин, разве тебя не поразило, что твоя мама не стала утешать нас, а разозлилась?
— У нее всегда на первом месте стояло как ты себя ведешь, а уж потом почему ты так себя ведешь.
— Почему обычно ясно, а как надо исправлять в реальном моменте действительности.
— Советы великих педагогов и психологов с точностью до наоборот. Ой! — подняла я руки, почувствовав, что Маша оседлает любимого конька. — Только не про каждому свое. Бабушка говорила: бывает добро, да не каждому ровно. А? — погордилась я воспоминаниями о бабушке, которая воспитывала Маню, а меня видела изредка. — Каждому своя педагогика и психология — это уж слишком.
— В самый раз. Чаю брусничного выпьешь?
— Хоть настой цикуты, только скажи…
Я нарочно замолчала: сообразит ли Маня?
Сообразила.
— Почему я назвала тебя грезиеткой, — улыбнулась сестра.
— Какая из рыбы с вилкой мечтательница трепетная?
— Не кокетничай. Прекрасно знаешь, что мы всегда пасовали перед… — Машка покрутила руками в воздухе, подбирая слова, и выдала почти научное: — Перед возможностями твоей мозговой деятельности.
— Машка!
Мое эгоистическое желание поговорить о себе любимой оборвало ночное воспоминание. У сестры тоже семейная и прочая жизнь!
— Ты чего всполошилась?
— Машка! Что у тебя со Степаном? И вообще, какие проблемы? Расскажи мне.
Сестра смотрела на меня с удивлением, замешенным на подозрении в помешательстве.
— Настя!
— Да?
— Может, померить тебе температуру?
— Иными словами: с чего я вдруг стала интересоваться твоими проблемами?
— Вот именно.
— С Ольгой ты наверняка делишься, — ревниво заключила я, — а со мной — не хочешь. Не достойна.
— Настя!
— Да?
— Иди ты к черту!
Машка послала меня от души — легко, искренне, в то же время — ласково, как надоедливого, но истово любимого ребенка.
И мне захотелось обидеться, надуться, чувствуя свою власть, закатить истерику. Я тысячу лет не переживала подобных желаний.
Не удалось выступить — Машка была не склонна потакать моим капризам.
— Кобалевская! Глаза с мокрого места убрать. Пей.
— Сколько со мной хлопот.
— Приятных хлопот, которые забота.
— Добрая сестричка. Трава травой, веником отдает твой чай. Хватит тянуть, говори!
— Горе от ума — вот твой диагноз. Все-то ты анализируешь, всему-то ищешь объяснения, а потом примитивно раскрашиваешь в черное и белое. Грезиетка на свой лад. О! Снова задумалась, ищешь в моих словах подтекст, исток и тайный смысл. Хотя я сказала только то, что сказала, никакой задней мысли.
— Да, хорошо, я подумаю над твоими сло…
— Настя!
— Поняла, думать не надо. Машка, но это тяжело без привычки — не думать.
— Старайся.
Вымыв посуду после завтрака, мы поехали к Машиной свекрови в деревню. С пересадкой, на двух автобусах. Тридцать километров преодолели за полтора часа. Дом у мамы Степана был небольшим, но изумительным, много раз перестраивающимся, подновлявшимся, но сохранившим очарование северной русской избы.
Бодренькая Машина свекровь после приветствий заверила меня:
— Тебе, Настя, травки, которые поспели, заготовила. Остальные еще соберу и высушу.
Я поблагодарила и выразительно посмотрела на сестру:
«Кто еще не в курсе моих недугов?»
«Ладно тебе, — ответила взглядом Маша. — Радуйся, что добрые люди о тебе заботятся».
«Хитрованка! — мысленно возмутилась я. — После такого внимания не пить ваши снадобья невозможно».
«Ага. Что и требовалось», — улыбалась Маша.
Разговаривать без слов, взглядами, можно только с очень родными людьми, с которыми ты настроен на волну частиц, доселе наукой не открытой. У меня получается только с сестрой. Борис, муж, никогда не имел этой способности. Сын отлично читает мои мысленные послания, но отвечает вслух, слова опережают мимику: «Мама, ты радуешься, правда?.. Мама, не злись, я хотел как по-честному, Ванька первый мне заехал в ухо…»
В саду и на огороде было много работы. Машка впряглась и запахала. Я тоже хотела подсобить. Таскать тяжести, чем я хуже Ольги, которая мешки с картофелем на горбу носит. Но сестра с искренней досадой меня отсылала прочь:
— Настя, у тебя позвоночник! Тебе больше двух килограммов поднимать нельзя! Брось лопату и тяпку не трогай! Мама, скажите ей!
— Шла б ты, девонька, в дом, ужин приготовила. Стёпа приедет, а у меня петушок свеженький в кастрюле кипит.
