Заговорщики не знали настроений немецкого общества. Они считали, что после убийства вождя «армия» и «народ» пойдут за ними. Например, они предлагали союзникам арест Гитлера и ведущих национал-социалистских руководителей в ставке в Оберзальцберге «достойными доверия подразделениями». Какими подразделениями? Подобным образом генерал Гепнер готовился в день покушения арестовать 300 000 человек. Кто арестовал бы их? Кто подчинился бы приказам генерала Бека, находящегося в отставке с августа 1938 года?
Результат этого предательства не поддается оценке. Например, невозможно определить, до какой степени «дипломатические» переговоры противников Гитлера с Великобританией, Бельгией, Голландией и Францией склонили западные правительства к вступлению в войну.
Нам уже известно, что генералы и государственные деятели союзников надеялись с октября 1939 года на бунты и беспорядки в немецкой армии. Главнокомандующий вооруженными силами Франции генерал Морис Гамелин сказал во время официального обеда в парижской мэрии, что «неважно, сколько имеет вермахт дивизий — десять, двадцать или сто, так как в момент объявления войны Германии немецкая армия вынуждена будет повернуть на Берлин для подавления возникших там беспорядков». Это мнение повторил в своей книге «De Munich a la guerre»[96] французский министр иностранных дел Жорж Боннет. Генерал Гамелин хорошо знал генерала Бека, которого принимал у себя перед войной, сопровождаемого майором (будущим генералом) Гансом Шпейдлом, также активным участником заговора.
По моему мнению, действия этих людей оказали услугу лишь одной стране — СССР — и лишь одной идеологии — коммунизму. Они не предупредили войны в 1938–1939 годы, не заключили мирного договора в 1940–1941 годы, а наоборот, содействовали развязыванию конфликта. Историки не знают и не хотят изучать, насколько велика ответственность конспираторов за начало второй мировой войны, которой, по мнению Черчилля, «можно было избежать».[97]
В сентябре 1939 года в Лондоне, Париже и Вашингтоне верили, что «правительство Гитлера не продержится и трех недель». Поляки говорили колеблющимся французским дипломатам: «Займитесь Италией. Мы берем на себя Германию!»
Понятно, что с ноября 1939 года обманутые союзники стали недоверчиво относиться к людям, которых имели право считать фанфаронами или провокаторами. Чтобы подтвердить надежность и достоверность своих данных, наши «почетные корреспонденты» проявляли еще большее старание. Они льстили себе, что, совершая предательство, приносят пользу стране. Обманув друзей и подчиненных, а иногда и начальников, подлых и скатившихся до уровня Канариса или Трескова (последний, по крайней мере, имел мужество покончить жизнь самоубийством), заговорщики, в конце концов, проиграли во всем.
Необходимо добавить, что наиболее решительные сторонники войны, Черчилль и Вэнситтарт, презирали немецких изменников. Иначе и быть не могло.
Сегодня много говорят о «беспрерывной революции». В 1937–1945 годы Германию «постоянно предавали», а немецкий народ должен был проявить почти нечеловеческие усилия, чтобы устоять перед таким множеством коалиций, подогреваемых изнутри предателями.
Военное поражение Германии и безоговорочная капитуляция произошли только через девять месяцев после 20 июля 1944 года — кульминационного пункта предательства, продолжавшегося семь лет. Возможно, этого не поняли до сих пор, но становится все более очевидно, что эта капитуляция одновременно была капитуляцией Европы.
«Беспрерывная измена» имеет еще один очень грозный аспект. Все участники заговора присягнули на верность фюреру, а затем предали его. Им удалось даже скомпрометировать великолепного фельдмаршала Роммеля, который не знал всех связей и криминальных целей конспирации. На эту тему Гизевиус сказал правду: Роммель отвергал мысль о любом покушении на Гитлера и ограничился лишь словами, что «если он понадобится Германии, то всегда находится в ее распоряжении». Когда в конце 1942 года Бек написал фон Манштейну, что «мы уже проиграли войну», последний ответил, что «война не является проигранной до тех пор, пока мы сами не посчитаем ее таковой».
Контакты заговорщиков с зарубежными государствами поддерживал бывший бургомистр Лейпцига Карл Фридрих Герделер, который во время войны пытался привлечь к заговору Гудериана. Генерал ответил прямо: «Как и вся армия, я связан присягой. Поэтому, пожалуйста, не давите на меня». Я еще упомяну о результатах раскрытия военной тайны. Без сомнения, они были колоссальными, но оценить их трудно. Сколько солдат погибло или выбыло из борьбы, сколько материалов и какие территории мы потеряли по вине обюрокраченных продажных генералов из интендантской службы и штабов?
Мне не кажется преувеличением констатация факта, что когда русские в 1944 году прорвали фронт на варшавском направлении, то это случилось из-за того, что начальником штаба группы армий «Центр» был генерал фон Тресков.
Я считаю, что это было далеко не началом его предательской деятельности. Когда вечером 24 мая 1940 года Гитлер решил остановить направляющиеся к Дюнкерку танки, приказ танковым дивизиям, находящимся между Сент-Омером и Бетюном, вез подполковник фон Тресков, откомандированный тогда в штаб генерала фон Рундштедта. На рассвете 25 мая автомобиль, в котором находился Тресков, вероятнее всего, был перехвачен британским патрулем. При невыясненыx обстоятельствах подполковник сбежал, оставив папку с документами. Трескова, который прибыл в Бетюн без письменного приказа для фон Рундштедга, тотчас же вызвали в следственную комиссию, «перед которой он поклялся честью, что лично видел, как пламя пожирало папку в горящем автомобиле».
В работе «War of Wits»[98] (1955) Ладислав Фараго сообщил, что этого не случилось. В руки англичан попали «нетронутые документы». Они сразу же были переданы генералу Александеру, а затем лорду Гортоу, командующему экспедиционным корпусом, который сразу же усилил свой южный фланг и ускорил продвижение частей к Дюнкерку.
Что касается группы армий «Центр», я не уверен, может ли читатель представить себе величину задач, стоящих перед ее штабом на Восточном фронте в 1944 году. Группа должна была оборонять очень широкую полосу территории в необычайно тяжелых условиях. По моему мнению, для Трескова и его штаба хватало работы на круглые сутки; они же тем временем занимались заговорами. Я никогда не отвечал за весь фронт, его обеспечение и внутреннюю службу, но могу утверждать на основании собственного опыта, что никогда не будут достигнуты хорошие результаты, если планированию не посвящены все силы и средства.
Существование оппозиционеров имело еще одно, пожалуй, самое страшное последствие. Они были людьми капризными, непредусмотрительными и мягкими, однако высокие посты, которые они занимали, обеспечивали им доступ к важной для Германии информации. Эти сведения, часто без их ведома, а иногда и с их согласия, передавались в Москву профессионалами — я имею в виду шпионов из «Красной капеллы».[99]
С 1923 года СССР содержал действующую во всем мире двойную систему разведки и контрразведки. Коминтерн и VI отдел Красной Армии имели собственных политических и промышленных агентов, а также людей для «мокрой работы». С 1928 года советская разведывательная сеть неимоверно разрослась как в Европе, так и в Азии, Африке и обеих Америках. Очень быстро дипломатические и торговые представительства, военные бюро атташе, профсоюзы и тому подобные организации сделались прикрытием шпионской сети Москвы. Наконец, в СССР были созданы специальные разведшколы, которые лично поддерживал Сталин. Все эти усилия, начиная с 1936–1937 годов, начали быстро приносить пользу.
Резиденты разведки, операторы радиостанций и связисты «Красной капеллы» были опытными специалистами, и сегодня мы уже многое знаем о них. Однако же имя их подлинного руководителя в Германии не известно до сих пор. Он действовал в нашей ставке под псевдонимом «Вертер» и передавал информацию непосредственно в Швейцарию. Решение, которое фюрер принимал в полдень, могло быть известно в Москве через 5 или 6 часов.
Количество сообщений, передаваемых организацией, известной во времена Веймарской республики как «сеть Коминтерна», увеличилось во много раз с момента начала войны с Советским Союзом. С 10 июня до 8 июля 1941 года количество передатчиков «Красной капеллы» возросло с 20 до 78. В августе 1942 года службы радиоперехвата военно-воздушных сил (Люфтваффе), военно-морского флота и радиослужбы Абвера зарегистрировали 425 радиограмм с подозрительных передатчиков. «Красная капелла» организовывала саботаж в немецких пунктах радиоперехвата и препятствовала обнаружению ее радиостанций, устраивая коммунистов в качестве дешифровщиков в радиослужбу Абвера, а также поставляя неисправное гониометрическое оборудование или же направляя его не по адресу.
