— Войдем? — предложила я шепотом, указывая на мраморное сооружение в центре кладбища.
Люк кивнул.
Мы начали пробираться к убежищу между могильных плит и платанов, и мертвые слушали наши шаги. Никогда не думала, что на кладбище буду чувствовать себя в большей безопасности, чем где-то еще.
Перед нами возникли белые, как снег, стены мавзолея. Внутри стояла статуя человека, баюкавшего дитя, тоже из белоснежного мрамора.
Я села в углу. Мраморная стена холодила спину. Люк достал из кармана пригоршню гвоздей и выложил их в линию у входа острыми концами в одном направлении, потом сел рядом со мной.
— Зачем это? — спросила я.
— Если кто-то попытается прорваться на кладбище силой, гвозди начнут двигаться. Если Они смогут пролезть в такую узкую дыру, их сущность повлияет на гвозди.
Я смотрела на его неподвижный силуэт на фоне мрамора.
— Ты говорил, что Им не пройти под аркой.
— Большинству. — Лицо Люка побледнело. Я прошептала:
— Ты не передумал?
Он покачал головой.
— Что я должен делать?
Я в сомнении прикусила губу. Может, то, что случилось в «Свинушке», — простая случайность? Может, я и не умею читать мысли? Может, у меня были галлюцинации? Может, мы проделали путь на кладбище в компании с незримым преследователем только для того, чтобы сидеть в ледяной мраморной гробнице и смотреть друг на друга?
— Ди, что я должен делать? — тихо повторил Люк.
Его глаза блестели в холодном полумраке.
— Смотри мне в глаза.
Он вздохнул и притянул колени к груди, обняв их руками.
Какое-то время я могла думать только о том, как прекрасно иметь предлог смотреть на него, на прямую линию его носа, очертания его губ, светлые брови, нависшие над холодными глазами…
Над его головой вспорхнула белая птица. Я вздрогнула, и видение исчезло.
Люк уже был на ногах.
— Что случилось?
— Извини. Я увидела птицу. Испугалась от неожиданности.
Он нервно усмехнулся.
— Я думал о птице.
Мы вернулись на свои места.
— Подумай о чем-нибудь другом.
Хотя я и ждала чего-то необычного, я с удивлением увидела, как между нами появился клевер.
— Клевер? — спросила я.
Люк кивнул.
Но мне требовалось больше. Мне нужны были ответы, а не вопросы. Я хотела видеть всю картину.
— Не думай ни о чем.
Казалось, ему неуютно.
— Природа не терпит пустоты.
Он кивнул, подтверждая, что готов.
На этот раз я почувствовала, что читаю его мысли. Точка между глазами налилась жаром. Пространство между нами замерцало. Я ощутила, что Люк колеблется: он пускал меня в свои мысли, но очень понемногу.
Послышался низкий хриплый звук. Звук исходил из свечения, из разума Люка. Трель флейты лилась над широкой равниной, усеянной валунами размером с человека. Картина исчезла, словно рассеянный по ветру песок. Потом я увидела темный бар, где в тесноте, локоть к локтю, музыканты играли какой-то безумный ритм. Это видение исчезло еще быстрее, чем первое. Связка ключей, открытая дверь машины… Вот я иду в школу… Мужчина с золотой прядью в темных волосах хлопает Люка по плечу…
Я почувствовала, как Люка затрясло. Перед глазами продолжали мелькать картины. Он находился в маленьком темном помещении, содрогаясь от холода. Скрипач играл мелодию, флейта Люка вторила. Прекрасная женская рука схватила Люка за шею. Он упал на колени. Под колесами машины мелькали белые линии.
Я будто смотрела ускоренное слайд-шоу.
Убийственно красивый кинжал. Юноша, упавший лицом в грязь на улице, с кинжалом в боку.
Мужчина в странных одеждах (руки Люка на его шее с пульсирующей жилкой) ловит воздух ртом и падает. Невыносимая боль обжигает грудь Люка.
Женщина и душераздирающий крик. Лезвие кинжала касается ее белой кожи. Руки сжимают три железных гвоздя, до крови раздирая ладонь.
Другой юноша. Нож входит в его шею так же аккуратно, как в шею дикой кошки.
В луже крови — девушка моих лет. Жизнь покидает ее с каждым вздохом.
Безжалостный кинжал в руке Люка режет кожу на лоскуты, пытаясь снять золотой обруч. Белая птица бьется в крови. Восстает из крови. Еще тело. И еще. Руки, испачканные красным.
Голова закружилась. Задыхаясь, я упала на холодный мрамор. Раны на руке болели.
— Хватит!
Голос Люка был едва слышен. Бледный, как снег, он распластался на полу. Кровавая слеза скатилась по щеке, оставляя алый след.
Я поняла, что сделала больше, чем прочитала его мысли.
Двенадцать
Я лежала на мраморном полу целую вечность. О том, что время не остановилось, говорила только тень луны, плывущая вокруг старых могильных плит с давно забытыми именами. Меня сковал холод, просочившийся из мрамора в вены. Я лежала, надеясь и страшась, что Люк поднимет меня с пола, а перед глазами мелькали сцены смертей. Нет. Не просто смертей. Убийств.
Я не знала, что думать, и предпочла не думать вовсе. Наконец я смогла сесть. Силуэт Люка впечатался в мрамор светлой тенью, странной буквой из неизвестного мне алфавита. Опираясь щекой о стену, Люк пустым взглядом смотрел в ночь. На другой щеке все еще оставался кровавый след от слезы, проложившей путь из уголка глаза к скуле. Туман окутал надгробные плиты, сгустившись у их оснований.
Могилы. Как символично.
Я хотела было спросить, вправду ли он убил всех этих людей. А потом вспомнила его вопрос: «Я тебя пугаю?»
Он и вправду их убил.
Значит, он не один из Них. Он — убийца.
Я посмотрела на него: он казался несчастным и полным раскаяния. Внезапно во мне закипел гнев, стало трудно дышать. Какая извращенная логика позволяла ему так скорбеть о смертях, но убивать снова и снова?
— Так это и есть твой секрет? — Мои слова прозвучали, как пощечина. Люк не повернул головы. — Ты — серийный убийца?
Выходит, сверхъестественные существа — не самая большая головная боль.
Люк словно превратился в статую.
Его молчание распалило мой гнев. Я встала, не отрывая от него обвиняющего взгляда.
— Ты должен был убить меня? Ты хотел спасти меня от Них, чтобы потом спокойно прикончить?
Он не пошевелился, лишь спросил безжизненным голосом:
— Ты испугана?
— Нет, я в ярости!
В конце концов Люк взглянул на меня, молчаливо умоляя о понимании. Но как это можно было понять? В его мыслях я обнаружила не оргии, наркотики или постеры с Бритни Спирс. Нет. Я обнаружила гору трупов. Трупов, которые когда-то были живыми людьми и которым он перерезал глотку, как дикой кошке. Пожалуй, убийства — единственное, что не подлежит прощению. Я позволила себе приоткрыть забрало, чтобы он понял, как мне больно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
