На банкете Гаврюша, изрядно нагрузившись, поблагодарил учителя в присущей ему хамоватой манере. Обведя взглядом пирующую кафедру, цинично заметил: «Паноптикум, не правда ли, Иван Савельевич? Мою диссертацию большинство из них, разумеется, приняло на свой счет. Еще бы! Ранние признаки паранойи. И вот от таких людишек иногда зависит судьба открытий! Однако спасибо за поддержку, хотя, полагаю, справился бы и сам».
Через год Гаврюша Митрофанов перевелся в Институт Сербского с прицелом на место заведующего отделением, и всякие отношения между ними прервались. А когда началась вся эта заваруха по перекройке старушки-России на западный манер, тут уж и вовсе привычные связи нарушились у всех. Удалые реформаторы один из первых сокрушительных ударов нанесли именно по отечественной науке. Научные центры валились, как грибы, подточенные червями, создатели супертехнологий и глобальных проектов спешно переквалифицировались в жестянщиков, а те, кто порезвее и посмышленее, паковали чемоданы и разбегались по всему миру, как крысы с тонущего корабля. У старшего поколения, в котором сверкало целое созвездие блистательных имен, осталась одна забота, как заработать на хлеб насущный и худо-бедно обеспечить надвигающуюся старость. Всего несколько лет понадобилось, чтобы превратить грозный, могучий интеллект страны в копоть и пыль. Дольше всех сопротивлялся военно-промышленный комплекс, но и его дни были, по всей видимости, сочтены.
Издали Сабуров все же следил за успехами бывшего ученика по публикациям в медицинских вестниках и огорчился, когда узнал, что тот оставил прежнюю тематику и перебросил мослы в коммерческую психушку. Это означало, что, подобно тысячам других, сломался и Гаврюша Митрофанов.
Психушка «Белая дача» была не обычным медицинским стационаром для лечения больных с нарушениями психики, а скорее неким пересыльным пунктом, отстойником для господ, потерпевших поражение в беспощадной борьбе за капитал. Подобные заведения оказались совершенно необходимы для обновленной, свободной России, прорубившей очередное окно в Европу. Этакий престижный хоспис для богатых людей, еще вчера с презрением взиравших на мельтешение черни, а сегодня вдруг приговоренных на списание более удачливыми побратимами. Простой человек, бывший совок, о таком приюте, как «Белая дача», мог только мечтать: пребывание здесь стоило пятьсот долларов в сутки. Палатными врачами работали светила медицины, профессора и доктора наук, и если верить телевизионной рекламе, в этом замечательном, суперсовременном центре здоровья, находящемся под покровительством Сороса, ставили на ноги самых безнадежных больных, избавляя от психозов, депрессии, шизофрении, паранойи, болезней Паркинсона и Альцгеймера, попутно излечивая онкологию и СПИД, не говоря уж о таких пустяках, как малазийская гонорея и эпилепсия. Все это стало возможным благодаря прямым связям «Белой дачи» с ведущими медицинскими центрами в Мичигане и Филадельфии, а также беспошлинным поставкам патентованных медикаментов, виагры и акульего хряща. Самое забавное, что некоторые известные бизнесмены, ввиду неизбежного ареста, являлись в клинику добровольно, и тот факт, что ни один из обитателей «Белой дачи» не возвращался оттуда живым, их ничуть не смущал: это как раз вполне укладывалось в фантасмагорическую логику рыночного бреда.
Сабуров принял решение и, полистав телефонную книжку, нашел номер коммутатора «Белой дачи». Еще минут десять ушло на то, чтобы связаться с Гаврюшей Митрофановым. Наконец в трубке зазвучал ничуть не изменившийся, грубый, хамский голос бывшего ученика.
— Проще дозвониться до президента, чем до тебя, Гавриил Стефанович, — попенял Сабуров, едва поздоровавшись. — У вас там что теперь, филиал КГБ?
Узнав учителя, Гаврюша обрадовался:
— Сколько лет, сколько зим, Иван Савелич? Как здоровье, как детишки? Слышал, колдовством занялись? Предсказываете будущее?
Доктору не хотелось продолжать разговор в легкомысленном тоне, тем более уж кто-кто, а Гаврюша прекрасно осведомлен, что у него нет детей. Своеобразный все же человечище. Ни одной фразы не произнесет без подковырки. Сабуров медлил обратиться с просьбой, неизвестно, какая последует реакция — Гаврюша непредсказуем. Обменялись, как водится в таких случаях, малозначащими репликами, и вскоре Митрофанов сам перевел разговор в нужное русло.
— Кстати, Иван Савелич, я ведь тоже собирался звонить.
— Верится с трудом, мальчик мой.
— Истинная правда… Как-никак, некоторым образом я ваш должник, а Гаврюша долги привык отдавать. В той шарашке вы единственный человек, с которым мне удавалось найти общий язык.
— Это верно. На остальных ты все больше лаял.
— Иван Савелич, только чистосердечно Каково ваше материальное положение? Думаю, не ахти?
— Как у всех бывших… Звезд с неба не хватаем.
— Есть возможность немного подработать.
— Ну да? Неужто в хваленом центре здоровья?
— У вас есть возражения? — В вопросе Гаврюши прозвучала незнакомая нотка — враждебность? Не привычное хамство, а именно враждебность. Или настороженность, несвойственная ему прежде.
— Избави Бог, Гавриил Стефанович. Никаких возражений. Польщен. Искренне польщен. И что за халтурка?
— Ничего особенного. — В голосе Гаврюши явное облегчение. — Раз-два в неделю подъехать на консультацию. Чистая формальность. Нагрузка минимальная. Но платят, в общем, неплохо.
Не дождавшись никакой реакции, добавил:
— За час надувания щек — минимум триста баксов. Плюс кормежка. У нас неплохая столовая.
— Ого! — восхитился Сабуров. — А максимум сколько?
— Зависит от того, как потрафите здешнему начальству, — и снова незнакомый блудливый смешок.
«Удивляться нечему, — с грустью подумал Сабуров. — Прилепили тебе каинову печать, братец. Да и я ничем не лучше». Вслух произнес растроганно:
— Спасибо, Гаврюша, что вспомнил про старика… В таком разе у меня тоже есть маленькая просьба.
— Да?
— Хотелось бы повидать одну вашу пациентку. Это трудно?
— Не думаю… Кто такая?
— Берестова Анна Григорьевна… Поступила около месяца назад.
После короткой паузы Митрофанов сухо спросил:
— Чем вызван интерес, Иван Савелич?
Соврал Сабуров непринужденно:
— Чистое совпадение. Прочитал о ней в судебной хронике… Прелюбопытный случай. Я тут готовлю статью для немцев, аккурат укладывается в материал. Но если затруднительно, то…
Вторая пауза длилась дольше первой, и ответ прозвучал еще суше:
— Полагаю, Иван Савелич, вы понимаете, что нашим пациентам вряд ли можно помочь? Специфика, так сказать, производства.
— С какой стати я должен кому-то помогать? Опомнись, Гаврюша. Самому бы кто помог.
— Хорошо… Когда хотите подъехать?
— На какой она стадии?
— На переходной, предпоследней.
— Ага. Так я бы прямо сегодня и подскочил. Часиков в пять годится?
— Договорились, жду, — отрубил Митрофанов и по-хамски, первый повесил трубку.
Как ни странно, после сумбурного разговора отступила накопившаяся за ночь душевная хмарь и он почувствовал себя взбодренным, словно после лесной прогулки. Что бы это значило?
По-простецки, через дверь, окликнул Татьяну Павловну, и та явилась в белом, стерильно чистом халате, с убранными под розовую косынку волосами и с серебряным подносом, на котором дымилась его утренняя чашечка кофе со сливками.
— Танюша, напомни, что там у нас после обеда?
Взметнулись черные брови.
— Я же докладывала… приедет банкир Михальчук, ему назначено на четыре.
— Правильно. Позвони и отмени. Мне надо отлучиться.
— Иван Савельевич, но как же так? — Медсестра поставила перед ним кофе и тарелочку с гренками. — Как я отменю? Они могут рассердиться.
Доктор дружески обнял ее за талию, привлек к себе.
— Ладно, говори, что случилось? Почему плакала?
Татьяна Павловна высвободилась из его рук и стала боком. От нее пахло духами, как от целой цветочной оранжереи.
— Иван Савельевич, бывают же такие люди, да?
— Ну?
— Этот адвокатишка, Гарий Рахимович, помните, обещал?
— Что обещал?
— С Остапушкой поспособствовать. Чтобы пораньше отпустили.
— Ну и как?
— А никак. Слова одни. Обманщик подлый, вот он кто.
— Ты что же, Танюша, переспала с ним?
— Вы же знаете, Иван Савелич, я ради мужа на все готова.
Татьяна Павловна стояла уже почти спиной, чтобы доктор не увидел ее лица, вспыхнувшего алым цветом. Его умиляла сохранившаяся способность краснеть у женщины, прошедшей огни и воды.
— И как он в постели, этот павлин?
— Иван Савелич! Иногда вы такое скажете, прямо стыдно слушать.
— Не мне, Таня, осуждать, но как ты могла поверить прохиндею? У него на лбу написано, что он козел.
