Популярное объяснение превратностей внешнеторговой политики Британии, основывающееся на идеях Сисмонди, Фридриха Листа, Маркса и немецкой исторической школы [34], заключается в следующем: во второй половине XVIII в. и на протяжении большей части XIX в. классовые интересы британской буржуазии требовали политики свободной торговли. Поэтому английская политэкономия разработала доктрину свободной торговли, а английские фабриканты организовали широкое движение, которому в конце концов удалось добиться отмены протекционистских тарифов. Но со временем обстоятельства изменились. Английская буржуазия не могла больше выдерживать конкуренцию зарубежных производителей и очень сильно нуждалась в протекционистских тарифах. Соответственно экономисты заменили устаревшую идеологию свободной торговли теорией защиты внутреннего рынка, и Британия вернулась к протекционизму.
Главная ошибка этого объяснения заключается в том, что буржуазия рассматривается как однородный класс, интересы всех членов которого совпадают. Деловому человеку всегда приходится приспосабливать поведение собственного предприятия к институциональным условиям своей страны. В долгосрочном плане в роли предпринимателя и капиталиста наличие или отсутствие тарифов не приносит ему ни пользы, ни вреда. Он будет производить те товары, которые при данном положении дел производить наиболее прибыльно. Мешать или содействовать его краткосрочным интересам могут только изменения институционального окружения. Но эти изменения не оказывают одинакового по силе и содержанию воздействия на все отрасли экономики и все предприятия. Меры, выгодные одной отрасли или предприятию, могут наносить вред другим отраслям и предприятиям. Для конкретного коммерсанта представляет важность лишь ограниченный перечень таможенных пошлин. А вот в отношении этих перечней интересы разных отраслей и фирм обычно антагонистичны.
Интересам отдельной отрасли или фирмы могут служить любые привилегии, данные ей правительством. Но если такие же привилегии даны и другим отраслям и фирмам, то каждый отдельный предприниматель теряет на одном не только в роли потребителя, но и в роли покупателя сырья, полуфабрикатов, машин и другого оборудования столько же, сколько выгадывает на другом. Эгоистические групповые интересы могут заставить человека требовать защиты своей собственной отрасли или фирмы. Они никогда не подвигнут его на требование всеобщей защиты всех отраслей или фирм, если он не будет уверен, что его собственная защищенность окажется выше, чем любой другой отрасли или предприятия.
С позиций своих классовых интересов британские фабриканты были заинтересованы в отмене хлебных законов [35] не более, чем все остальные жители Британии. Землевладельцы противились отмене этих законов, так как снижение цен на продукцию сельского хозяйства понизило бы арендную плату за землю. Особый классовый интерес фабрикантов скорее можно объяснить на основе давно забытого железного закона заработной платы, чем на основе не менее несостоятельной теории, считающей прибыль результатом эксплуатации рабочих.
В мире, организованном на основе принципа разделения труда, любое изменение должно тем или иным образом затронуть краткосрочные интересы многих групп. Поэтому всегда легко разоблачить любую доктрину, обосновывающую изменение существующих условий как идеологическую маскировку эгоистических интересов определенных групп людей. Основным занятием многих сегодняшних авторов как раз и являются подобного рода разоблачения. Этот метод не был изобретением Маркса. Он был известен задолго до него. Самым любопытным его проявлением стали попытки некоторых авторов XVIII в. объявить религиозные догматы мошеннической уловкой со стороны священников, добивающихся власти для себя и своих союзников-эксплуататоров. Маркс, одобряя это заявление, назвал религию опиумом народа[Смысл, который современный марксизм вкладывает в эту фразу, а именно, что люди потчевались наркотиком религии целенаправленно, возможно, соответствовал тому, что подразумевал сам Маркс. Однако это не вытекает из контекста, в котором в 1843 г. Маркс отчеканил эту фразу [36] (cf. Casey R. P. Religion in Russia. New York, 1946. P. 6769).]. Сторонникам подобных учений никогда не приходило на ум, что, раз существуют эгоистические интересы за, неизбежно должны существовать и эгоистические интересы против. Объяснение какого-либо события тем, что оно выгодно определенному классу, никак не может быть принято в качестве удовлетворительного. Нужно ответить на вопрос, почему всему остальному населению, чьим интересам был нанесен ущерб, не удалось расстроить планы тех, кто от этого выиграл.
В краткосрочном периоде каждые фирма и сектор бизнеса заинтересованы в увеличении продаж своей продукции. Однако в долгосрочном периоде преобладает тенденция выравнивания прибыли в различных отраслях производства. Если спрос на продукцию отрасли увеличивается и возрастают прибыли, то в нее перетекает дополнительный капитал и конкуренция новых предприятий уменьшает прибыльность. Прибыль от продаж общественно вредных изделий никак не меньше, чем от общественно полезных. Если какое-либо производство запрещается законодательно, а занимающиеся им люди подвергаются риску судебного преследования, тюремного заключения или взыскания штрафов, валовая прибыль должна быть выше, чтобы компенсировать сопутствующие риски. Но это не влияет на величину чистого дохода.
Богачи, владельцы уже действующих заводов не имеют особого классового интереса в установлении свободной конкуренции. Они сопротивляются конфискации и экспроприации своей собственности, но их собственнические интересы находятся на стороне мер, препятствующих новым конкурентам подрывать их позиции. Те, кто борется за свободное предпринимательство и свободную конкуренцию, не защищают интересы сегодняшних богачей. Они стремятся развязать руки неизвестным людям, которые станут предпринимателями завтрашнего дня, изобретательность которых сделает жизнь следующих поколений более приятной. Они желают расчистить дорогу для дальнейших экономических усовершенствований. Они глашатаи материального развития.
Успех свободной торговли в XIX в. был обеспечен теориями экономистов классической школы. Престиж этих идей был настолько высок, что даже те, чьи эгоистические интересы они ущемляли, не смогли воспрепятствовать их одобрению общественным мнением и реализации на законодательном уровне. Идеи творят историю, а не наоборот.
Бесполезно спорить с мистиками и пророками. Они основывают свои утверждения на интуиции и не готовы подвергнуть их рациональному анализу. Марксисты претендуют на то, что история раскрывает себя во всем, что провозглашает их внутренний голос. Если остальные не слышат этот голос, то это лишь свидетельствует о том, что они не принадлежат к числу избранных. Выражаемое блуждающими во тьме несогласие с посвященными расценивается как дерзость. Соблюдая благопристойность, им следует забиться в угол и сидеть тихо.
Однако наука не способна удержаться от размышлений, хотя очевидно, что ей никогда не удастся убедить тех, кто оспаривает верховенство разума. Наука должна специально подчеркнуть, что обращение к интуиции не может дать ответа на вопрос, какая из нескольких антагонистических теорий верна, а какая нет. Неопровержимым фактом является то, что марксизм не единственная доктрина, выдвинутая в наше время. Помимо марксизма существуют и другие идеологии. Марксисты утверждают, что применение других теорий нанесет ущерб интересам большинства. Но сторонники этих теорий то же самое говорят про марксизм.
Разумеется, марксисты считают теорию порочной, если происхождение ее автора непролетарское. Но кто здесь пролетарий? Доктор Маркс, фабрикант и эксплуататор Энгельс или потомок мелкого русского дворянина Ленин определенно не имели пролетарского происхождения. Но Гитлер и Муссолини были подлинными пролетариями и провели юность в нищете. Конфликты между большевиками и меньшевиками [37] или между Сталиным и Троцким нельзя представить как классовые. Это были конфликты между различными сектами фанатиков, которые называли друг друга предателями.
Суть марксистской идеологии в следующем: мы правы, потому что говорим от имени растущего класса пролетариев. Дискурсивные рассуждения не могут опровергнуть наши теории, ибо они вдохновлены высшей силой, определяющей судьбы человечества. Наши предшественники ошибались, потому что им не хватало интуиции, которая движет нашим разумом. Причина же состояла, конечно, в том, что из-за своей классовой принадлежности они были лишены подлинно пролетарской логики и ослеплены идеологией. Исторически они обречены. Будущее за нами.