глаз,
— Это было сногсшибательно, Ксюш! Охрененно возбуждающе!
— Смотри, не подсядь, — хмыкаю, — и ловлю себя на тех же безумных ощущениях.
Провожаю Саньку до дверей, зависаем в прощальном поцелуе, потом едва слышно отпираем и открываем дверь, кажется, что шуму на весь подъезд. Тусклый свет лестничной клетки, воспринимается очень ярким, мы, как преступники, предпочли бы полную темноту, надеюсь, соседи спят крепко, и тайна останется между нами…
Александр
Домой крадусь, словно тень, уже придумал легенду, если что: ходил до машины, проверить, сигнализацию, показалось, что сработала. Врать не потребовалось, вроде, спит. Укладываюсь на матрас и, прежде чем заснуть, прокручиваю в памяти свежие впечатления от нашего с Ксюхой любовного приключения, вот бы ещё повторить! Начинаю понимать психов, которые рискуют заниматься сексом в лифте или в машине на общественной стоянке, наверное, перчику не достаёт в любви! Засыпаю с лёгким сердцем, первый раз за три последние ночи…
Так и живу вторую неделю, утром на службу, вечером домой, как можно позднее, через ночь к соседке любимой, на свидание, как вор. Ворчит на меня, боится, что попадусь, но сама радуется моему приходу, я же вижу, чувствую, что нужен ей так же, как и она мне… Мужики на работе недоумевают, что со мной творится, то сплю на ходу, то улыбаюсь, как дурак, а чему, не могу объяснить, это моя тайна, даже Серый не в курсе… Ничего не загадываю наперёд, настроился планов, хватит. Живу одним днём, вернее, одной ночью…
И вот… Всё тайное, когда-нибудь становится явным, похоже и я в этот раз прокололся. Будь разведчиком, сейчас бы самое время разгрызть капсулу с ядом, которая всегда за щекой приготовлена, но капсулы у меня нет, и я увы, не герой — разведчик, а герой — любовник…
Ксения
Вторую неделю ощущаю себя Матой Хари: вечерами после работы дружу с соседкой, беспокоюсь о её беременности, выслушиваю жалобы на невнимательного супруга и, тем не менее, серьёзные планы на их совместное будущее. А по ночам, принимаю соседа, правда, он не жаловаться приходит, а совсем по другому поводу и планов не строит с некоторых пор. Каждый раз обещаю больше его не пускать и не могу устоять перед соблазном, снова принимаю с радостью. Ох, мама, знала бы ты до чего докатилась твоя примерная дочь: завела соседа любовника, как в анекдоте…
Но, одна из ночей ставит точку в наших тайных связях. После бурного тихого, вот как это уместить в одном предложении, однако, так и есть, свидания, спустя несколько минут, после Сашкиного ухода, внизу разгорается скандал. Я понимаю, что Петровского взяли с поличным.
Слышу женский ор, временами переходящий на визг, истерика продолжается минут двадцать. Как у неё только сил хватает, и голос ещё не сел, потом звон, кажется пошла в ход посуда. Соседи снизу, если не глухие, то не повезло им сегодня. Ещё минут десять уходит на общую какофонию из Катькиных криков, битья посуды и грохота стульев, скорее всего. Потом на миг всё стихает, далее, пронзительный женский крик, от которого у меня мороз по коже, ещё через пару минут истерически настойчивый звонок в мою дверь. Срываюсь, открываю, на пороге Катюха с вытаращенными от испуга глазами,
— Ксюш, — едва говорит, задыхаясь, и уже шёпотом, — Я, кажется, Саньку убила.
Сердце рухает в пятки, бегу вперёд соседки, теряя тапки на лестнице. Врываюсь в открытые двери, в комнате никого, заворачиваю на кухню, рискуя наступить босыми ногами на осколки посуды, и вижу Сашку, сидящим на стуле, среди погрома, с рукой, обмотанной кухонным полотенцем, уже набухшим от крови, сам вроде, цел.
— Сань, ты живой? — кидаюсь к нему.
Кивает молча. Осторожно беру руку, укладываю на столе и разворачиваю полотенце, ладонь распахана от края до края. Ничего не спрашиваю, даже догадываюсь, как так получилось. Катюха скорее всего, пыталась нож ему всадить, а он лезвие схватил рукой. Конечно, всё рассечено, хлынула кровища, а эта дурёха подумала, что успела воткнуть в тело. Перетягиваю запястье Сашкиным ремнём, вместо жгута, руку велю держать кверху. Катьку заставляю достать, что-нибудь холодное из морозилки, лучше, лёд. Кровотечение останавливается понемногу, смываю кровь с ладони, понимаю, что надо шить,
— Сань, надо в травмпункт, — сообщаю.
Катька бегает вокруг, ревёт, просит прощения у мужа, под ногами хрустят черепки, я умираю от вины за всё произошедшее.
— Может до утра потерплю, а там Артурыч заштопает, как в прошлый раз? — спрашивает меня. Делаю страшные глаза,
— Кто такой Артурыч?
Понимает, начинает, типа, объяснять.
— А, как ты до него доберёшься, тебе же за руль с одной рукой никак? — беру процесс в свои руки, — сейчас вызовем такси, я, так и быть, с тобой съезжу, а Катя пока приберётся. У вас, хоть, что-нибудь уцелело, после погрома? — спрашиваю Катеришну.
— Сковордка, — жалобно отвечает, вот хоть плачь, хоть смейся. Начинаем смеяться, наверное, нервы…
Пока сидим в травмпункте, завожу неприятный разговор,
— Всё, Сань, поигрались и хватит. Сексмиссию пора заканчивать, завязываем с ночными свиданками, живите мирно, хотя бы, пока малыш не родится, потом, ей, может, не до тебя станет. А то, боюсь, кто-нибудь из вас не дотянет до этого счастливого дня. Слишком ставки возросли, — не понимаю, как получается выговорить всё это спокойно по-менторски, наверное, учительские гены передались, но кто-то должен быть сильным, наверное, я. Помогает сегодняшний испуг. Я реально испугалась за любимого. Надо отпустить, а там, либо у них в семье всё наладится, либо, что-то изменится в обстоятельствах, как сказала мама.
— Ксюш, про какие ставки ты говоришь? — спрашивает недоумённо, — мы же не в казино…
— Ставки на любовь…
— И, что? Ещё семь месяцев ждать, а потом, ещё год, я с ума сойду.
— Не сойдёшь, — думаю, я сойду, но вслух продолжаю задвигать правильные слова, — пора брать на себя ответственность за малыша, при такой весёлой жизни, он свихнётся ещё до рождения.
— Давай, где-нибудь в другом месте встречаться, тогда, — предлагает.
— Нигде не будем. Ошибка это, вмешиваться в вашу семейную жизнь, сразу надо было тебя послать, а я расслабилась. Вот, сегодня знак прилетел, пока обошлось малой кровью.
