На равных с Д.В. Емлютиным смог побороться только преемник К.П. Воскобойника, бывший матерый зэк Бронислав Владиславович Каминьский, потому что он не побрезговал взять на свое вооружение методы и приемы Д.В. Емлютина. Более того, он стал даже перехлестывать его в этих методах и приемах. Д.В. Емлютин начал терпеть одно поражение за другим, его отряды стали обильно истекать кровью, распадаться и вытесняться из брянского леса, ни о каком «полном контроле над Суземским и Навлинским районами» говорить уже не приходилось.
Вот только стоила ли овчинка выделки? Такой ценой?
Тем не менее полностью Д.В. Емлютин так и не был разбит, даже и операцию «Цыганский барон» он пережил относительно нормально, отделавшись малой кровью. Отряды его, несмотря на огромные потери, все же полностью уничтожены не были, а значит, заново загнав туда орловских и брянских мужиков и более-менее восстановив этим свою численность, могли рапортовать наверх, в ЦШПД, что все «чики-брики».
В дальнейшем карьера Д.В. Емлютина шла как по накатанной колее. В сорок третьем году он был уже капитаном госбезопасности, что соответствовало армейскому званию подполковника, а затем стал и полковником, и Героем Советского Союза. Таким образом, его безмерные заслуги в организации партизанского движения на Орловщине были по достоинству оценены партией и правительством. «Партизаны» из отрядов, подчиненных Д.В. Емлютину, со зловещей ухмылкой гордости и своей сопричастности к любимому вожаку называли себя емлютинцами. Это слово стало тогда на Орловщине чуть ли не нарицательным. Оно говорило о многом.
Кстати, тогда же, еще в 1942 году, Д.В. Емлютин насмерть поссорился с другим, по выражению пролетарского поэта Маяковского, «агитатором, горланом, главарем» — командиром партизанского соединения Сабуровым А.Н., который забрел на Орловщину, рейдируя (а проще говоря, спасаясь от уничтожения) с Украины. Тогда партизанские соединения Д.В. Емлютина и А.Н. Сабурова длительное время действовали самостоятельно, так как ни один из них не хотел подчиняться другому. А рация в то время была только у Сабурова. Чем он тут же и не преминул воспользоваться. Все операции «партизан», которые совершались в то время на Орловщине и ее части Брянщине как «сабуровцами», так и «емлютинцами» (о которых Сабуров также знал), передавались наверх, в Москву, по рации Сабурова как совершенные исключительно «сабуровцами». Москва реагировала на это адекватно: на Сабурова посыпались почести — звания, ордена и прочая, а над Емлютиным стали сгущаться тучи. Неведение Москвы об истинном положении дел длилось долго —- несколько месяцев. За это время Сабуров окончательно утвердился в образе «народного героя», поэтому, когда наконец у Емлютина появилась рация и он стал яростно доказывать Москве и показывать ей, «кто есть ху», было уже поздно. Правда, Д.В. Емлютина так же, как и Сабурова, наградили званием Героя Советского Союза, но отношения между ними были уже испорчены окончательно. Они и их соединения уже не могли воевать рядом, поэтому Сабуров с его соединением ушел с Орловщины от греха подальше.
* * *
...Ни одна из целей выполнена не была. Работники НКВД пробились, прорвались через все деревни, но малочисленные взводы открыли огонь, подняли тревогу, заняли круговую оборону, а затем начали отдавливать оставленные против них заслоны к Локотю. При этом с самого начала «партизаны»-диверсанты несли потери от меткого огня мужиков-«народоармейцев». Работники НКВД легко прорвались через передовые позиции «локотчан» и быстро ворвались в сам Локоть, но дальше у них дело не пошло. Точнее, пошло, но только вот пошло враскосяк.
«Партизаны»-диверсанты из НКВД были уверены в полном успехе запланированной операции. Как им казалось, на их стороне было все. И внезапность нападения, и очень хорошо выбранный и рассчитанный момент нападения, и подавляющее превосходство в силах и средствах: пятисот отборных головорезов-профессионалов, вооруженных сотнями автоматов, десятками пулеметов, огромным количеством гранат и взрывчатки, против двухсот ополченцев из числа местных мужиков, вооруженных мосинскими винтовками образца 1891 года. Работники НКВД обоснованно предвкушали, что в ночь на восьмое января они устроят «избиение младенцев», «Варфоломеевскую ночь» — безопасную для работников НКВД бойню плохо вооруженных ополченцев и их беззащитных семей, резню, которая устрашит оставшихся в живых, и те на веки вечные зарекутся поднимать свои подлые головы против советской власти! Поначалу успех, вызванный всеми этими факторами, сопутствовал нападавшим работникам НКВД, и они смогли ворваться в здание театра, расстреливая очередями из пулеметов и автоматов все й всех вокруг, бросая во все стороны ручные гранаты. Но первый испуг и оцепенение прошли быстро. Люди, уже привычные к ежедневным боям и подлым партизанским засадам работников НКВД, начали быстро организовываться в группы и давать действенный и серьезный отпор, сила которого крепла с каждой минутой боя. С самого начала не растерявшиеся руководители «локотчан» Воскобойник и Каминьский приняли на себя руководство разгоравшимся боем, и удача быстро отвернулась от работников НКВД.
По сути, после своего стремительного начала операция стала стремительно проваливаться.
Не удалось захватить здание тюрьмы: охранники стойко отбивали все атаки. Не удалось захватить казармы: оборонявшиеся здесь быстро сорганизовались, и сопротивление стало крепнуть, нарастать с каждой минутой. Не нашли никого дома у Воскобойника, хотя и расстреляли несколько человек в темноте, и подожгли дом. Ворвались в здание театра, но захватить его с налету, с пылу, с жару не сумели, и бой здесь стал также превращаться в затяжной, вязкий, оборонительный. А переход к обороне — для нападавших работников НКВД означал начало конца.
Константин Павлович был убит в здании театра. Одну группу нападавших работников НКВД, прорвавшихся в театр, после первоначального успеха, вызванного неожиданностью и жестокостью нападения, все же быстро блокировали, загнав в помещение для хранения реквизита. Группа, состоявшая почти из двадцати человек, отчаянно отстреливалась и время от времени бросала через выбитые двери гранаты. Деваться им было некуда: они были блокированы и обречены. Их можно было легко забросать гранатами. Но Воскобойник запретил своим бойцам использовать гранаты. Он предложил блокированным в реквизитной прекратить напрасное кровопролитие и сдаться, под честное слово обещая оставить в живых всех без исключения, кто будет взят в плен сегодня.
В ответ его попросили выйти на освещенное место, чтобы убедиться, что это действительно он, а не какая-нибудь «шестерка», и Константин Павлович вышел на середину коридора. Один, без оружия. В своем единственном приличном костюме, темно-коричневом, потертом, в том самом, в котором участвовал в работе учредительного съезда НСПР. Константин Павлович Воскобойник вышел в коридор и был тут же сражен раздавшейся из реквизитной длинной, подлой очередью из «дегтяря».
Реквизитную тут же забросали гранатами, а через несколько секунд, ворвавшись туда, без жалости добили всех, еще остававшихся в живых.
А Константин Павлович был жив еще несколько часов. Его даже начали оперировать врачи, примчавшиеся по заснеженным зимним дорогам из самого Орла (!) (работникам НКВД так и не удалось захватить телефонную станцию и перерезать связь Локотя с внешним миром). Его не стали никуда переносить и начали оперировать тут же, в театре, на столе — на обычном канцелярском столе, в кабинете директора театра, куда его на руках перенесли из рокового коридора.
Но было уже поздно. Его похоронили на третий день после Рождества Христова в том же самом костюме, темно-коричневом, потертом, разорванном длинной очередью из «дегтяря».
Когда работники НКВД, потеряв кураж, поняли, что налет провалился, они также быстро начали беспорядочное и поспешное отступление, плавно перешедшее в паническое бегство. Бросая оружие — пулеметы и автоматы, а также сани с лошадями, трупы погибших, успевая только добивать своих раненых, они уходили назад, на запад, в брянский лес. «Народные милиционеры» вместе с подоспевшими на помощь ополченцами из отрядов местной самообороны ближайших сел и деревень бросились преследовать работников НКВД по ночным улицам Локотя. Работники НКВД уже не пытались оказать никакого сопротивления и бежали без оглядки, преследуя только одну цель: как можно быстрее удрать из этого страшного места, так и не ставшего для них местом кровавого триумфа, но быстро превратившегося — только уже для них самих — в не менее кровавую ловушку. Они на секунду останавливались, чтобы огрызнуться, пустив в преследователей очередь из автомата или швырнув гранату, и тут же бросались наутек дальше. Больше всего везло тем, кто успевал добраться до саней, на которых они какой-то час назад торжествующе ворвались на расправу в ночной городок.
