было бы не так, то я бы уже знал.
— Я про психолога.
— Какой психолог? Не ну ты серьёзно сейчас?
По моему мнению, если человек имплантирует себе всё, что может позволить, с паузами раз в три месяца, ему обязательно нужно к психологу. Тем более, если одной из аугментаций является активируемая электронная линейка. На хрена? Но Морс уверен в том, что имплантов много не бывает.
— Не знаю, может и не серьёзно, — говорю я.
— А я вот знаю. Мы одинаковые.
Мы бредем по рынку хламыдловиков и Морс рассказывает мне о том, как познакомился с какой-то девахой, с которой он «в одном протоколе»: думают одинаково, хотят одного и того же, делают что-то синхронно. Даже несколько раз чихнули вместе.
Очередная дурацкая влюблённость. Он всегда такой. То у него воздушная художница, рисующая сити с разных крыш, то очаровательно танцующая наркоманка, которая обязательно завяжет, если Морс приложит немного усилий, то бионик с пятидесятипроцентной модификацией тела.
Всё это регулярно заканчивается каким-то дерьмом. Но каждый раз он уверен, что вот теперь — это то самое предназначение, та самая.
— Ты инфантил, — повторяю я, продолжая искать взглядом вибронож.
Удобная вещица. Если умеешь ей пользоваться. Я — учусь. Лис нашёл для меня мастера кнайф-ката тех времен, когда сити пытались подмять под себя якудза. То, что я уже умею, производит эффект на тех, кто видит это со стороны. Надеюсь, при случае это будет не только эффектно выглядеть, но и поможет эффективно выпутаться из возможных неприятностей. Эффективнее, чем в первый день работы.
— Лилит, да я тебе говорю, это стопроцентно мой человек.
— Леа, Марина, Вивьен тоже были стопроцентно твоими.
— Ты мне постоянно будешь вспоминать каждую мою ошибку? Я любой… всем им верил. И старался видеть только хорошее. Я ж не виноват, что их вектор жизни ушёл в сторону. И они не виноваты. Но в этот раз всё серьёзно. Такие вещи просто так не случаются. Это знак свыше…
— Я это уже несколько раз слышала. И каждая потом уматывает в неизвестном направлении, оставив тебя с разбитым сердцем.
— Я серьёзно!
— И я серьёзно, — останавливаюсь, поворачиваюсь к нему: — Морс, ты на каждой особи, которая тебе встретится, залипаешь на три-четыре дня. Потом ещё неделю страдаешь. После опять кого-то видишь и сам себе дорисовываешь чего-то в башке об этом человеке. А когда то, что ты там себе напридумывал, начинает разниться с реальностью, впадаешь в тоску на неделю. Ты вязал бы с этими замкнутыми кругами, а?
— Не на каждой! Ева — не каждая.
— Сегодня — Ева? Ты инфантил, — говорю я и продолжаю движение вдоль лотков с различным компьютерным мусором.
В большинстве своём это действительно мусор и я порой недоумеваю, какой прок тратить целый день на попытку продать стопку перезаписываемых болванок — их же не то, что писать, читать уже давно не на чем. Возможно, есть какие-нибудь раритетные гики, возможно, кому-то нравится история железа, но ценители объявляются редко. А с другой стороны, непонятно, откуда хламыдловики достают такое старьё. Впрочем, иногда здесь попадаются действительно интересные и полезные вещи.
— В этот раз всё по особенному, я тебе говорю! Мы с ней действительно на одной волне!
— Так объедините свои безусловки, чо там делов-то?
Я стебусь. Объединение безусловного базового дохода — довольно моторошная процедура, на которую чаще всего идут по расчёту люди, уверенные в том человеке, с которым объединяют безусловку: если вдруг твоя вторая половинка или твоя вторая одна третья грохнет перерасход, ты даже отсудить потерянные финансы не сможешь. Это ж было твоё решение, значит разъёбывайся со своим выбором сам. Короче говоря, объединение безусловного дохода — редкость.
Потому и характеризуют серьёзных людей, имеющих моральный стержень, присказкой: «С ним можно базу объединять». Обычно это означает, что у человека в голове не насрано. А если и насрано, то разложено по понятным папочкам.
Я прокладываю курс в людском потоке, а Морс молча идёт чуть позади. Возможно, моё предложение о совместном безусловном доходе слегка остудило его мозги. А может быть, ему просто неудобно говорить мне в спину. Мы проходим мимо лотков с кремнием, пластиком, медью, смешанных в различных пропорциях и воплощенных в видеокарты, процессоры, планки памяти и уйму различного барахла, на которое невольно падает взгляд из-за архаичности этих деталей и устройств.
— О, оцифровка, — говорю я, останавливаясь перед лотком-экраном и здороваясь с продавцом: — Ахой, Харпер. Есть чего нового?
Когда я впервые попала на улицу хламыдловиков, Харпер уже был стариком. Говорят, он самый старый хламыдловик на всей улице. Не знаю, так ли это, но то, что он единственный меломан-оцифровщик — это точно.
— Ахой. Ахой, Лилит, — скрипит Харпер, услужливо начиная пролистывать список, выбирая из него отдельные позиции и разворачивая для просмотра. — Можешь сразу доставать узел, мне есть чем тебя порадовать.
Если Харпер говорит, что у него есть чем порадовать, значит, откопал что-то стоящее. Каким-то особым чутьём он безошибочно угадывает композиции и альбомы, которые находят отклик в моей нервной системе.
— Вот, «Белые англо-саксонские протестанты», — он протягивает мне архаичный двуконнекторный шнур, один из коннекторов которого подключен к его доске-лотку. — Восемьдесят четвертый год.
Он никогда не называет все четыре цифры. И восемьдесят четвертый в данном случае может означать как две тысячи…, так и тысяча девятьсот… Я цепляю коннектор к чипу, а Харпер тыкает пальцем в пиктограмму воспроизведения.
И меня накрывает.
Сама не замечаю, как начинаю качать головой в такт музыке. А оцифровщик проводит пальцами по экрану, вытаскивая на передний план картинку и активируя слайд-шоу. Блин, да эти ребята ничем не отличаются от сегодняшних нас. По крайней мере, в плане прикидов и причёсок — такой же бунт и попытка выразить себя через внешний вид: кожа, железо, прически, вычурная атрибутика…. И хотели они полтора века назад того же самого, чего и мы.
После второго куплета я не только киваю в такт, но и подпеваю одними губами, благо припев простенький, повторяя за вокалистом, что хочу быть кем-то и желательно побыстрее.
I wanna be somebody,
Be somebody soon…
Когда песня заканчивается, я всё ещё заворожено смотрю за сменяющими друг друга картинками.
— На неделе переведу в объёмную проекцию живое выступление, — сообщает Харпер.
Я киваю, буквально ощущая, как где-то под черепной коробкой, словно послевкусие натурального кофе на нёбе, продолжает повторяться припев:
I wanna be somebody
Be somebody too…
Тоже стать кем-то. Мечты не меняются — меняются люди, которые их мечтают. В конце концов, Морс тоже хочет стать кем-то, что-то для кого-то
