– Мисс Дин, мы с гордостью и уважением вручаем вам, нашему патрону и всеобщей любимице, которой мы ужасно восхищаемся не только за несравненную красоту, но также за ум и… и мудрость, не говоря уже о великодушии, с коим вы позволяете нам трудиться на вашем замечательном руднике ради приумножения славы… м-м… – Окончательно запутавшись, он замолчал, подыскивая слова, и Рой Донн, воспользовавшись паузой, забрал обратно кольцо.
– Вот, держите, – грубовато сказал он и протянул его ей.
Она приняла дар – и едва не выронила его, таким неожиданно тяжелым оказалось литое металлическое кольцо. Все, похоже, ждали ответного слова.
– Благодарю вас, благодарю вас всех. Я очень горжусь вами. Эти ежегодные матчи между «Калиновым» и «Салемом» начались, как вы знаете, очень давно, когда мой отец был еще жив. Ему очень нравилась эта игра, и он всегда радовался победам своей команды – как радуюсь вместе с вами и я. Уверена, что вы также знаете о традиции, начало которой положил мой отец и которую я имею твердое намерение продолжить. – Она услышала, как оживились мужчины, увидела зажегшийся интерес в их глазах. – Сегодня вечером в «Святом Георгии» я с удовольствием ставлю тройную выпивку, по одной за каждый выигранный гейм: сидр, эль и бренди, вам и вашим друзьям.
Со всех сторон раздались восторженные крики – ясно было, что каждый, кто слышал Софи, считал себя другом игроков «Калинового».
Она невзначай посмотрела на Джека Пендарвиса, чьего взгляда до этого старательно избегала. Он улыбался – но невозможно было понять, одобрительно или насмешливо. Она не двинулась с места, и он неторопливо направился к ней, на ходу надевая куртку. Подойдя, он не заговорил сразу, а долгое мгновение молчал, и его молчание, к ее удивлению, показалось ей скорее приятным, чем тягостным. Она была почти уверена, что он резко отзовется о ее, речи, ведь, на его взгляд, как неожиданно поняла Софи, ее слова могли звучать покровительственно, и потому оказалась совершенно не готова услышать то, что он сказал в следующий момент:
– Вы очень красивы.
Она растерянно, как девчонка, отвела глаза, стараясь собрать воедино разбегающиеся мысли, не зная, что сказать в ответ, то ли: «Пожалуйста, не говорите со мной в такой манере», то ли: «Как вы смеете?», или «О, благодарю вас». В конце концов она малодушно предпочла притвориться, что ничего не слышала.
– Как вы себя чувствуете, мистер Пендарвис? Раны уже зажили?
– Да, вполне зажили. Доктор очень хвалил, как вы перевязали меня. Он даже сказал, что сомневается, что сама Флоренс Найтингейл смогла бы сделать это лучше.
Она польщенно улыбнулась. Флоренс Найтингейл была национальной героиней; всего неделю назад плимутская «Газетт» рассказала об этой самоотверженной сестре милосердия, ухаживавшей за британскими солдатами на войне в Крыму.
– Я очень рада, – смущенно сказала она и, помолчав, добавила:
– Мне нужно идти.
– Что за спешка?
– Да, я очень… – она забыла, куда ей надо спешить.
– Может быть, погуляем?
И тут она вспомнила.
– Скоро наше выступление. В полдень. Мне нужно собрать детей. – Пока она будет заниматься этим, можно разобраться в своих мыслях.
– Тогда после выступления. – Он пригладил свои черные волосы и упрямо посмотрел на нее. – Вы принимаете мое приглашение, мисс Дин?
В его голосе звучали и вызов, и просьба, и она, не устояв, отбросила последние колебания:
– Благодарю вас, мистер Пендарвис, с удовольствием.
* * *
В программе детского хора было шесть песенок, исполняемых а капелла, из которых две – солистами, а одна, заключительная, в сопровождении инструментов. Эта песня, «Расскажи мне, как розы цветут», была самой красивой, но и самой трудной, зато, если дети справятся с ней, она могла, выражаясь высоким слогом, вознести их на вершину славы.
Софи видела, как растет в них радостное возбуждение по мере того, как под одобрение слушателей они исполняют одну за другой более простые песенки и «момент истины» становится все ближе. Наконец решающий момент настал. Без излишней суеты и волнения вынесли инструменты: два маленьких барабана, четыре тарелки, треугольник, колокольчик, какой надевают на шею коровам, и три свистульки. Как полагается, несколько детей проверили, как звучат инструменты; Софи несчетное число раз намеренно запрещала им делать это, чтобы они не волновались понапрасну, но сейчас она терпеливо ожидала, пока они закончат, понимая, что этого не избежать. Она подняла руки с маленькой дирижерской палочкой, и внимательные глаза детей устремились на нее. Потом весело улыбнулась им, шепотом ободрила в последний раз и взмахнула руками, подавая сигнал близнецам ударить в тарелки.
И они ударили, ударили даже почти одновременно, – подвиг, какой им удавалось повторить на спевках лишь несколько раз, – и после этого все пошло прекрасно.
Труднее всего было изобразить на инструментах то, о чем пелось в песенке. Требовалось передать, как стучат капли дождя (кончиками пальцев по барабанам), как поют жаворонки (чередующимися глиссандо на свистульках), как скачут лягушки-быки, на колокольчике и барабанах (самый сложный момент для звукоподражания, требующий от слушателей немалого воображения). Но все трудности были успешно преодолены с легкостью, которую Софи могла бы назвать обманчивой, учитывая то, что происходило на последней репетиции не далее как вчера. Неожиданность подстерегала в самом конце, когда Птичка решила сымпровизировать, изобразив на своей свистульке, как падают снежинки, и заиграла вместе с треугольником. Но все обошлось; публика решила, что девочка изображает ветер, снежную метель.
За три года занятий с хором Софи научилась различать характер аплодисментов – вежливые, насмешливые, сочувственные, удивленные, иногда страдальческие. Единственное подходящее слово для аплодисментов, раздавшихся после исполнения песенки «Расскажи мне, как розы цветут», было «восхищенные». Лица детей сияли, они кланялись и приседали в реверансе (Бэрди при этом посылала зрителям воздушные поцелуи), словно за ними только что опустился занавес «Ковент-Гардена». Испытывая облегчение, довольная, радостно смеющаяся Софи кланялась вместе с ними, и тут, к великому ее удивлению, Томми Вутен выбежал из второго ряда и вручил ей огромный букет георгинов, что вызвало взрыв аплодисментов.
Матери окружили Софи, каждая восторгалась своим ребенком и поздравляла ее. Вслед за выступлением хора почти сразу же была разыграна сценка, сочиненная мисс Мэртон, и Софи с изумлением обнаружила, что наблюдает за действием, стоя рядом с мистером Пендарвисом. Как это получилось? Она ли, сама того не замечая, подошла к нему или он к ней? Наверное, все-таки и то и другое. Она почувствовала, что ей трудно следить за происходящим на импровизированной сцене, стоя бок о бок с этим высоким сильным мужчиной. Мисс Мэртон была учительницей церковной воскресной школы, что сказалось на содержании сценки, которая, по-видимому, изображала апостола Петра у райских врат, хотя о чем конкретно шла речь, было не совсем понятно, потому что дети произносили текст недостаточно громко. Они очень хорошо спели песенки на простенькую мелодию, сочиненную тоже мисс Мэртон, которую разучила с ними Софи.
