— С ноября восемьдесят четвертого по конец весны восемьдесят пятого. У меня была небольшая практика на Пост-стрит.
Я постарался развеселить его.
— Вам на пользу пойдут перемены, Холмс. Сан-Франциско приятный город, есть где отвлечься от грустных мыслей.
Тут уже при целом потоке грустных воспоминаний замолчал я.
— Значит, вы не против повидать его еще раз? — Холмс в третий раз за время разговора набил табаком свою трубку. — Ваш напарник может на некоторое время заняться вашей практикой; в Лондон мы вернемся самое большее через два месяца.
— Лучше вам не просить меня ехать! — возразил я. — В том городе мне не о чем вспоминать, кроме как о грустном!
Мой неожиданный порыв удивил Холмса, и мне показалось, что лучше ему все объяснить.
— Я там встретил свою первую жену, Холмс. Она работала сестрой в госпитале для военных моряков. Мы горячо полюбили друг друга и через две недели поженились. А через два месяца она скончалась от холеры.
— Простите, Уотсон, — пробормотал он. — Я не знал, вы мне никогда об этом не говорили.
— Я предпочитаю никому не говорить об этом, — сказал я холодно.
Мы продолжали сидеть в тишине, погрузившись каждый в свои воспоминания и поглядывая на туман за ставнями. Первый раз в жизни мне захотелось попробовать семипроцентный раствор кокаина, чтобы заглушить старую боль хотя бы на один час. Наконец Холмс сказал:
— Дорогой мой Уотсон, без вас я не смогу поехать.
В его устах это звучало как мольба и я конечно же согласился. Три недели спустя мы уже сидели у камина в Палас-отеле в Сан-Франциско, попивая херес и слушая стук копыт по мостовой, позвякивание колокольчиков фуникулера и завывание сирены в гавани, предупреждающей корабли о тумане. Любопытно, что газовые фонари на улицах Сан-Франциско представляют собой такие же бесполезные пятна света, как и в Лондоне.
Комната наша была обставлена превосходно, а обеденный зал отеля мог посоперничать с любым лондонским рестораном. Мы провели здесь большую часть недели, обедая за счет принца Эдуарда, но, увы, к разгадке тайны исчезновения Леоны Адлер так и не приблизились.
Холмс расстроенно повертел в руках трубку — он не мог найти свой любимый сорт табака в этом городе.
— Вы сказали, Уотсон, что этим утром вы собираетесь пойти в дом, где, судя по рассказам, Леона Адлер снимала жилье в последний раз, а вместо этого, как я вижу, просматривали местные газеты.
Я посмотрел на него с удивлением.
— Хозяйки не было дома, я поговорил с двумя жильцами — довольно бандитского вида, — и они ничего мне не сказали о Леоне Адлер. Но как вы узнали, что я читал газеты?
— Я не мог не обратить внимание на ваш жилет и рукава. Эти небольшие бумажные волокна могли прилипнуть к ним только от соприкосновения с газетами. А ваши обшлага, Уотсон, — они потемнели от типографской краски, пока вы перелистывали сотни страниц!
Я посмотрел на свои рукава и жилет, потом поспешно принялся стряхивать с них бумажные волокна.
— Приведете себя в порядок после, Уотсон. Скажите сначала, что вы обнаружили?
Я вытащил из кармана заметки, поправил очки и подошел ближе к свету.
— Леона Адлер впервые выступила на сцене «Опера-Хаус» второго октября тысяча восемьсот восемьдесят четвертого года. Она пела арии из опер «Богема» Пуччини и «Травиата» Верди, а также исполняла партию Арсацеи из «Семиранды» Россини. Судя по отзывам, публика встретила ее не более чем вежливо. Критики были еще менее расположены к ней, особенно в роли Арсацеи.
Холмс беспокойно посмотрел на меня.
— Это партия контральто, и она, вне всякого сомнения, взялась за нее потому, что та была в репертуаре Ирэн. Не забывайте о соперничестве между ними, Уотсон. Статья была большая?
Я подумал о том, какое это может иметь отношение к делу.
— Насколько я помню, целая колонка. Тогда она только что приехала в город, и о ней хотели узнать поподробнее.
— А после этого?
Я полностью смутился.
— Отзывы были различные, Холмс. Временами лучше…
— Я имею в виду размер статей, Уотсон!
— Похоже, они становились короче и короче; потом я вовсе не мог их найти.
Холмс нахмурился.
— Значит, зал театра становился все более пустым. Кто бы ни был ее импресарио, он не захотел бы платить за пустые места — люди, разводящие птиц, всегда следят за рыночной стоимостью своих канареек. Можно предположить, что ее поездка в Сан-Франциско окончилась неудачей. У нее не было ни внешних данных, ни таланта сестры и, в противоположность нашему представлению об американском Западе, местную аудиторию не назовешь культурно отсталой. Жители Сан-Франциско считаются наиболее избалованными; здесь гастролируют лучшие актеры и певцы страны. Боюсь, что Леона Адлер недооценила этот город.
Я посмотрел на свою последнюю запись.
— Ее последнее выступление — статья была очень короткой — состояло из самых любимых американцами арий и происходило в зале под названием «Белла Юнион».
— Когда это было?
— Приблизительно два года спустя после ее приезда, — я замялся. — Если ей не удалось здесь достичь успеха, то я не понимаю, почему она не попробовала в другом месте, скажем, в Сиэтле или Ванкувере?
Холмс уставился в огонь, словно среди танцующих всполохов пламени он мог увидеть Леону Адлер. Огонь освещал на темном фоне абрис его узкого лица, ястребиный нос и задумчиво сведенные брови.
— Потому что она не хотела уезжать. Что-то удерживало ее здесь; подозреваю, что перспектива брака, о котором она упоминала.
Он поворошил поленья кочергой.
— Всегда существует вероятность, что мы неожиданно встретим ее, когда меньше всего этого ожидаем, Уотсон. Время от времени вам следует освежать в памяти ее лицо, рассматривая ее студийный портрет, который дал нам Майкрофт.
Я хорошо помнил эту фотографию и не видел особого смысла в том, чтобы следовать совету Холмса, — изучать ее, словно школьник урок. На этом снимке Леона Адлер была еще совсем молодой женщиной с каштановыми волосами — по крайней мере их такими написал художник, — с осиной талией, в платье с плавными складками и небольшим шлейфом. Волосы были уложены в высокую прическу и обнажали выступающие скулы. На лице играла едва заметная, но уверенная улыбка. В руке она держала виолу, а позади нее, на стене, висело еще несколько музыкальных инструментов — очевидно, чтобы указать на выбранное ею занятие и на то, что она играет так же хорошо, как и поет. Мне показалось, что она похожа на свою старшую сестру, какой ее описывал Холмс.
Слегка раздраженный его замечанием, я сказал:
— Вы, я полагаю, зря времени не теряли?
— Посетил то, что называется «Варварским Берегом», — хмуро улыбнулся Холмс. — Невероятнейшее скопище баров и борделей, какое я когда-либо видел. Лондонский Ист-Энд по сравнению с ним выглядел бы средоточием цивилизации.
— Все это подделки, Холмс, рассчитанные на туристов, Но я не вижу здесь связи с исчезновением мисс Адлер.
Холмс рассмеялся.
— В прошлом вы упрекали меня в равнодушии к светским удовольствиям. Я последовал вашему совету и познакомился с местной полицией. Один из полицейских предложил мне показать город в обмен на обед и на, я надеюсь, очень полезный ужин, где мы получим необходимые сведения.
Теперь настала моя очередь улыбаться.
— Так вы признаетесь, что мой совет пошел вам на пользу?
Холмс вытряхнул остатки табака из трубки и сказал:
— Дорогой мой Уотсон, даже если вы часто ошибаетесь, то по закону теории вероятности когда-то вы ведь должны оказаться правы!
Майкл ван Дейк, несмотря на свою голландскую фамилию, был типичнейшим американцем. Высокий мужчина средних лет, с красноватым полным лицом, он был одет в пиджак в клеточку и щегольской шелковый жилет с толстой золотой цепочкой, свисавшей из кармашка. На голове красовалась опрятная шляпа-котелок. Он стоял возле входа в обеденный зал и поспешил к нам навстречу сразу как только увидел нас.
— Я решил сам оплатить этот ужин, господа, — за счет департамента полиции. Мы можем это позволить себе ради таких известных гостей.
— Ну что же, благодарю вас, — сказал Холмс. — Лейтенант ван Дейк, разрешите представить вам моего друга, доктора Джона Уотсона.
Ван Дейк кивнул, отдал пиджак, шляпу и трость подошедшему официанту и провел нас к боковому столику, так что мы могли наблюдать за всем залом.
— Садитесь всегда спиной к стене, не дайте застать вас врасплох — вот вам мой совет.
Он тут же заказал виски с содовой для всех. После второго тоста, который Холмс отклонил, он подозвал официанта и заказал блюда из меню на вполне сносном французском языке, хотя и с акцентом. Меня это впечатлило, но Холмс оставался спокоен и наблюдал за полицейским.
